Дневник (1887-1910)
Шрифт:
– Нет, это он только маневрирует.
Он добавляет, что, впрочем, ученики перенимают у учителя обычно его худшие черты.
– До свидания, добрый друг! Будьте здоровы.
– Он вам желает здоровья, - говорит Атис.
– А ведь драться-то придется ему.
– Вы невероятно много работаете, Жорес!
– Да, но моя работа - политика. Тут бывает отдых, перемены: пишешь, говоришь. Парламент, трибуна развлекают. Я убежден, что художник, занятый только своим искусством,
– Но возьмите Виктора Гюго...
– Да, правда, - говорит он.
Вернувшись к себе, полный удивленного и нежного восхищения этим необычайным человеком, я не могу уснуть, я чувствую некоторую гордость, оттого что не растерялся. Впрочем, я ничем не рисковал. Но на следующий день я встаю в десять часов и хорошо знаю, что он уже за работой и не думает о своей дуэли. Вчера: его письмо Деруледу, великолепная импровизация о Жанне д'Арк, передовая в "Юманите".
Хочется отдать себя ему, работать за него. Точно крыса, вылезшая из норы, я ослеплен этим великолепным зверем, обнюхивающим всю природу. Да, это не то, что стремиться в академики!
Хотел бы он стать богатым? Министром? Не могу этому поверить. Правда, он хочет драться с Деруледом, и это, может быть, явление того же порядка.
Просыпаюсь с мыслью посвятить ему новое издание "Буколик". Подумаешь, подвиг!
4 декабря. Женщина, которая стольких любила, что, когда подходишь к ней слишком близко, слышно, как в ее ухе - этой нежной раковине - гудят отголоски любовных признаний.
5 декабря. Уверенный, что доживу до восьмого десятка, я стараюсь щадить себя.
* Можно посадить свой эгоизм на цепь: но нельзя его убить, не приговорив самого себя к смерти.
12 декабря. Реальность убила во мне воображение, которое было вроде красивой и богатой дамы. Сама же реальность до того бедна, что я буду вынужден зарабатывать себе на хлеб.
15 декабря. Счастье жизни. Безногий калека катит по улице Роше в своей трехколесной повозочке, отталкиваясь двумя чугунными утюгами, и распевает во все горло.
* О, конечно, быть социалистом и зарабатывать много денег!
* Бывают в жизни некие туманы, из которых не хочется выходить; это состояние близкое к смерти. Если бы туман сгустился, и в самом деле можно бы сойти за мертвеца. Как это было бы просто! Разве намного труднее покончить с собой?
16 декабря. Наконец-то я узнал, что отличает человека от животного: денежные неприятности.
* Как легко остаться без головы! В любую минуту вас отделяет от смерти лишь клоунский бумажный обруч, ей-богу же, не так уж трудно прыгнуть! Нет тебя, вот и все.
* Валлотон упивается только горечью. Станет ему известно, что дама разводится,
* Трудно даже представить себе, до какой степени этот господин, прогуливающийся в глубочайшей задумчивости, способен ни о чем не думать.
* Сажусь за письменный стол. Весь сжимаюсь и жду. Я как ручеек, который согласен задержать свой бег, лишь бы отразить что-то. Не важно, если на берегах ничего нет!
* Женщина - это легкомыслящий тростник.
19 декабря. Семейный праздник социалистов из нашего Нивернэзского землячества.
У "Жюля" дама за конторкой говорит мне: "Подымитесь на второй этаж". Один социалист пришел с внучкой. Убогий зал, через который публика из нижнего этажа проходит в уборную. Я в смущении присаживаюсь к мраморному столику. Последним является Роблен. Ему говорят:
– Тут тебя какой-то гражданин спрашивает.
И я сразу понимаю, что буду здесь чужим.
Как к ним обращаться! граждане? соотечественники? господа?
– Что вы будете пить? Белое вино?
– Да.
Мужья с женами и ребятами. Впрочем, настоящих уроженцев Нивернэ среди них мало. Первым берет слово советник парижского муниципалитета, кажется, от округа Ла-Виллет. Похож на писателя Жюля Леметра, такой же крупный и жирный. Природа любит повторяться. Говорит громко и неинтересно.
Другой парижский советник - гражданин Фрибур, сначала отказывается, манерничает, а потом его не остановишь. Говорит он хорошо, неглупо и ясно, но он такого низенького роста, такое у него невыразительное еврейское лицо!..
Я не осмеливаюсь вынуть из кармана приготовленный заранее клочок бумаги. Я произношу свою незамысловатую речь. Это тоже не бог весть что, но все же лучше, потому что свое. Какая-то женщина продает мне женскую газету с целой программой требований.
Сотрудник газеты "Орор" пришел, чтобы меня послушать. Очень удивился, что я не прочел речь, которую подготовил и которую он намеревался попросить у меня для газеты. Он сказал:
– Я слышал, что вы резко говорили с Жоресом накануне его дуэли.
Начинают петь. Кричат дети. Присутствующих обходит мальчик и взимает с каждого по десять су. С меня денег брать не хотят. Я - гость. Я сижу как чужой, может быть, из-за ленточки в петлице или из-за того, что у меня слишком скромный вид, - вид человека, мнящего себя знаменитым.
22 декабря. Профессиональная тайна, а у них и профессии-то нет.
26 декабря. Я еще не настолько презираю театр, чтобы в нем преуспеть.
1905
1 января. Филипп. Уши у него отморожены, горят и шелушатся.