Дневники св. Николая Японского. Том ?
Шрифт:
6 апреля 1880. Воскресенье
5–й недели Великого Поста. В Москве
Утром, приготовившись к служению, составил письмо к ректору Академии с вопросами, не желает ли кто из студентов в Японию, повидался с Преосвященным Алексием, спросил подробности посвящения в стихарь, ибо это предстояло сделать; занял четки, пояс же он предложил в подарок и в сопровождении лакея Преосвященного Алексия, в карете, в десять минут десятого часа отправился в Чудов монастырь, где был и удостоен совершить вторую литургию по поставлении в Епископа и первую — Москве. Под руководством протодиакона о. Варсанофия служение прошло без больших ошибок. Молитвы Святителя Алексия Митрополита Московского, у мощей которого была литургия, страдавшего душою от монголов, конечно, немало способствуют успеху Миссии среди монгольского племени. — На Часах было посвящение в стихарь псаломщика в Успенский Собор (у которого отец помер и шесть человек семьи осталось). Сослужили: наместник Чудова монастыря — о. Вениамин и о. ризничий Патриаршей ризницы — о. Иосиф. Певчие, особенно маленькие, пели отлично «Милость» — простую обиходную литургию Василия Великого. После литургии благословение мужчин в Соборе и по выходе за арку — женщин, которым не позволяется входить в самый Собор. Приглашенье мадам Катковой на обед в четверг; Малиновский — очень усердный; певчим исполлатчикам — на булки; к наместнику, по его приглашению, на чай, — его рассказы об экономических производствах ремонтов по крыше, о Филарете, который не был практичен, но недоверчивостью делал, что его мало обманывали. — К Гавриилу Григорьевичу Сретенскому; у него была Варвара Владимировна Новосильцева и Елисавета Сергеевна Ханова, усердные доброхотки Миссии. Ханова особенно поразила меня; лицом она несколько похожа на Мадам Струве; дочь генерала, лет тридцати, лицо доброе–предоброе, на лету подхватила, что у нас довольно поношенная занавесь купели, и пожелала непременно сделать; к себе не звала; они вдвоем с больным братом живут. «Мне довольно, что я Вас видела», — повторяла она несколько раз, целуя руку, и слезы стояли у нее глазах. Вот таким–то усердием и молитвами таких добрых благодать Божия низводится на Японию! — Сюда же пришел художник Сергей Иванович Грибков с планом иконостаса; один доброжелатель Миссии желает пожертвовать иконостас, Грибков же от себя — иконы. Дай, Господи! Обещался побыть во вторник утром у него. — К двум часам отправился к Сергею Михайловичу Третьякову, купеческому голове; у подъезда столкнулся с Иваном Сергеевичем Аксаковым, который сказал, что сегодня был у меня, и теперь вместе со мной отправился к Третьякову. Роскошный кабинет; мраморный Иоанн Грозный Антокольского; хозяин — весьма изящный; любезно выслушал и подписал пятьсот рублей; еще два гостя каких–то. В карете ожидал меня Гавриил Григорьевич, с которым отправились к Александре Афонасьевне Богдановой; несколько дам, светлые комнаты, смеющаяся девочка в зеленом платье; расспросы об Японии с большим интересом. К Кошелевой, Елисавете Димитриевне, тут же и Варвара Владимировна Новосильцева, что «не чужая крыша, а Христова» — (язычники вне империи). Елисавета Димитриевна вышила отличнейший покров на аналой. Пришел и Азанчевский: Гавриил Григорьевич утешать мастер — «я и сам все потерял» (сына и дочь, а Кошелева — тоже), занимать тоже — о плохом переводе на славянский… К адвокату Плевако; кажет себя большим доброхотом — колокол обещал, сосуды выхлопотать тоже, у купцов рекомендовать нужды Миссии тоже; несколько монгольское лицо; умные глаза, живая речь, — превосходнейший альбом с множеством знаменитостей, привычка опираться на барьер. — В
7 апреля 1880. Понедельник
6–й недели Великого Поста. В Москве
