Дневник черной смерти
Шрифт:
Король помолчал, видимо, обдумывая, что говорить дальше. Бросив взгляд на молодого пажа, он спросил:
– Что скажете, Чосер? Вы сильны в словесности. Удалось мне должным образом выразить свои чувства – не слишком дерзко, но и не слишком униженно?
– Что касается принцессы Изабеллы и барона де Куси… – ответил Чосер, запинаясь: каждое слово давалось ему с великим трудом. – Вы выразили свои намерения достаточно откровенно, однако оставили Папе возможность заставить вас немного поволноваться. Очень умно.
Монарх улыбнулся.
– Я и сам того же мнения.
– Но могу ли я осмелиться спросить, сир? Другая дочь, о которой вы упоминаете, леди Кэт?
В глазах короля вспыхнул огонек подозрительности.
– Можете. И я отвечу «да».
– О, в таком случае, сир, вы выразились в высшей степени удачно. Прочувствованно, но не чересчур. Просьба высказана со всем уважением, но без подобострастия перед Папой, как и подобает вашему вели…
– Спасибо, Чосер.
Король откашлялся и продолжил диктовать:
– Я хочу, чтобы эта моя дочь тоже вышла замуж. Она уже была замужем, но овдовела, так что нет нужды обременять вас просьбой об аннулировании ее брака. С учетом этого, а также в высшей степени достойных черт ее характера мы в данный момент обсуждаем возможность брачного соглашения с какой-нибудь видной французской семьей, тесно связанной с де Куси. Безусловно, мы помним, что такое соглашение может быть заключено только в случае вашего одобрения и благословения. Королева, которая знает о моем грехопадении, великодушно согласилась с тем, что я занял правильную позицию в отношении этой своей дочери.
На этом письмо не заканчивалось; Чосер писал, прикладывая неимоверные усилия к тому, чтобы не позволить потрясению от услышанных новостей отвлекать себя. Наконец-то маски сорваны! На протяжении многих недель в Виндзорском замке царила напряженная, натянутая атмосфера, и Чосер даже начал задаваться вопросом, стоит ли вообще тратить жизнь, служа королевской семье. Было замечено, что король и королева, обычно любящие супруги, ведут себя друг с другом самым воинственным образом. Высказывалось предположение, что королева узнала о связи короля с его нынешней любовницей, ее фрейлиной леди Алисой, и изливала свой гнев на обоих, точно так же, как в свое время терзала мать Кэт. Однако все знали, что эта история для нее далеко не новость – король не прикладывал ни малейших усилий, чтобы скрыть свое восхищение молодой женщиной. И все соглашались в том, что, значит, за недовольством королевы скрывается что-то другое.
Вот именно, другое, гораздо более существенное, теперь это стало ясно!
Король тем временем перешел к высказыванию своего мнения по поводу более мелких проблем, которое считал нужным довести до сведения Папы, и Чосер прилежно записывал его слова, хотя внимание молодого человека то и дело рассеивалось. Закончив, он отдал пергамент Эдуарду, тот быстро прочитал его, подписал и протянул открытую ладонь.
– Воск!
Молодой человек начал торопливо рыться на письменном столе, нашел наконец красный воск и протянул его королю. Тот втрое сложил послание, расплавил воск на огне свечи, капнул им на пергамент и приложил свою печать. Дождавшись, пока воск застынет, он взял послание и с нарочитой торжественностью поцеловал его.
– На удачу! Будем на этот раз, в виде исключения, надеяться на лучшее. Что скажете, господин Чосер?
– В самом деле, сир. Человеку свойственно надеяться.
Джеффри поклонился, вышел и, оказавшись за дверью, бросился бежать.
Когда молодую женщину, о которой говорилось в письме короля, семь лет назад солдаты везли из Франции, ее с такой силой выворачивало наизнанку во время морского путешествия, что, казалось, она оставила за бортом все свои внутренности. Чосер – его, в ту пору семнадцатилетнего, совсем недавно вытребовали из Франции – с жалостью наблюдал за ней, когда судно швыряло в водах холодного моря. Ее держали в ножных кандалах, как обычную преступницу, и ему было больно видеть стекающую по ее щиколоткам кровь. Никто не предложил ей ни помощи, ни утешения, хотя она в них сильно нуждалась. Он бы сделал это сам – если бы не понимал, что такое тяжкое путешествие было задумано как часть ее наказания.
«Наказания за что?» – спрашивал он себя в те времена.
Она была храбрая, умная, очень красивая и шла по жизни с такой благородной грацией, которую трудно ожидать от женщины в ее обстоятельствах. Всего семнадцати лет от роду, Кэтрин Каль уже успела овдоветь и только-только начала выздоравливать после трудных родов… Могут ли боги проявить большее жестокосердие?
«Могут», – думал Чосер.
Она не видела своего сына со дня его появления на свет. Кроме того, перед глазами Чосера все еще стояли строки, которые он только что писал под диктовку короля.
«Барон де Куси просит, чтобы союз между нашими семьями был скреплен другим, между его кузеном бароном де Бенуа и „англичанкой, занимающей высокое положение“, под кем, я полагаю, он имеет в виду женщину, близкую к нашей семье. А какая родственница может быть ближе собственной дочери? Вам известно, Ваше Святейшество, с какими трудностями мы столкнулись при организации достойного брака для нашей энергичной Изабеллы; я избавлю вас от подробного изложения всех связанных с этим делом щекотливых моментов, поскольку, уверен, они уже дошли до ваших ушей. Не хотелось бы, чтобы брак Изабеллы и де Куси пострадал из-за неудачи в отношении его кузена, к которому он, похоже, питает удивительно нежные чувства».
Бенуа, кузен де Куси, лицемерный, грубый трус, буквально впадающий в ярость, если что-то шло не по его желанию. То, что король собирался выдать за него изумительную Кэт, казалось чем-то просто… нечестивым.
«Однако у него больше нет взрослых дочерей, – осознал Чосер. – Он, наверно, каким-то образом наколдовал себе вторую специально, чтобы с ее помощью скрепить брак Изабеллы».
Королева больше рожать не могла; дети короля и его любовницы Алисы Перрер еще малыши. Джоанна умерла, унесенная первой волной чумы, в 1348 году, после сражения при Креси.
Надеяться на лучшее, ну и ну! Испорченной, высокомерной Изабелле исполнилось тридцать три, и, несмотря на пять попыток пристроить ее, она все еще была не замужем; это противоестественно.
«Но не так противоестественно, – подумал Чосер, – как то, что угрожает ее сводной сестре».
Все белье с постели мужа Эмили Купер скатала в ком и сожгла в камине – как советовал лекарь. Однако одно одеяло оставила; оно ей самой понадобится. Гробовщики пришли за трупом Купера меньше часа назад, с замотанными лицами, в темных капюшонах.