Дневник для Стеллы

Свифт Джонатан

Свифт — мисс Эстер Ваномри

[1720?]

Если вы будете и дальше писать мне в том же духе, то я нарочно буду приходить к вам реже, дабы получать удовольствие от ваших писем, при чтении которых я всегда испытываю удивление — как эта девчонка, и читать-то толком не умеющая, наловчилась так отменно писать. Вы заблуждаетесь: попробуйте послать мне письмо, надписанное не вашим почерком, и я готов поспорить на крону, что не стану его читать. Однако шутки в сторону, существует сотня причин, в силу которых я считаю для себя неудобным превращать ваш дом в нечто вроде моего постоянного местопребывания. Я непременно буду навещать вас насколько это возможно, сообразуясь с приличиями, однако нездоровье и скверная погода, которой не видно конца, не позволяют мне выходить по утрам, а послеобеденное время уходит бог весть на что; ведь кроме вас еще добрая дюжина моих знакомых возмущается тем, что я не бываю у них. Что же до остального, то вам нет надобности прибегать к какой-либо иной черной магии, кроме ваших чернил. Жаль, что у вас не черные глаза, не то я сказал бы то же самое о них, но ваша магия — белая магия и не причиняет зла. И как бы вы ни колдовали с черным шарфом, мне хоть бы что. Тому есть одна причина, а какая — догадайтесь. Adieu, потому что ко мне пришел доктор П.

Свифт — мисс Эстер Ваномри

[? 13 или 20 июля 1720]

Пишу вам в среду вечером. Вы едва

ли еще успели добраться домой [1192] , и это первый досужий час, который мне удалось улучить, а получите вы мое письмо, наверно, не раньше субботы, и значит к тому времени уже вспыхнет губернаторский гнев [1193] . А чтобы еще больше распалить вас, я присовокуплю письмо к бедной Молькин, которое велю ей не показывать вам, потому что письмо это — любовное. Я, правда, рассчитываю на то, что к этому времени рощицы, поля и бурлящие ручьи уже настроили Ванессу на романтический лад, если только бедняжка Молькин пребывает в добром здравии. Ваш друг [1194] прислал мне обещанные стихи, которые я и привожу здесь.

1192

Вы успели добраться домой… — то есть в Селлбридж.

1193

…вспыхнет губернаторский гнев. — Свифт подчас в шутку называл Ванессу, когда она сердилась, губернатором.

1194

Ваш друг… — То есть Свифт; он называл себя так из осторожности.

Предпочитай науке мнимойИскусство быть всегда любимой;Пребудешь ты всегда в чести,Постигнув, как себя блюсти.Хороший тон хорош весьма,Но не для сердца и ума;Лишь добродетель дорога,Хоть, полновластная, строга.Тебе измена не страшна,Пока ни в чем ты не грешна;И добродетельных влечетЛишь добродетель в свой черед.Измена там, где скрытый грехИмеет в ком-нибудь успех,И лучше на себя пенять,Чтобы других не обвинять.Ванесса, впрочем, всех умней.Такое не случится с ней.Ванессу кто бы бросить мог?Распутник или дурачок?Тому, кто думать не горазд,Ванесса сердце не отдаст. [1195]

1195

Перевод В. Микушевича.

Эти строки, на мой взгляд, очень уж глубокомысленны и, следовательно, могут подойти к вашему настроению, потому что, боюсь, вы опять сейчас хандрите, хотя это не на пользу ни вам, ни той, за кем вы ухаживаете; вам надобно читать ей что-нибудь занимательное и забавное. Вот вам эпиграмма, которая однако же не имеет к вам никакого касательства:

Доринде дорог внешний лоск.Других пристрастий нет,Как будто зашнурован мозгИ на сердце корсет.

Если такие вещицы вам не по вкусу, что мне остается тогда сказать? Что сочинить что-нибудь получше в этом городе невозможно. Можете считать, что на все вопросы, которые вы имеете обыкновение задавать мне, вы уже получили ответы, как это обычно бывало после получаса пререканий. Entendez-vous cela? [Слышите? (франц.).] У вас в округе должно быть немало священников, и, тем не менее, среди них нет ни одного, который бы вам нравился, а все потому, что вы еще не достигли того возраста, когда любят священников [1196] . Недостаточные размеры этого письма будут, я полагаю, возмещены неразборчивым почерком, поскольку вам, я уверен, едва ли удастся его прочесть. Молькин я напишу более разборчиво, ведь она мало привычна к моему почерку. Бьюсь об заклад, что смысл некоторых строк этого письма вы не поймете, хотя и сумеете их прочесть, а посему пейте свой кофей и помните, что вы отчаянная пустельга и что леди, называющая вас ублюдком, с готовностью ответит на все ваши вопросы.. Мне удалось закончить это письмо лишь в воскресенье вечером.