Утром Гавриил Григорьевич Сретенский принес триста рублей от Александры Афонасьевны Богдановой, у которой вчера были; вчера вечером от нее к нему доставили с благодарностию за посещение. Я отдал о. Гавриилу сборную книжку, чтобы он завез к ней записать свою жертву. Приехал священник Сердцев с собранными им 530 рублями для Миссии. Все поражают неведомые благожелатели Миссии! Об этом о. Сердцеве я и не слыхал прежде. Именно заграничная Миссия совпадает с желанием благочестивых русских. — В девять часов поехал к о. Иоилю в Миссионерский Покровский монастырь; ища его, заехали сначала в женский, потом за Рогожскую заставу, где грязь непролазная. О. Иоиль еще и акцента купеческого не потерял; чистенько у него; несколько рисующиеся труды для Церкви. — Посмотрим, поможет ли, как обещает; а список предполагаемых жертвователей большой написал. Напротив него живет о. Геронтий — Пекинский, здоровеннейший; видел у него словарь Попова, пекинского драгомана; нужно в Азиатском департаменте попросить для Миссии. Виделся с прежним другом — о. Митрофаном, еще более седым, чем десять лет назад, но таким же добрым, тотчас за угощение рябиновкой. — С о. Иоилем доехали до Славянских номеров, к Марии Платоновне Бенкендорф, которая и содержит эти номера. — Немного обещала, хотя усердие есть. — К княгине Наталье Владимировне Долгоруковой; видел сына, толстого юношу, болеющего глазами; много превосходнейшего фарфора. Обещала небольшую лепту. — К Преосвященному Амбросию; говорил он об А. Н. [Андрее Николаевиче] Ленивове, что тот хочет целую Церковь построить в Японии, послал к княгине Марии Александровне Мещерской (супруге князя Николая Петровича, Попечителя Учебного округа). Приняла очень ласково, познакомила со всеми детьми, старшим сыном, юношей, очень бывшим больным; младшим, хорошеньким мальчиком, и четырьмя дочерьми; говорила о каком–то Юрии Степановиче Нечаеве, считающем себя родственником Святителя Алексия; обещалась побудить его к жертве на Миссию. К концу моего визита подошел и князь и был тоже очень ласков. — Вернувшись домой, пообедал, причем Преосвященный Алексий угощал меня рыбным столом, а сам ел горох и кисель только. Стеснительна такая чрезвычайная любезность! — Ответил Ивану Сергеевичу Аксакову на найденное на столе его письмо, когда буду у него. Нашел также на столе письмо от мадам Вестли, просящей помощи, ибо у нее пятьсот рублей долгу, и она готова лишить себя жизни. Эвона! Книгоноша — Сергей Гаврилович Тихшенев — пришел просить благословения. — К пяти часам, согласно условию, был у Гавриила Григорьевича Сретенского; подождал его немного, и отправились к протоиерею Ромодановскому, духовнику П. Ион. [Петра Ионыча] Губонина, просить, чтобы посодействовал получить от Губонина пожертвование. Любезно обещал; угощал чаем и рассказывал, как он в своем благочинии не дает воли церковным старостам, обходится без спрашиванья их. — Видели Церковь их; живопись, писанная Сергеем Ивановичем Грибковым, превосходная. Губонин украсил Церковь превосходнейшими ризами на иконы и паникадилом. — В семь часов к княгине Ольге Петровне Мещерской в гостинице Бучумова; целый вечер пустейшей болтовни, а пожертвовала всего двадцать пять рублей. О. Гавриил неподражаем для разговоров с подобными барынями и рассказывает иногда пресмешные вещи (как вчера о крещении, где протоиерей и князь Четвертин, кум, по очереди были сконфужены взаимно). — К девяти вернулся домой и застал ожидаемого Андрея Савельевича Шустрого, с которым и отправились к Василию Дмитриевичу Анурову; умный купец — чайный торговец; растолстевшая супруга — весьма добрая; угощали чаем и вареньем; так привольно было разговориться; тысячу рублей пожертвовал Василий Дмитриевич: половину от себя, половину как душеприказчик, — от умершего племянника! Купцы гораздо лучше на деле, благочестивее дворянства. Спасибо и Шустрому! Советовал оставить здесь адресы, куда писать и посылать деньги, — литографированные. — Часов в одиннадцать вернулся. Утомительно, однако!
