Дневники 1926-1927
Шрифт:
<Запись на полях>Твердая стойка.
Большего желать нечего, разве только чтобы так повторялось почаще. Это событие очень большое, ведь настоящая длительная стойка по бекасу — это первая.
Когда мы вернулись к бекасу, Ромка — к кусту, из которого вылетела птичка, и когда он стал, я думал — по птичке. Но вылетел из куста коростель, сел в десяти шагах, Ромка видел это, но с места не тронулся.
<Запись на полях>Ловля ветра.
Очень важно было в это утро, что ветер был, и Ромка сегодня научился ловить ветер. Схватит, остановится и пойдет, и пойдет далеко, и там остановится. Так я видел один раз, как вылетела утка, а Ромка ее не заметил, еще раз ветер привел его
Так сегодня получилось общее впечатление, что стойка уже не редкость для Ромки теперь. А вежливость его стала такая, что если мы встречаем даже маленькую зеленую бекасиную Бланку, он останавливается на краю, задирает как можно выше голову, играет ноздрями и потом очень осторожно, с таким значительным видом идет шагом в осоку.
Работа по тетеревам.
Легкий дождик брызнул и сильно испортил мне работу по тетеревам: и мне мокро в кустах, и тетерка боится выводить маленьких на большую росу. Я осматривал Жарье. Ромка бегал свободно в кустах. И как же я испугался, когда Ромка на мой окрик не пришел, на свист не явился, и тут вылетела где-то с треском и заквохтала тетерка. Я ринулся к тому месту, представляя себе, что Ромка мчится за маткой, но Ромка стоял в какой-то недоуменной позе. «Не задавил ли тетеревенка?» — подумалось. «Ну, что же, чего стоишь, где, что у тебя?» — спросил я, оглаживая и разбирая траву под его лапами. Он подобрался и насторожился, а вслед за тем у меня из-под руки вылетел маленький, меньше дрозда, тетеревенок и переместился в чащу. Я освистал выводок, отозвались и цыплята, и матка, но чаща была вокруг страшная, веревка путалась, обвивала и растирала без того уже окрасненную заднюю ногу Ромки. Я бросил искать. Мне пришло в голову, что тот выводок, тот самый первый выводок, из которого ястреб взял одного — тот был по ту сторону ржи, этот по другую, очень возможно и «перевела».
Чтобы проверить это, я отправился на другой конец поля и так ничего не понял и подумал: «Так оно и есть». А между тем, постоянно мелькая в кустах, <Ромка> не вернулся с последнего круга из чащи, за которой была та самая Бланка с осокой против мохового болотца, где теперь он вел и не провел, и я подумал, он это по мальчишкам ведет, собирающим «пьянику». Я крикнул — он не явился. Я свистнул, и вслед за тем взорвалась тетерка там, за чащей. Когда я выскочил из чащи, Ромка стоял в осоке против заросли, разделяющей жидкое болото от мохового. Не успел я подойти к Ромке, как тетерка опять взлетела в кустах, не более пяти шагов от Ромки: значит, в первый раз она вылетела из осоки и опустилась в правый куст, и Ромка не бросился за ней, а только подошел и опять стоял на ней, пока я не пришел и не поднял тетерку. Все-таки я надел на него ошейник с веревкой и пустил в заросли. Через некоторое время тетерка взлетела, а Ромка опять стоял в чаще неподвижно. Я думаю, что это у него отчасти результат моих упражнений с ним над курами; ведь он у меня до того застаивается над курами, что и зевает, и даже брехнет, если видит, пробежит собака — стоит, стоит, а сунуться никак не посмеет. Очень возможно, что тетерка ему как курица.
Из всего этого я вывожу, что и тогда Ромка вел по осоке по выводку, а не по мальчишкам, и это значит, за рожью, там другой выводок, и оба выводка с маленькими цыплятами и, если присоединить сюда тот, от которого отбился тетеревенок и был пойман в деревне в Петров день, и еще на Острове, то значит, можно думать, что первое гнездо тетеревят было уничтожено по холодной весне, и это все уже вторые и, значит, охотиться первого Августа будет не по чем. Ведь и с бекасами происходит то же самое. Надо узнать, что с утками.
