Дневник (1964-1987)
Шрифт:
7. Идеализм. Основные вехи его развития. Здесь фиксируется другая сторона единого (целостности), а именно то, что отличает систему от составляющих ее элементов, причем таким образом, что то, чем отличается система, ее свойства или природа от свойств или природы всех ее частей, взятых вне системы, эти новые качества, а иногда лишь одно или некоторые из них — идеализмом абстрагируются от системы и ее элементов и им уготовляется самостоятельное бытие. Так у Пифагора появляется число, как сущность мира, у неосхоластиков — независимое от отдельных вещей существование общих идей (реализм), абсолютный дух — у Гегеля.
8. Я
9. Однако и сами «части» этой целостности не могут быть сведены к каким бы то ни было элементарным частицам из которых, якобы, они, а следовательно и весь мир, состоят. Целое реализует себя в своих «частях». Это процесс его самоопределения. Поэтому «части» есть моменты целого, они ему причастны и являют собой единство простого и сложного, единичного и всеобщего, элемента и системы. Именно эта, проникающая все несводимость, спасает мир от монотонной множественности, от бездушной предметности. Каждая из таких «частиц» есть в то же время система и ее нельзя анатомировать, разложить на простые «множители» или тем более на «слагаемые» без потери качества, и при том основного, обусловливающего ее природу. В этом и состоит сложность «простого», его причастность миру как целостности.
10. Это «простое», эти «части» мира по своей природе парадоксальны еще и в том отношении, что их бесконечные свойства ограничены. Но ограничены не вообще, а лишь в данной взаимосвязи. Любая часть целого или иначе все конечное условно и относительно.
Оно условно потому, что его свойства есть не что иное, как результат взаимодействия, т. е. они могут возникнуть и существовать при определенных условиях, при наличии другой части или других частей, взаимодействующих с этой; они принадлежат ей и той, другой.
Оно (конечное) относительно потому, что его свойства есть результат данного взаимодействия. При другом взаимодействии будут другие свойства. Так, например, предметность — это лишь один из бесчисленных аспектов мира.
Но такая условность и относительность свойств конечного, а, следовательно, и самого конечного, свидетельствует только о том, что оно есть момент бесконечного целого и ни в коей мере не наносит ущерба его подлинности, реальности, его, как принято сейчас говорить, объективности.
11. В свете сказанного должен решаться и вопрос о бытии Бога и его природе. Сегодня положительный ответ на первую часть этого вопроса требует смелости, и не только перед лицом своих современников, но и перед самим собой. Однако это не должно помешать правде.
До сих пор вопрос «Есть ли Бог?» чаще всего ставился в том смысле, что спрашивалось — «Есть ли высшее духовное начало, стоящее над миром?» Но что такое «духовное начало»? Это, ответим мы теперь, одна из форм несводимости; это качество, которым обладают некоторые системы, например, человек; это то новое, чем такие системы отличаются от составляющих их «частей»; это то, чем они превосходят, условно говоря, их сумму.
Но несводимость пронизывает весь мир и ее формы бесконечны. Поэтому считать Бога духовным началом, пусть даже высшим, это — значит абсолютизировать свойства одной из систем, толковать ее качества расширительно, а раз так, то это значит обеднять систему высшего порядка, ограничивая ее качествами системы низшего порядка.
Такого Бога, очевидно, нет. Но если Богом называть несводимость мира как целостности, то я не вижу сегодня, что опровергает такую гипотезу.
Бог в таком понимании не противостоит миру и не ограничен им, как чем-то таким, что не является Богом. Это монистическая точка зрения и не за счет усекновения антитезиса.
Важно понять, что разум, сознание, дух вовсе не являются единственной и высшей формой несводимости — это, повторяю, лишь одна из форм. Поэтому, не обнаруживая духовного начала в других системах, мы не имеем основания считать, что мир является простым скоплением мертвой материи. Если бы разум, сознание, дух были бы высшими формами несводимости, они не оказывались бы в роли постоянных учеников, берущих уроки мудрости у великого и малого, что их окружает.
Эта мудрость великого и малого реально существует. Более того, она обусловила существование самого разума, который не в состоянии понять до конца не только окружающую его действительность, но самого себя, ибо этого конца, этого предела нет, а его возможности ограничены. Почему же то малое, чем обладает эта мерцающая во вселенной человеческая жизнь, эта крохотная системка, должна быть эталоном мира? Почему мир — эта система систем — должен быть ограничен той формой несводимости, которой обладает лишь одна его малейшая часть?
Нет тому примера, чтобы форма несводимости какой-нибудь части повторялась бы формой несводимости самой системы. Нет поэтому, основания считать дух высшим началом. Но отсюда вовсе не следует, что нет этого начала. Конечно, понимать его надо не как нечто человекообразное, но как несводимость системы систем, мира как целостности. И если раньше знамением бога являлось чудо, т. е. нарушение закономерности, то теперь его знамением — постоянным и повсеместным — надо признать самою закономерность.
12. Человек — часть (см. п.п. 9 и 10) мира. Всей своею жизнью он принадлежит ему. Пять чувств человека далеко не исчерпывают всех форм связи его с окружающей средой. Она проявляется в потребностях, в инстинктах, в деятельности сознания, в социальных и прочих связях. Задолго до того, как человек начал понимать свои связи с миром, он их чувствовал всем своим существом. Он чувствовал свою зависимость, необходимость действия, результаты деятельности, чувствовал настоятельно, под угрозой уничтожения, под страхом смерти.
Это непосредственное знание мира предшествовало научному, опосредствованному знанию, но с появлением последнего оно не исчезло и никогда не исчезнет, пока существует человек. Однако, принадлежа миру, человек, как личность, себя противопоставляет ему, ощущая и сознавая свою самость. Он обладает чувством самого себя, чувством окружающей его среды и, наконец, чувством своего единства с миром. В большинстве случаев это последнее чувство принимало форму религии, но всякая религия есть его проявление (привести религиозные тексты).