8 апреля 1880. Вторник
6–й недели Великого Поста. В Москве
Утром написал письма к ректорам Академий московской и киевской — нет ли желающих в Миссию. Приложил рапорты и брошюры. Преосвященный Алексий взял отправить их как казенные пакеты. — К половине девятого — к художнику Сергею Ивановичу Грибкову; около него грязь непролазная. Мастерская во втором этаже, внушающая доверие к таланту хозяина. Воскрешение Лазаря — тут же предложил подарить Миссии. Были у него — священник о. Виктор Покровский, секретарь Совета Миссионерского общества, и И. А. Соколов, иконостасчик. Закуска: мадера, грибы, чай; молодая парочка — сын Илья Сергеевич и жена его Настасья Михайловна. — Соколов предложил иконы трех престолов из возобновляемой Церкви у графа А. Д. [Александра Дмитриевича] Шереметева. — Сергей Иванович взялся написать новые иконы в иконостасе, который будет сделан тоже даром одним жертвователем, по плану, виденному мною. — С о. Виктором — в Канцелярию Совета Миссионерского общества у Церкви Казанской Божией Матери, у Калужских ворот. Канцелярия помещается в комнатах, бывших когда–то о. протоиерея Ключарева, в которых и я бывал; о. Виктор живет наверху. В Канцелярии видел фотографии миссионерских домов и группы Собора на стенах, дела в порядке, архив, псаломщика–краснописца и диакона–делопроизводителя. Справился я, сколько о. Анатолию послали денег в конце года. Оказалось — пять тысяч. Потом о. Виктор позвал наверх поговорить о серебряных и кредитных рублях. Вот обстоятельство–то! В России только может быть! У меня в бумаге яснейшим образом — «рубли серебряною монетою», в следующей бумаге — определение общего собрания яснейше — «кредитные рубли». По глупости, или по упорству Аксенова, или кого другого произошло? — Хуже всего, что и я под бумагой определения подписался, не имея, конечно, возможности тогда на собрании в суете прочитать ее. — Не знаю, что выйдет! — К Ф. А. [Феодосии Александровне] Солодовниковой. Живут чистенько. Тетушка — разумная женщина. Приготовили в подарок Миссии приборы сосудов. Тетушка не прочь отпустить Ф. Ал–ну служить Миссии. Остается спросить о ней у ее духовников — угрешского о. Иова и о. Иоанна в Торговом ряду. — К о. Иосифу Сердцеву; а он от меня; зашли к нему; он еще достал от кого–то двести рублей. Пока он записывал пожертвование в сборную книгу, я занимался с его сыном, двенадцатилетним Гришей, которого он сам дома готовит в Семинарию, смотрел его карту Америки, экзаменовал с латинским. — Поехали с о. Сердцевым и добыли еще 1200 рублей, именно — 200 рублей от Обидиной, продержавшей долго нас под лестницей, и 1000 рублей от Спиридонова — с вопросами очень надоедливыми; у него — маленькая Тамара, внучка; деньги заготовлены в кармане; жена его — сестра адмирала Осланбекова. От странного генерала, не мывшегося десять месяцев болезни (он был когда–то Товарищем Министра внутренних дел), получил десять рублей для раздачи бедным. Филиппова, булочнцка, не нашли дома; Лабутина, фабриканта лакированных вещей, нашли, но праздно поораторствовали, а он показал свои лакированные ящики. Оказалось, что о. Сердцев всех предупредил, что мы будем. Чрез него всего Миссиею получено 1950 рублей. Спаси его, Господи! Если б побольше таких доброхотов! С ним были и у Николая Федоровича Самарина, пожертвовавшего четыре тысячи на Женскую школу (уже посланные о. Анатолию из Миссионерского общества в конце года); но и он, и вечером встреченный у княгини