Дневники св. Николая Японского. Том V
Шрифт:
Воскресенье пятое Великого Поста.
Катихизатор Исайя Мидзусима, писатель благочестивых православных книжек, человек усердный к Церкви, даровитый и практичный, в честность которого я очень верил, оказывается в денежном отношении тоже не заслуживающим доверия. Вчера принес ко мне счеты за свои три последние брошюры; я, занятый в это время еще другими расчетами и привыкши верить ему, отдал деньги. Но потом, рассмотревши счеты и брошюры, нашел, что это уже слишком явный обман: за две брошюры «Мукака–ки–но сугаре» и «Нард–но каори», в двадцать тощих страничек каждая, по 45 ен за каждую, тогда как тут же счет от другого типографа за переводную книгу о католичестве, более чем в двести страниц, на 85 ен. Притом, в счете за брошюры — каждом сказано — за тысячу экземпляров, а брошюр доставлено
— Возьмите эти оба счета и идите к типографу Канда (христианину тоже): пусть он напишет настоящие цены и излишек вернет мне; пусть обещает, что вперед не станет так поступать. Если он сделает это и если потом будет держаться своего обещания, то может работать на Церковь; если нет, то мы с ним больше дела не имеем.
— Сейчас же иду к нему и престрого буду говорить с ним, — ответил Мидзусима и ушел.
Я ждал его тотчас же обратно, потому что типография Канда близко. Но он явился спустя несколько часов; должно быть, ходил или ездил домой — а живет он очень далеко — и представляет новые счета, наполовину уменьшенные, и излишек денег с извинениями от типографа Канда, что во всем этом виноват не он, хозяин, а его приказчик, и что вперед таких ошибок не будет. Я принял на веру объяснения Мидзусима и сказал, что вперед буду тщательнее наблюдать за счетами из типографии Канда, просил и его, Мидзусима, делать то же, насколько это касается печатания его собственных сочинений. Мидзусима обещал делать это, но все время был настолько сконфужен, что это яснее слов говорило о его собственной вине во всем этом. Счеты от типографа всегда писаны его собственной рукой, только печать типографа; и не в первый раз, должно быть, он выставил на счетах дутые цифры, только я до сих пор не замечал, веря ему, и был он несколько скромнее на незаконный побор. Во всяком случае, печально разочаровываться в человеке, печально и за человека, и вместе жаль его. И, конечно, я не написал бы этого здесь, если бы не имел в виду предостеречь моего преемника от излишней доверчивости и от причинения чрез то убытка Церкви. Деньги–то, которыми мы распоряжаемся, — святые деньги, Божьи деньги, и бросить их вот так, как я ныне, в пасть надувательства и бессовестности — ротозейство, достойное посмеяния, и грех. Мидзусима получает ежемесячно 18 ен 60 сен как катихизатор, хотя катихизаторством нисколько не занимается, получает от меня частно 6 ен да за каждую свою брошюру 5 ен, а он их иногда по две и по три в месяц печет — чего ему больше? И все же тщится надуть Церковь, и надувает, и это еще пиша благочестивые увещания другим жить по–христиански! А мы нюни распустили, как олухи! И стыд, и грех! Вперед не быть тому!
Был с визитом вернувшийся из отпуска в Россию князь Анатолий Григорьевич Лобанов—Ростовский, служащий консулом в Иокохаме. Боже, как он ругает Россию — просто ужас берет! Хуже Содома и Гоморры она, людей в ней — ни одного, все звери и так далее. Был он пессимист, теперь — точно помешавшийся на ругани. Правда, потерял он дочь в России, не дают ему высшего места — все это печально, но еще печальней, что ему и никогда не дадут высшего места, если он будет таким ругателем всего и всех, несколько возбуждающим подозрение, все ли у него дома.
19 марта/1 апреля 1901. Понедельник
6–й недели Великого Поста.
Елисей Като, катихизатор в Фурукава и Каватаби, пишет, что «один из христиан Каватаби отправился в Токио и будет просить здесь исповедать и приобщить его, потому–де, что о. Петр Сасагава посетит Каватаби уже после Пасхи». Ладно; только пусть о. Сасагава известит, что нет препятствий сему христианину участвовать здесь в таинствах Церкви; сейчас же послан к о. Петру запрос о сем. — И это правило нужно соблюдать, потому что бывают христиане и под епитимией, не допускающей их до таинств.
