Дневники 1926-1927
Шрифт:
Будь у меня вежливая собака, я мог бы подойти к птицам в упор, но Ромка совсем одурел от страсти, я хлопнул его плетью, и они услыхали. Их крик был не тот солнечный звук, который слышится нам издали, а как будто в старинной усадьбе или музейном каретном сарае повернули колесо дормеза, оси которого не смазывались со времен Екатерины Второй.
Но они все же не улетели, и мы довольно долго еще шли по ним, и мох вокруг был осыпан их перьями и пухом. Они поднялись очень близко, шагах в тридцати, и в воздухе крикнули уже по-настоящему, по-журавлиному. Эта лесная пустынька — их постоянное место кормежки. Где их маленькие? Вообще я почти ничего не знаю о жизни этой гнездующей у нас птицы, и городским жителям представляется даже, что они очень далекие, удивляются даже, когда скажешь (если припомнить, то порядочно и знаю, только маленьких журавлей
Открытое болото Дядькино к лесу все кочковатое, скошенные кочки, такие тесные, что между ними не помещается нога, и на них не помещается, и застревает между ними или глубоко уходит — эти плоские подстриженные косой кочки, с точки зрения бегающих там между ними бекасов, похожи на башни или на небоскребы огромного города. Я послал Ромку, но и ему нелегко было ходить. Откуда-то взялся бекас и сел возле стога. Я направлял на него Ромку, раз — возле стога и другой — по-перемещенному, ничего не вышло, вероятно, и трудно учуять, и вообще по указанию, должно быть, всем собакам трудно: собака смотрит на хозяина, стараясь вычитать из глаз его, а не напрягает все силы в чутье, когда работает сама. Но все-таки я буду продолжать эту операцию, она полезна тем конфузом, который остается у собак, когда бекас вылетает, уважением к знаниям хозяина, а, кроме того, иногда ведь удается даже с таким новичком, как Ромка.
Больше мы не нашли бекасов, и я бы не хотел их искать: очень редки. В больших болотах надо знать места дичины, их не так много, вероятно.
На обратном пути свободно пущенный Ромка спихнул черныша и после того остановился в глупом замешательстве. Я пробовал сокращать его гигантские прыжки, ходить потише, но у меня ничего не вышло, и я решил с ним более сюда не ходить.
Племянник хозяина в субботу отправляется в Сергиев. Я поручу ему привезти Кенту. Закажу, чтобы в воскресенье приехала Е. П.
Свисток. Карты. Сапоги. Машинка. Переводная бумага.
Мих. Мих. Карпов указал новый (третий) выводок тетеревей в Жарье, дети только что вывелись. Он же на днях нашел кроншнепа на яйцах и разбил одно, чтобы узнать, не на мертвых ли яйцах сидит птица до такого позднего времени. Яйцо оказалось совершенно испорченным.
Несколько лет тому назад молодого журавля поймали в Михалевском болоте. Гнездятся, вероятно, на Острове. Журавлиха на яйцах. Журавль гнездует в глухом болоте, а пасется в степях, красуясь на длинных ногах.
До ночи и в ночь шел окладной дождь.
23 Июля.Хмурый день с нависшими неподвижными тучами, как глубокой осенью, ни тепло, ни холодно. После обеда просвечивало солнце.
Семья бекасов покинула болота второй ступени, и на всем болоте я нашел одного старика, которого Ромка и причуял, но стойки не сделал. Здесь была мертвая стойка по коростели. Ромкина стойка до того красивая, до того «классическая», что ничего (себе?) не оставляет: такое видишь на всех охотничьих картинах, на тысячах фотографий.
После этого болота с одним бекасом мы перешли в 1-ю ступень. И там не нашли учебную семью, шагах в шестидесяти вылетел старик, которого потом не нашли. За дорожкой по густой осоке вылетел вялый бекас, похожий на матку, и недалеко пересел. Несмотря на довольно высокую и густую траву, Ромка сделал по нем мертвую стойку. Потом я пригласил его идти вперед, он там впереди ничего не нашел и пошел взволнованно и беспорядочно по следу до тех пор, пока бекас не вылетел. Вот теперь я хорошо понял, что Ромке не хватает «подводки» к птице, его стойка — это просто недоумение, но вовсе не сознательный момент в деле достижения дичи. Очень возможно, что некоторые из стоек, которые я считал «по коростелям», были и по бекасам, а я принимал их за «по коростелям», потому что он после стойки бросался в беспорядочный розыск. Вот это и есть главное, в чем я убедился за день: Ромка не умеет подводить по дичи. Сегодня я много истратил энергии на управление Ромкой, чтобы держать его всегда в готовности воспринимать запах дичи. Карьер, галоп, шаг — в конце концов, все равно, лишь бы собака не зарывалась и всегда была в состоянии «медиума». Это сразу заметно по общему виду собаки. Во всяком случае, Ромка
Можно все-таки впасть в отчаяние от такого ничтожного количества дичи — проходить по болотам с шести до десяти часов и найти всего двух бекасов! Посмотрим, что будет в Августе.