1196

…вы еще не достигли… возраста, когда любят священников. — Существует предположение, что в этих словах Свифта есть намек на то обстоятельство, что руки Ванессы будто бы добивалось несколько лиц духовного звания и, в частности, священник ее прихода некий доктор Прайс, но она всем отказывала.

Мисс Эстер Ваномри — Свифту

Селлбридж, 1720 [27 или 28 июля]

Я ожидала получить от вас что-нибудь в течение недели, как вы мне обещали, однако эта неделя состояла из четырнадцати дней, которые по прошествии первых семи тянулись для меня невыносимо долго, долго. Признаюсь, были минуты, когда я уже не надеялась больше получить от вас письмо по двум причинам: во-первых, я решила, что вы уже совсем меня забыли, и еще потому, что была так больна, что уже не чаяла остаться в живых (хотя случись такое на самом деле, это принесло бы облегчение и вам и мне). Но с последней пятницы, когда я получила, наконец, ваше письмо, я чувствую себя довольно сносно… За две недели, прошедшие с тех пор, как я вас видела, я старалась, насколько это в моих силах, следовать вашему примеру, из боязни раздражить вас своей назойливостью, но вскоре убедилась, что не могу дольше противиться желанию написать вам. Когда я открыла ваше письмо, то решила сперва, что вы прислали мне сразу два, ведь вы как-то обмолвились, что такое весьма возможно, но вместо этого обнаружила, что второе письмо адресовано другой и притом любовное. Судите сами, могла ли я это снести? Верьте слову, когда я увижусь с вами, у меня будет очень много что сказать вам по поводу этого письма. Что же касается всех моих вопросов, которые я задавала вам уже тысячу раз, то я так и не нашла на них ответа, хоть сколько-нибудь для меня удовлетворительного.

Свифт — мисс Эстер Ваномри

[4 августа 1720]

Если бы вы знали, сколько мелких препятствий мешает мне послать вам очередное письмо, вы взяли бы обратно пять ваших упреков из шести. Но если вы так ловите меня на слове и не даете отсрочки хотя бы в один день, я отказываюсь впредь что-либо обещать вам, тогда, по крайней мере, я

буду лучше, а не хуже своего слова. Я очень тревожился, что бедной Молькин стало хуже и решил не писать вам до тех пор, пока не услышу на сей счет чего-либо определенного, известия же о вашем собственном нездоровье явились для меня полной неожиданностью, тем более что люди, видевшие вас с тех пор, мне об этом не говорили. Я убежден, что вы появились на божий свет, бранясь, и не оставите этой привычки, доколе пребудете в нем. Хотел бы я знать, с какой стати Молькин показала вам мое письмо. Больше я не стану ей писать, раз она не умеет хранить тайны. Это было мое первое любовное письмо за последние двенадцать лет и поскольку меня постигла такая неудача, я больше не стану их писать. Никогда еще bell passion [нежное чувство (франц.).] не было так безжалостно погублено. Но губернатор, говорят, ревнует, и, судя по вашим словам, у вас найдется немало что сказать мне по этому поводу. Так вот, смотрите-ка получше за больной, исполняйте свой долг и оставьте ваше раздражение. Можно подумать, что вы не иначе, как влюблены, потому что пометили свое письмо 29 августа, благодаря чему я получил его ровно за месяц до того, как оно было написано. Вы считаете, что я не даю удовлетворительного ответа на ваши вопросы; но докажите мне сначала, что вас вообще возможно было когда-нибудь настолько удовлетворить своим ответом, чтобы вы хотя бы полчаса не ворчали. Мне приятно, если мои писания озадачивают вас; ведь тогда ваше время будет занято отгадыванием; тем более, что мне приходится немало потрудиться, чтобы сделать письмо малопонятным. Глассхил [1197] действительно приехал и передал мне письмо от Дж[она] Б[арбера] касательно денег за бриллианты [1198] , на которое я должен ответить. Молькин, наверно, будет очень рада увидеть Глассхила, а, Молькин? Вчера я обедал на расстоянии полпути от вас [1199] и возвратился довольно-таки усталым. Я спросил, куда ведет дорога налево, и мне назвали ваш городок. Было бы неплохо, если бы и ваши письма были такими же малопонятными, как мои, потому что, если бы их по небрежности потеряли посыльные, это не имело бы никаких последствий. Вот такой, например, чертой — можно обозначить все, что может быть сказано Кэду — в начале или в конце письма. Это скорее мне пристало сердиться из-за того, что все, написанное Кэдом —, оказывается чересчур мудреным для Скинейдж [1200] . Однако я принужден сию же минуту закончить свое послание, поскольку намерен отправить его еще сегодня —

1197

Глассхил — Форд, это прозвище дала ему Ванесса.