Черкасской Дмитрий Федорович Самарин отказываются от благодарности, говоря: «Это — не я». — Вернувшись домой и пообедавши, к семи часам отправился к княгине Катерине Александровне Черкасской; заехал, было, к Гавриилу Григорьевичу, чтобы вместе с ним — к княгине; но не застал его; сонно было, устал очень. У княгини собралось довольно большое общество: А. Н. [Александра Николаевна] Бахметева, Алексей Михайлович Иванцев–Платонов, оба Самарины, княгиня Долгорукова Наталья Владимировна (вручившая мне тут же тридцать шесть рублей, собранных ею, и взявшая расписку), княжна Катерина Павловна Баранова, ее сестра и прочие; дольше, чем до девяти часов, пришлось ораторствовать об Японии, что очень скучно; в начале десятого часа с Гавриилом Григорьевичем, пришедшим сюда же, поехали к Катерине Александровне Свербеевой, где ожидал и Дмитрий Александрович, сын знаменитого Хомякова, полный брюнет с умным лицом; вопросы его об Японии были все дельные, хотя о католической дисциплине, будто бы образцовой, понятие не совсем верное, кажется. Обещался пожертвовать богословские сочинения своего отца, ныне печатаемые, и другие его книги. Под конец вечера охрип, потому что говоренье — целый день. Около двенадцати часов вернулся на подворье.
9 апреля 1880. Среда
6–й недели Великого Поста. В Москве
Утро сонное, как и все утра, кажется, оттого, что воздух очень спертый в низкой комнате со сводами, не вентилируемой. — Посетители одни за другим: губернский секретарь, малоросс, желающий служить в Миссии, но чем? Хоть в Канцелярию, говорит. — Эвона! — Отказал, советовал обратиться во внутренние Миссии. Мусин–Пушкин, статский советник — Звал к себе, обещал книг для Миссии. Хирина Марья Ниловна — молоденькая дама (прежде всех была), предлагала икон; просил доставить; Ф. Ал. [Феодосия Александровна] Солодова — хлеб–соль принесла, то есть булку; говорил про трудности, ожидающие ее в Японии при нештатности; крепка в намерении. — О. Стефан Никольский, священник Церкви Василия Кесарийского, приходил заявиться; говорит, «речь понравилась»; просил его позаботиться о сборе на Миссию, как сделал Сердцев, — обещался. Телеграмма о. Иоиля, вчера присланная и довольно неопределенная: «Завтра в двенадцатом часу обещался быть к вам Борисовский», делает то, что я не могу отлучиться в город, под опасением пропустить Борисовского. — Нездоровится. Думается все о делах Японии. — Дневник этот и пишется, чтобы в Японии потом напоминать, что в Россию — нечего желать, что хорошо там, где насущное дело. — Впрочем. дневник ведется только до Японии, там нельзя будет делать это: дневник все–таки отнимает несколько мысли и времени, и притом досужного. когда именно час успокоиться, одуматься, то есть озираться вперед и назад в интересах немедленного же дела: а тут целый час припоминай подробности бывшего за день и пиши. — Нет, в Японии не до этого будет, там все время и силу — на насущную службу. Японией мы. миссионеры, дороги России — вижу теперь, как дороги, на собственном опыте, на ласках, в таком изобилии встречаемых, — нужно же пенить это и расплачиваться честно с Россией. Да поможет Бог! — Часов в двенадцать приехал о. Иоиль. Отправились к Латышеву, принял весьма ласково и смиренно; все говорил: «Так точно»; семейство все подвел под благословение; а пожертвовал всего сто рублей; о. Иоиль несколько в смущении. Даром держал долго Латышев, пропустил я визит ко мне Дмитрия Александровича Хомякова, который был