Зашел в кусты по указанию М. М. Карпова, и Рома сейчас же поднял тетерку. Я отвел его, чтобы не подавить пискунов. Итого найдено пять выводков, и все с крошечными цыплятками. Я уложил Ромку и подсвистал матку, она стояла на опушке в пяти шагах и смотрела долго на Ромку, а когда он заскулил, ушла в кусты и там квохтала. Я думал о слабой жизненности птенцов (тетеревей и бекасов), это столь нежные существа… Когда думаешь о хрупкости птенцов, начинаешь понимать происхождение беззаветной стойкости, героизма их матерей. Да и вообще истоки героизма и мужества надо искать в нежности души. А чувство трагического (то есть чувство человечности) целиком происходит из жалости.
(Весной в Москве. Ребенок прошел, вслед за ним с крыши рухнул ком льда вдвое больше его. Люди сказали: «Ну, счастлив твой Бог!») Потом шел другой ребенок, и лед упал перед ним. Ребенок с плачем убежал назад. И тогда кто-то бросился к дворнику.)
Получено известие, что Петя провалился. М. М. Карпов едет за ним.
Плеть самая прочная из цельного ремня с оборотом на головке конца до половины. В головке вделан карабинчик. Я приспособил еще в головку стальное кольцо, которое продевается в мочку свистка. Плеть со свистком на карабине в один момент прицепляется и отцепляется от пояса. Ошейник с колючками (парфорс), который может быть колючками повернут вверх. На этом ошейнике кольцо, за которое карабином прицепляется ременный поводок с двумя карабинами на двух концах. Я могу… обернув поводок вокруг дерева, другим концом я прицепляю к ошейнику, и собака в один момент привязана. Могу иногда увеличить длину поводка, прицепив к нему карабином плеть. Веревка, несколько потоньше мизинца, аршин десять длиной с карабином, чтобы на стойке, не волнуя собаки, можно было сразу прицепить. Компас.
Я рассказал своим хозяевам, что вчера усталый я нашел стог болотного сена в Подмошнике. Покусывали меня маленькие длинные слепни «монахи», где-то вблизи в болотах косили, и Ромка брехал на голоса, но все-таки я уснул. И мне снилось, будто люди в болотах за кустами были необыкновенные, у иных были подвижные хвосты, которыми они, как лошади, отмахивались от слепней, у других подвижные бороды, у третьих гривы. «Это сон не простой, — сказала хозяйка, — это сон какой-то чудесный». Хозяин возразил: «Я ничего чудесного не вижу, человек спал, усталый, его кусали слепни, и ему захотелось хвоста на них». «Да, — сказал я, — это очень понятно». Только после пробуждения к сну прицепились разные чудные мысли. «Вы знаете, например, что люди когда-то двигали ушами, как звери, и это теперь у некоторых встречается». «Знаем, знаем!» — закричали все. И назвали какого-то Ивана Михалева, который двигает ушами. «Вот, — говорю, — знаете, тоже у людей были когда-то и хвосты. Говорят, всё это пропадает, потому что становится ненужным. Но вот болота существуют, слепни существуют, почему же у болотных людей не сохранилось хвостов?» «Я вам скажу, — ответил хозяин, — потому что человек один и по нему все равняется: вот если бы всему человеку надлежало жить в болоте, то хвосты бы сохранились».
Ту же самую мысль сказал, не помню, Ницше или Метерлинк, приблизительно так: «Если в стране есть несколько гениальных мыслителей, то крестьянин живет иначе, чем если бы их не было».
Сегодня в болоте мелькнула мысль: «Что бы ни было, как бы ни было, все-таки мне ближе викинг, чем китаец, без Дон Кихота я бы умер, как рыба на берегу».
Лева пишет, что Яловецкая назвала его рассказ «мудрым». Это Леве-то сказать! Я начинаю ненавидеть бальзаковских женщин, если только нет у них много детей как поглощающего труда (как у доктора). Все они телом и душой развращены так, как и не снится мужчинам. И вот эти женщины именно и есть колыбель лжи. Мне представляется, что ложь — это есть освобожденная мудрость. И тоже: мудрость — это прилаженная к делу ложь, это есть «ложь во спасение».