Меня очень порадовал сегодняшний день и привел к раздумью о «собаку съел на своем деле». Смотрю на
Вечерняя работа.
Школа 2-й ступени начинает мне не нравиться, она переполнена коростелями и курочками. Не успел я пустить, как уже Ромка стал, а из куста на него даже цыкало что-то: у коростелей (тут, кажется, была курочка) С детьми, крик довольно зловещий вроде, как у хорьков (конечно, тихонько, но тон такой неприятный). Я отвел от одного, от другого, нашел и по пути к нему спугнул бекасов.
По мере того как Ромка начинает дальше и дальше ловить носом по ветру запахи, становится труднее повертывать его свистком или окриком. Так он плыл в осоке и все завертывал к более далекому, шагах в пятидесяти-шестидесяти кусту. Мне хотелось обыскивать правильно, и я его возвращал назад. Стремление его к далекому кусту я объяснял себе его наблюдением, что дичь находится не в открытом болоте, а все больше около кустиков. Мне, наконец, надоело его возвращать, и когда он не послушался окрика, вернул его на берег болота и вздул. И все-таки даже после этой неприятности он опять полез к далекому кусту, и я, чтобы не повторять порки и овладеть собой, так и быть, не стал ему препятствовать. А между тем, чем ближе к кусту, тем больше стал он подбираться, больше, больше и стал. Пришлось мне лезть за ним в топину. Лез я, лез, а он все стоял. И когда я добрался, я чувствовал себя перед ним виноватым и стал оглаживать его на стойке. Ужасно он любит, если его гладят на стойке. Мне кажется, он распустил бы слюни, если бы тут не вылетела утка, старая, а потом не замелькали в осоке крошечные малыши.
Вот утка — тоже, значит, и у них запоздание.
22 Июля.Утром покапало, намочило кусты. После обеда побрызгало еще посильней и нахмурилось.
Пастух с утра, в ожидании пока не обсохнут кусты (самому мокро), выгнал скотину как раз на то самое место, где живут мои четыре бекаса. Посмотрим, не явятся ли после скотины новые.
Я успел слегка осмотреть болото до скота, но, к удивлению, первый раз за все время не нашел бекасов на своих местах.
Около 6 д. отправился на Остров и прошел его по тропе насквозь до болота «Дядькино» или «Вторые полосы». Между 1-й и 2-й просекой потащил меня Ромка очень сильно, я прицепил к ремешку веревку и, предполагая, что он тащит по тетеревам, стал плетью успокаивать его безумный ход врастяжку криком. Между прочим, это упражнение в тихой подводке к тетеревам надо начать проделывать систематически и достигнуть того же, что достигнуто уже на болоте по бекасам. Я имею себе об идеальной собаке в лесу более ясное представление, чем в болоте. Собака в лесу должна искать, как Кента — быстрее, но на коротких кругах, в 20–30 шагах в диаметре, виться волчком. При встрече со следом собака должна серьезно его вынюхать, сделать осторожный круг, найти выход и вести чрезвычайно осторожно, переступая с лапы на лапу, вздрагивая даже, если треснет сучок.
Притом, однако, собака должна быть напорна и нагонять бегущих тетеревей, а не делать беспрерывно стойки.
Все это явилось у Кенты само собой и вдруг: то носилась вроде Ромки, как сумасшедшая, а то вдруг после серьезных охот на болоте пошла и по тетеревам.
Но все-таки нельзя рассчитывать на эти «вдруг» у Ромки, а следует приучать. Вот почему я и наказываю его плетью.
Между тем, вокруг нас стало почему-то светлее, я осмотрелся, и это оказалось вот почему: земля была покрыта кочками-подушками с голубой ягодой «пьяникой», между этими кочками росла веселая светло-зеленая осока, и довольно редко друг от друга были расставлены молодые березы, вот потому и светло, что эти березки белые, и внизу светло-зеленая рама осоки вокруг голубых кочек. Идти было очень мягко. Было так тихо в этом очень пустынном уголке: ныл комар, и, верно, от такой тишины казалось, где-то далеко в облаках пролетал аэроплан.