без меня, потому что я опоздал вернуться к двум часам. — Когда мы с Преосвященным Алексеем доканчивали обед, сказали, что ко мне прибыл князь Н. П. [Николай Петрович] Мещерский — попечитель Учебного округа. Спустился вниз и принял его; потом отправился на Угрешское Подворье к о. Пимену; еще болен икотою; весьма умный старик; надеется, что я в Москве соберу потребное на храм и училища. Пришел Александр Алексеевич Нейдгарт, кажется, которого я видел десять лет назад у графа А. П. Толстого; очень похож на нашего барона Розена, только волоса светлей. О. Пимен напал на него, чтобы он советовал графине Ан. Егор. [Анне Егоровне] Толстой пожертвовать недостающие теперь на храм двадцать восемь тысяч. — В Страстной монастырь — посоветоваться, когда служить. Матушка Евгения, и что при ней, приняли совершенно как родного; мать Евгения просто засуетилась от радости и забыла, что у нее очки надеты. Служить просили у них на 2–й день Пасхи — позднюю обедню. — В семь часов к княжне Варваре Николаевне Репниной. Были: ее воспитанница, еще дама, еще — Анна Христофоровна, еще доктор, желающий познакомиться. С интересом слушали о Миссии. Я просил княжну похлопотать у ее приятельницы — А. Егор. Толстой, чтобы пожертвовала на Миссию; обещалась; подарили два экземпляра силуэтов. В половине девятого к Ивану Сергеевичу Аксакову; у него — его жена, и теперь такая же холодная, ее сестра, А. [Александра] Николаевна Бахметева, Сухотин, — все слушавшие с большим интересом. Иван Сергеевич говорил, что посоветует Аксенову собрать у себя купцов послушать о Миссии и пожертвовать. А. Н. Бахметева приготовила своих книг для Миссии; я просил ее сделать надписи лучшим семинаристам; завтра обещался быть у ней; сестра жены Ивана Сергеевича подписала сто рублей. Сухотин сказал, что он виделся с Александром Алексеевичем Нейдгарт, и он советует мне побыть у А. Е. Толстой не завтра, а послезавтра. — В половине двенадцатого часа отправился к себе на Саввинское подворье (преподобного Саввы, игумена Сторожевского).
10 апреля 1880. Четверг
6–й недели Великого Поста. В Москве
Утром Мария Ниловна Хирина принесла 32 иконы и иконки, принадлежавшие умершей куме ее, после которой муж Марии Ниловны оставлен душеприказчиком. Из икон одна — риза филигранной работы, другая — маленькая с алмазным украшеньицем, еще — некоторые в серебряных ризах — очень порядочные и годные для церкви; только во всех живопись нужно подправить. Мадам Хирина пыталась говорить о каких–то своих грешных мыслях, чтобы получить духовный совет, да не высказалась, откровенности не хватило; денег еще пожертвовала на Миссию 28 рублей и взяла мой адрес в Японии, чтобы, если случится, и туда прислать. — При ней же приехала и мадам Каткова, жена редактора Михаила Никифоровича, сказать, что сегодня не нужно к ней на обед, так как Михаил Никифорович очень занят и не может воспользоваться во время обеда беседой со мной, что ему хотелось бы; приглашала вместо сегодня в воскресенье, но так как в воскресенье я должен обедать у княгини Черкасской, то отказался, и приглашение отложено до какого–нибудь дня на Пасхе. Мадам Каткова советовала мне написать небольшую рекламу в «Московские Ведомости» о том, что я приехал сюда для сбора и столько–то нужно собрать; почти продиктовала, что нужно писать, — бойкая такая, стоит мужа! — Сходил в лавку купить чернил, марок и прочее. «Сколько численник?» — «2 рубля 50 копеек». — «У, как дорого!» (карапузы, от земли не видно). — Пришел А. И. Малиновский; поболтали, вспоминая Хакодате. Принесли письмо от княжны Варвары Николаевны Репниной; сегодня вечером в восемь часов графиня А. Е. [Анна Егоровна] Толстая приглашает к себе поговорить о нуждах Миссии; отказался, так как, к сожалению, обещал быть у графа Бобринского, где едва будет такая польза для Миссии, какая ожидается от графини Толстой. — В первом часу приехал Николай Мартиньянович Борисовский; уже седой, весьма прост; говорил, что занят очень много, извинялся, что к о. Владимиру не пишет, не отвечает, по недосужеству, советовал, к кому обратиться с просьбою на храм, — к П. П. Боткину, Корзинкиным и прочим, но просил его имени не упоминать как рекомендовавшего; взглянув на план храма, прямо сказал, что «на 1500 человек этот храм за 60 тысяч рублей не построите, больше нужно»; при прощанье сказал: «Еще увидимся», значит, после пожертвует. В передней сострил: «Не беспокойтесь, я ничего не возьму здесь». — Когда он уходил, сказали о мадам Соловьевой, вдове Сергея Михайловича Соловьева — историка. Она привезла в подарок Миссии экземпляр Русской Истории своего мужа, в корзинке из лубка; немножко поплакала о муже, рассказывала о его болезни, о том, как все, касавшееся России, его волновало, бывало, «газету читая, дрожит». — Говорила о сыне — Владимире Сергеевиче Соловьеве. философе, о его детстве, как был серьезен, как все лошадь чистил и подгонял (деревянную). Говорила, что диспут в воскресенье продолжался с одного часу до пяти, что возражали очень много, и какой–то нигилист, возражая, от злобы был сам не свой; Владимир Сергеевич устал очень, но диспут выдержал блистательно. Его сестры ездили из Москвы, чтобы быть на диспуте. У Сергея Михайловича Соловьева осталось семь человек детей: три сына и четыре дочери. Мадам Соловьева очень добрая и умная, кажется. Уходя, предложила маленькое денежное пожертвование; оказалось, сто рублей. Когда Владимир Сергеевич приедет из Петербурга, обещалась
11 апреля 1880. Пятница
6–й недели Великого Поста. В Москве
Утром мадам Бенкендорф привезла выпрошенные ею из какой–то Церкви облачения, из коих воздухи — хороши, а ризы — не годны по ветхости и бедности, но что станешь делать с «усердием»? Взял и поблагодарил. То же и с иконами, из коих одну, впрочем, пришлось вернуть, потому что окончательно лика не видно, а между тем, говорит, что раскольники за нее Бог знает что дадут, — «так пусть же дадут»; «а вы–то сами продайте, Владыко»; — «ну, уж, увольте». — Д. Д. Кондоуров, вдовец, отец четырех детей, заводчик; располагал на место секретаря при архиерее; отказался от мысли ехать в Японию, когда я дал понятие о службе там и о том, что секретари там если и нужны, то японские. Лишь только что, так сейчас и паразитство ладится завестись! Не хочет подумать человек, что он с разбитой душой (до сумасшествия, как сам говорит) и на место секретаря–то не годен. Из сострадания ему повреди служебное место помещением на нем струпа! — Сакелларий Успенского собора был условиться насчет службы послезавтра. — Андрей Савельевич Шустрый забегал напомнить, что вечером в семь часов к Ленивому. — В одиннадцать часов отправился к адмиралу Ивану Семеновичу Унковскому, согласно записке Ивана Сергеевича Аксакова. В первый раз видел этого человека, так известного в Японии, особенно в Нагасаки. Видно, что любит Японию и что добряк; лицо — простое, приветливое, большая лысина; здесь же был его