Дмитроглифы

Берлевог

В темноте кинозала он закинул руку на плечи Олега Петровича. Тот не протестовал. Он словно потерялся в экранных джунглях и не замечал обнимающей его руки. Приняв такое поведение за молчаливое поощрение, Дима положил другую руку на круглое колено, а потом украдкой понюхал ухо Олега Петровича. Оно пахло дождём и городом. Настоящее питерское ухо.

— Вы мне нравитесь, — сказал Дима, но Олег Петрович не отреагировал.

После кино Дима предложил съесть по гамбургеру.

— О, к сожалению, я не могу составить вам компанию.

— Почему? — спросил Дима с улыбкой. — Я вам не нравлюсь? Хотите побыстрей от меня отделаться?

— Ну, что вы, Дмитрий! Как вы могли такое подумать!

Толпа их обтекала, толкая друг к другу. Олег Петрович был выше на голову, но он так сутулился и переминался с ноги на ногу, что казался одного роста с Димой.

— Тогда почему? Пойдёмте, вы наверняка голодны после работы.

Эмалевые глаза доцента блеснули слезами, и Дима догадался.

— Я угощаю! Устроим пирушку за мой счёт.

— Благодарю, но…

— А вы расскажете мне о петроглифах! Неужели ваша лекция не стоит гамбургера и стакана пепси?

***

— Сам я в Норвегии не бывал, но мои коллеги, работающие с наскальной живописью, ездили на раскопки и семинары. Ещё в советское время. Я вчера поднял из архива отчёты тех экспедиций. Ради вас, Дмитрий.

— Спасибо! — Дима был тронут. — Приятно, что вы мне поверили. Я боялся рассказывать о своём путешествии во времени: люди могли подумать, что я чокнулся. Ведь даже Олафсону не поверили, а он профессор и всю жизнь изучал петроглифы.

— Кстати, Олафсон сотрудничал с русскими экспедициями.

— Так вот откуда он знает язык!

— Возможно. Он тогда был аспирантом. Именно он обратил внимание учёных на скалу необычной формы, которая получила название Гростайн. В переводе с норвежского это «серый камень». Петроглифов на нём мало и они не такие, как на «бараньих лбах» из серого песчаника.

— Точно! На круглых валунах олени, рыбы, лодки и человечки, а на Гростайне — символы, похожие на письменность. Олафсон сказал, что никто не может их расшифровать.

— Он не соврал. Эти символы настолько необычные, что руководство музея решило изолировать скалу от остальных экспонатов. Построили вокруг неё помещение и пускают туда только организованные группы туристов. А то многие пытались отколоть кусочек на память.

— Ещё бы! Гростайн мерцает и светится, а внутри него плавают разноцветные штуки и взрываются фейерверки. Я бы тоже хотел себе кусочек!

К их столику подошла официантка с тяжело гружёным подносом:

— Бургер с грибами, биг бургер с сыром, барбекю чикен салат, луковые кольца, картофель фри и два молочных коктейля на десерт.

— А попить? — спросил доцент.

— Напитки без ограничений около кассы.

Олег Петрович с такой жадностью набросился на свой бургер, что Дима застыл. Дежавю. Он сунул в рот луковое колечко и наморщился, вспоминая, где мог видеть подобную картинку. Из ступора его вывел громкий хруст: Олег Петрович кидал в рот картошку фри и со вкусом чавкал. Дима засмотрелся на его белоснежные зубы и розовые губы. Мысли потекли в ином направлении, далёком от археологии.

— Да, лакомый кусочек, только никому не удалось его заполучить.

— Что?

— Кусочек Гростайна. Даже учёные не смогли взять пробу камня. Хотя они и колотили по нему, и пилили, и пытались заложить в трещину взрывчатку. Ничего не вышло. Трещин не нашли. Гростайн — это монолит, абсолютно цельный и невероятно твёрдый. Его состав так и не был определён. Может, это и не камень. Каким образом люди оставили на нём надписи — неразрешимая загадка для всего археологического мира. В настоящее время таких инструментов нет.

Олег Петрович присосался к соломинке и потянул пепси-колу. Его заросшие мягкой бородкой щёки втянулись вовнутрь. Дима ощутил приятный спазм в животе.

— Ну, не знаю, я легко выцарапал на нём своё имя.

Ломтик картофеля упал Олегу Петровичу на штаны, но он, кажется, не заметил.

— Что вы сказали? Повторите.

— Я написал на Гростайне: «Дима».

— Где?!

— У земли, в самом низу. Немного справа. Я был немножко пьян, у меня было радостное настроение, а неподалёку старушка стучала по зубилу. Мне тоже захотелось что-нибудь выцарапать. Типа на память.

— На бесценном артефакте, обладающем уникальными свойствами?! Рядом с древними петроглифами вы нацарапали свои… дмитроглифы?!

— Ха-ха, дмитроглифы! Я там песочком присыпал, никто не заметит. Интересно, в наши дни эта надпись видна? Наверное, стёрлась за пять тысяч лет, я там не сильно камешком поработал.

Олег Петрович тщательно вытер руки салфеткой и достал из портфеля планшет. Открыл какую-то фотографию и зашевелил пальцами, увеличивая масштаб.

— О, у вас есть фото Гростайна? — догадался Дима. — Дайте глянуть.

Олег Петрович повернул планшет и спросил:

— Значит, «Дима»?

Внизу скалы явственно виднелась чёткая надпись. Будто вчера сделана. Коряво, но миленько. «Дима + Ру».

Проводить себя Олег Петрович не разрешил. Сказал, у него много работы и он должен вернуться в институт. Дима, распалённый видом того, как молниеносно Олег Петрович высосал молочный коктейль, смог добиться только согласия на второе свидание.

========== Часть 4 ==========

А в августе погода улучшилась. Каждый день Дима спешил поскорее разделаться со съёмками и обработкой фотографий, чтобы встретиться с Олегом Петровичем. Тот тоже выкраивал час-другой на общение с Димой, но всё остальное время сидел в институте — днём и ночью. Дима поражался фанатизму, с каким доцент отдавался науке. Кому б другому он так отдавался. На втором свидании Дима предложил Олегу Петровичу: