Дневник (1964-1987)
Шрифт:
27 апреля. Весна в этом году действует на меня, как болезнь. Она все замутила во мне, разволновала, растревожила и бросила меня на съедение желаниям, которые, я думал, стали ручными, но оказались по ту сторону повиновения и сейчас готовы разорвать меня. Я раздражителен и без конца огорчаю мою Женю.
1 и 2 мая; суббота, воскресенье. Я задумал это пешее возвращение домой за день или за два до праздников. Я представлял себе, как будет хорошо, освободившись с работы пораньше, идти этой дорогой, имея два свободных дня впереди. И вот вчера, выйдя с работы без двадцати два, я пошел, медленно, не спеша, по Огородникова к Степана Разина и по ней к саду Тридцатилетия; затем через сад, через сквер,
5 мая, среда. Сегодня было торжественное собрание по случаю приближающего двадцатилетия Победы. Почтили память погибших вставанием. Молодежи на собрании было мало — не пришла.
Все продолжаю думать о том же — что есть истина? Ни одно учение не выражает собой все истины, а там где часть истины выдается за всю, — там начинается догматизм.
22 мая, суббота.
Сижу перед окном в гостинице «Останкино». Идет дождь, который нарушил мои планы, и прогулка моя по роще ботанического сада не состоялась. Небо хмурое. Жду девяти часов, чтобы отправиться на вокзал и ехать домой.
Читаю Виктора Некрасова — «Месяц во Франции» («Новый мир»? 4, 1965 г.), где он кокетничает, а мне немножко скучно. Представил себе, что живу один в Москве (которую нежно люблю с детства), что у меня своя комната. Вот наступает вечер… Что делать? То, что всегда дома, — читать? Разбираться в спиритуализме древнерусской живописи? Но если я могу этим заниматься окруженный семьей, может быть, еще нужный ей, то в условиях одиночества это любительство и дилетантизм мне показались бессмысленными.
24 мая, понедельник. Уехал в Архангельск Володя. Грустно. Пусто. Беспокоюсь.
24 июня, четверг. Прошел ровно месяц, как я не видел Вовку. Сегодня он у меня был здесь, в Зеленогорске. Пробудет в Ленинграде несколько дней, потом опять в Архангельск.
25 июня, пятница, Зеленогорск.
Я очень не доволен собой. На Колянины заботы отвечаю раздражительностью. Раздражают не заботы, и раздражительностью я отвечаю, собственно, не на них. Но я нетерпим и слишком ко многому, почти ко всему, что нас с ним различает. А он хороший — терпеливо сносит.
______________________________
Это было 22 июня. Мы с Коляной пошли на озеро, которое за железной дорогой в пяти километрах от Зеленогорска. Он купался, я бродил между сосен. И вот вспомнил, как в последний раз прощаясь с мамочкой и поцеловав ее, когда она лежала в гробу, такая же, как при жизни, я был поражен прикосновением к ее ледяному лбу. И я тут понял, что передо мной только ее обличие, а ее уже нет. Иногда, давно известные вещи, став твоим личным опытом, постигаются впервые в их подлинном значении. Так и тут. А сейчас, при воспоминании об этом, мне стало до предела ясно, как велика разница между целостностью и суммой частей ее составляющих. Она так же огромна, как разница между холодными останками, которые тогда были передо мной, и тем, что было моей мамой, которая любила, тосковала, страдала, радовалась, жила. Я не знаю, как правильно назвать ту целостность, частями которой являются микромиры и галактики, и которая, конечно, неизмеримо больше, чем просто сумма этих своих частей! И так ли невежественны были те, которые, пытаясь всем своим существом понять эту целостность и приобщиться к ней, называли ее Богом?
Для того, чтобы познавать части этой целостности, достаточно обладать пятью чувствами, но для того, чтобы познать целостность как таковую — нужно шестое.
Те, кто сегодня именуют себя материалистами, полагают обойтись пятью.
30 июня, среда, Зеленогорск.
Чтение для меня это, пожалуй, прежде всего — поиск. Я ищу нужное мне слово. Но, может быть, его мне надо искать не у других, а у себя? Прочитанное похоже на стороны вписанных в окружность многоугольников. Их, многоугольников, много. Некоторые из них имеют три, четыре, пять сторон — они совсем похожи на то, что мне надо, а нужна окружность; другие имеют сто, двести, тысячу сторон и они, особенно некоторые из них, близки к тому, что мне надо. Но все они никогда не становятся окружностью круга и не утоляют меня…
Очевидно, нужное слово надо найти мне самому, а это не легко, потому что искомая окружность подобна орбите — я знаю, что она есть, но как ее увидеть?
12 июля, понедельник, Зеленогорск. 10-е, 11-е и 12-е июля были лучшими днями моего отпуска. Их не в силах был омрачить даже приближающийся конец моей вольности — часы служебного присутствия, которые должны начаться с 15 июля. Эти три дня с 10-го по 12-е были днями радостных размышлений, находок, душевного равновесия и душевного подъема. Я обретаю новое миросозерцание, более емкое, а потому более правильное, чем прежнее. Оно мучительно созревало год, два, а скорее всего, еще больше. Теперь многое проясняется. Я чувствую себя счастливым.
4 сентября, суббота, Ленинград.
Вчера вышел из больницы, где пролежал с 28 июля. Я не вел там этих записей, потому, что не был уверен в скромности соседей (некоторых из них), а делиться с ними своими мыслями не хотел.
Летом «ходячим» больным в больнице Мечникова хорошо, т. к. прогулки разрешены в течение всего дня, исключая часы обхода врачей, процедур и приема пищи. Я много бродил и очень любил эти уединения. Всякий раз, оставаясь один, я уходил мыслями в открывшийся мне мир, где мне счастливо и легко дышалось.
Кроме того, наблюдая больных и слушая их беседы, которые с маниакальной монотонностью возвращаются снова и снова к теме их болезней, видя этот проникающий эгоцентризм, часто, конечно, искупаемый страданиями, я очень ясно почувствовал, что счастье человеческое никогда не будет найдено тем, кто живет собою и для себя. Здесь человек подчинен закону конечных вещей и явлений, истина которых во взаимосвязи с окружающим их миром.
30 декабря.
Надо вернуться к дневнику. В этом году я его вел нерегулярно. Однако, появление основных мыслей, которые сейчас уже приобрели более или менее ясные контуры, оказалось замеченным и зафиксированным в этих записях. Это хорошо. Да и вообще, ведение дневника приносит мне какое-то удовлетворение, а иногда и утешение.
Предыдущую запись я сделал 4 сентября, сегодня — 30 декабря, прошло почти четыре месяца. За это время я кое-что сделал. Это время было временем напряженных размышлений, результатом которых, явились своего рода тезисы. Я их еще не кончил. Когда кончу — перепишу в дневник, чтобы сохранить. Здесь, в этой тетради, мне хочется, кроме того, оставить след того, как я оцениваю эти свои мысли, записанные в виде тезисов, сейчас, когда я ими занят, по горячему следу. Потом, если буду жив, через год, например, отрезвев, надо будет это все перечесть и оценить сызнова.