1198

…касательно денег за бриллианты… — Речь идет об оставленных Ванессой под залог у Джона Барбера драгоценностях.

1199

…от вас… — То есть от Селлбриджа.

1200

Скинейдж, Эскинейдж, Мист — прозвища Ванессы.

Мисс Эстер Ваномри — Свифту

Селлбридж, 1720

— Кэд, — Невозможно выразить, сколь вы добры, и я никогда больше не буду ссориться с вами, если только смогу удержаться, но, с вашего позволения, должна все же заметить, что это вам, а не мне, так трудно угодить, хоть вы и жалуетесь на меня. Мне казалось, что мое последнее письмо было достаточно неясным и сдержанным. Во всяком случае, я старалась написать его на манер ваших, хотя мне было бы гораздо легче написать по-другому. Я не настолько безрассудна, чтобы ожидать, что вы сдержите свое слово с точностью до одного дня, но шесть или семь дней — это уже немалая разница. Почему тревога о состоянии здоровья Молькин помешала вам написать мне? Напротив, тем скорее вам следовало написать, чтобы утешить меня. Теперь ей уже лучше, но она очень слаба. Хотя видевшие меня ничего не сказали вам о моей болезни, верьте слову, в течение двадцати четырех часов я была так плоха, как это только возможно, оставаясь притом в живых. Вы несправедливы ко мне, когда говорите, что я будто бы не считаю ваши ответы на мои вопросы удовлетворительными. Я сказала лишь, что задала эти вопросы, поскольку вы сами о том просили, однако это не такие ответы, какие могли бы удовлетворить меня. Да и можно ли получить на них ответ, притом заочно, коль скоро Сомнус [1201] мне не друг? У нас было ужасно много грома и молний; как вы думаете, где я хотела тогда находиться? И разве это единственный случай, когда я этого хотела, с тех пор, как вас узнала? Жаль, что моя ревность помехой тому, чтобы вы продолжали писать любовные письма; ведь мне необходимо иногда выказать гнев. Ах, если бы мой гнев помог мне сейчас, сию минуту добиться того, чего я хочу, как это бывало, и, надеюсь, еще будет. Разве неверная дата в письме — единственный признак того, что я влюблена? Умоляю вас, скажите мне, неужели у вас не было желания пойти туда, куда привела бы вас дорога, поворачивающая налево? Я чрезвычайно рада была услышать от вас, что вы рассердились: никогда прежде вы мне такого не говорили, и мне очень хотелось бы увидеть вас в таком состоянии. Я сейчас настолько счастлива, насколько могу быть, не видя — — — — Кэда. Прошу вас и впредь доставлять счастье вашей Скинейдж.

1201

Сомнус — Свифт.

Свифт — мисс Эстер Ваномри

12 августа 1720

По возвращении привратника, с которым я отослал мое последнее письмо, я стал сомневаться, получите ли вы его, поскольку мошенник был пьян; однако ваш ответ рассеял мою тревогу. Мне, как я вижу, не следует писать Молькин и в то же время не следует не писать ей. Вы напоминаете мне этим лорда Пемброка, который, бывало, не уходил и не оставался. Глассхил говорит, что собирается навестить вас, когда поедет в свою усадьбу, и хочет взять меня с собой. Оказывается, у вас в последние два-три дня были гости; надеюсь, что хоть сколько-нибудь занимательные, по крайней мере для бедняжки Молькин. Отчего это письма Кэда кажутся вам такими уж мудреными? А вот о письмах — я бы этого не сказал, смею вас уверить.

Меня огорчает, что из-за скверной погоды вы не имеете никакого удовольствия от жизни в деревне, а ведь прогулки, я убежден, пошли бы очень на пользу и вам, и Молькин. Вы, я полагаю, вернетесь оттуда ужасно ученой, замечательной сиделкой, превосходной хозяйкой и завзятым питухом кофея.

В ответ на мои вопросы меня уверили, что ни в одной из ваших тамошних рощ не найти букового дерева, на котором можно было бы вырезать заветное имя, или журчащего ручейка — услады влюбленных, — в который можно было бы бросить монетку, а только большая река, которая никогда не лепечет, а лишь ревет по временам, точь-в-точь, как губернатор, когда он изволит гневаться. Городишко, в котором мы сейчас находимся, уныл до чрезвычайности, здесь не сыскать ни одного хоть сколько-нибудь стоящего человека, и Кэд говорит, что это уже ему порядком прискучило и что он предпочел бы пить кофе на самой неприютной горе в Уэльсе, нежели быть королем здесь.