брат, генерал, по–видимому, и жена — молодая и красивая; рассказывал, как японцы сделали ему модель судна, где и царапины на машине и прочее. Обещался поговорить с его родственницей — Марьей Сергеевной Мухановой — о помощи Миссии. — К Катерине Федоровне Тютчевой поблагодарить ее за сто рублей, полученные чрез Ивана Сергеевича Аксакова, дома не застал, была где–то в обедне. — К графине А. Е. [Анне Егоровне] Толстой — в Церковь. Отстоял преждеосвященную обедню. Служил иеромонах, пели певчие хора содержателя Лебедева — человека четыре. После обедни — к графине. Там же были — княжна Репнина, Наталья Юрьевна Арсеньева (вчера рассказывавшая о столкновении графини с старым графом Орловым где–то в Церкви, причем граф принял ее за салопницу, «посторонись, старуха», за что потом графиня грубо приняла его), князь Алексей Николаевич Шаховский (больной) и немало других. Графиня хорошо приняла; очень уж она стара; парик на голове напоминает крылья летучей мыши, и зачем делают такие? Расспрашивала кое–что про Миссию; обещалась потом пожертвовать. В половине четвертого — к Ивану Ивановичу Мусину–Пушкину. Его жена Варвара Дмитриевна приготовила книг для Миссии. Угостили чаем; принимали с трогательным радушием (чуть что нужно — чай или сухарь — Иван Иванович сам отправлялся и звал слугу с подносом…), так что я обещался непременно еще быть у них. — В пять часов был у князя Н. П. [Николая Петровича] Мещерского, согласно обещанию, только немного опоздал. Князь и княгиня (Марья Алек. [Александровна]) приняли очаровательно ласково. Обед был превосходный; меня усадили на первом месте — в челе стола; но есть пришлось мало, ибо нужно было говорить. После обеда пришли и Екатерина Федоровна Тютчева. Детки княгини пакетик дали, в котором после оказалось десять рублей на Миссию. К сожаленью, скоро нужно было уходить, ибо в семь часов обещано к Ленивому; прощаясь, дал обещание отслужить в домовой Церкви князя Мещерского на Пасхе, в среду, 23 апреля. Андрей Савельевич Шустрый дожидался меня у кареты, и с ним вместе отправились к А. Н. [Андрею Николаевичу] Ленивому. Он и его жена так просты, а дети так милы, что тотчас же можно было быть с ними, как дома; я болтал безыскусственно про Японию, за чаем смешил ребятишек и играл с ними. А. Ник. высказал свое желание устроить небольшую Церковь в Японии, я предложил ему вместо того устроить несколько иконостасов, то есть прислать несколько комплектов икон, а стены–де японцы построят сами. Он тотчас же согласился. При выборе икон я сказал — «греческого стиля», но оказалось, что настоящего греческого письма и нет — старое неблаголепие, с неестественными лицами; тот же греческий тип, который я разумел — фряжское [41] письмо; Ленивов, как бывший раскольник, тонко разумеет все эти разности; и у него на божницах все — греческого письма; в Японию же мы положили сделать благолепнее, для чего он предоставил мне найти в Церквах образцы, с которых и будут списаны иконы для Японии, на цинке (о котором дал совет Шустрый, сидевший в соседнем кабинете и оттуда слушавший наш разговор). На прощанье А. Ник. пожертвовал несколько и на храм, хотя главное его дело другое; взяли пакетик тощий; жена что–то стала шептать ему; взяли пакетик обратно и принесли вместе с женою другой, оказалось, тысяча рублей. Видимо, Бог растворяет души любовью к жертве! — На обратном пути Шустрый был в радости по поводу удачи поездки и проговорил всю дорогу, мне же чувствовалась усталость.