Петр Уцида, диакон, спрашивал, как поступать ему в следующем. Один из слушателей его учения, старик пятидесяти четырех лет, недавно упал с крыши дома, отцепляя там застрявшего змея, которого пускал его внук; упал он головой о землю; это отшибло у него память до того, что он совсем забыл то, что слышал на прежних катихизациях;
— Говоришь ему — слушает и понимает; кончишь говорить — спросит, о чем же я сказал? Ничего не помнит. А между тем желает креститься. Его сын, заправляющий домом, не мешает его желанию.
— А сын слушает учение?
— Еще не слушает, но расположен слушать.
— Так преподайте учение сыну, и когда он будет креститься, тогда вместе с ним пусть примет крещение и его отец. Креститься же ныне старику и быть в языческом доме одному, при его детски невменяемом состоянии, неприлично.
20 марта/2 апреля 1901. Вторник
6–й недели Великого Поста.
О. Алексей Савабе вернулся с обзора своих внетоокейских Церквей и, по обычаю, ничего доброго не повестил; несколько человек исповедал и приобщил, крещений — ни одного. В Хацивоодзи — этом большом городе — сидит этот неисправимый лентяй Игнатий Мацумото и ровно ничего не делает, а кончил Семинарию и считался одним из умных; я очень на него надеялся. Так–то вот! На кого надеешься, в том почти всегда обманываешься. Сменить бы его, да заменить некем. Господи, пошли людей для проповеди Твоего Евангелия!
21 марта/3 апреля 1901. Среда
6–й недели Великого Поста.
О. диакон Иоанн Оно, из Сиракава, пишет, что в Мотонума много просящих научения, и тамошняя Церковь очень оживлена, но он не может удовлетворить желаниям, не может отправиться туда — болен; просит для излечения своего носового катара отпуска на две недели после Пасхи. Конечно, пусть отправится домой, в Идзу; там, на теплых водах, вероятно, скоро поправится.
О. Симеон Мии прислал письмо Марка Одагири, в котором сей спрашивает, «уходить ли ему со службы, так как до сего месяца срок ему, или Церковь употребит его на что–либо другое? К катихизаторству он и сам считает себя неспособным». Пишет о. Мии: «что ответить ему?» Что? В Миядзу вместо него послать кого же? Пусть до Собора состоит там — все же хоть «русуи» есть, коли корова ему язык отжевала так, что он и слова не может молвить по катихизаторству. А ведь и способности есть, и поведение безукоризненно; что бы одолеть свою молчаливость! Куда! Бывают же такие странные люди!
22 марта/4 апреля 1901. Четверг
6–й недели Великого Поста.
По возможности расследовал и сообразил, как отлить колокола для строящейся в Кёото Церкви Благовещения Пресвятой Богородицы. Всего шесть колоколов в сто пудов весом; состав металла: 78 частей меди, 22 части олова; диаметр такой–то, высота такая–то и прочее — и послал о. Семену Мии, писавшему, что хороший литейщик есть. Но, при всем том, не лучше ли заказать колокола в России, в Москве, Николаю Дмитриевичу Финляндскому, отлившему колокола для здешнего Собора? Посмотрим, что ответит о. Мии.
Послал о. Семену Мии второй том, в двух книгах, нового перевода Святого Иоанна Златоуста для перевода на японский, которым он обещал мне заняться. Хорошо, если бы Бог дал ему усердие для сего важного дела.
23 марта/5 апреля 1901. Пятница
6–й недели Великого Поста.
Сегодня вечером принесли последнюю корректуру Нового Завета — вторую половину Апокалипсиса, и мы с Накаем завтра утром кончим чтение ее и завтра же, должно быть, будет совсем кончено печатание нашего перевода Нового Завета.
Ученье в классах сегодня закончено на две недели. Вечером Всенощную пели старшие семинаристы; в Церкви были все учащиеся.
Грусть возбуждает малоуспешность проповеди в нынешнем году; сравнительно с прежними годами не только вполовину, но даже вчетверо меньше крещенных с 1–го января по 31–е марта. Точно червь, сосет за сердце это грустное обстоятельство. Что за причина? Вероятно, нынешняя повальная руготня в газетах России последние три месяца за желание России поставить Манчжурию под свое влияние. Аглицкие газеты пилят Россию ежедневно самым злостным образом; японские — за ними; это до белого каления довело ненависть японцев к России… Inde irae.