41
Чужеземный, иностранный ( ф. русск.) — примеч. сост. Указателей.
12 апреля 1880. Лазарева Суббота.
В Москве
Утром, пересчитавши деньги, нашел, что собрал немножко более пяти тысяч рублей, да у Василия Дмитриевича Аксенова четыре тысячи, итого девять тысяч. Эти деньги заимообразно отослать на Миссию о. Анатолию, пока выдадут положенные с 1–го генваря из Государственной казны и Миссионерского общества. Отправился к Аксенову, чтобы попросить его перевести девять тысяч в Петербург на имя Федора Николаевича Быстрова. Они с братом говели и только что приобщились; застал у него приходского их священника (зятя о. Гавриила Григорьевича Сретенского! и диакона, и кого–то из Риги, ораторствовавшего против немцев. кажется, тоже сборщик на что–то. Рассердили, что все — с дивана и в даль. Ну. что это! Как будто архиереем для того делается человек, чтоб от него все бегали! Пришел еще какой–то оратор, кажется, Пороховщиков, может, и хороший человек, но хвастун и все скромно о себе. Аксенов взял вексель на девять тысяч сегодня же доставить мне для пересылки в Петербург. — От него — в Воздвиженский монастырь (предоставленный для помещения Духовенству; монашествующих совсем нет) к протопресвитеру Михаилу Измайловичу Богословскому. По дороге видел вербный базар у стен Кремля; множество вербы на возах и на руках у мужиков и баб, а также брусничнику, который примешивают для зелени в пучки; цветы к вербам продавались в лавчонках под навесами; кстати, и другие лавчонки — с баранками, ситцем и прочим явились. — В Петербурге иначе; там верба с херувимами — как–то казистее и щеголеватее, зато здесь проще и задушевнее. — Михаил Измайлович Богословский — болен; сегодня служил с трудом, принял весьма приветливо и долго удержал, дольше, чем желалось бы; видно, что скучает здесь. Пожурил ласково, зачем об Иннокентии в речи не упомянул и прочем; рассказал, что Высокопреосвященный Филарет Московский был недоволен его Священной историей — «обширно–де», «а по–моему, какое же мы право имеем сокращать Слово Божие? Сокращенных историй и быть не должно». «Не имение при истории карты полезно в том отношении, что побуждает лучше изучать на память». — Зашел сделать визит к сакелларию — о. Павлу Рослякову. Сын его — ученик училища духовного, встретил на лестнице и проводил к отцу. — Отсюда отправился в Ново–Спасский монастырь побыть у преосвященных Порфирия и Иоанна. У первого — на столе коллекция древностей и восточных вещей; принял просто, подарил свои сочинения, показал свое помещение — очень просторное; два кабинета, из которых в одном, похожем на галерею, по стенам портреты Патриархов, в другом замечательнейшие по древности манускрипты — Евангелия VIII века, Псалтыри тоже, Кораны и прочее. Преосвященный Иоанн, стукнув по столу звонко сначала одною изнанкою ладони, потом другою, стал давать совет, чтобы вытребовать у Святейшего Синода свободу от формальностей и придирок («я дал казенных денег в долг под расписки, потому что квартирных было убийственно мало, и вдруг мне говорят — вы не имели право давать, не в правилах это!»). — Вернувшись домой и отправившись наверх к Преосвященному Алексию обедать, познакомился с его племянником, студентом Московской Духовной академии, весьма солидным молодым человеком, Александром Васильевичем Смирновым. Он сказал, что от ректора не было никакого предложения в Японию студентам. Значит, из Московской академии и на этот раз никого не будет! — После обеда пришел Малиновский и принес «Мелочи Архиерейской жизни» и «Русские Богоносцы», «Нашел у себя», — говорит, но, видимо, купил, — книжки новешенькие; попросил представить его преосвященному Алексию, что я и сделал пред самой всенощной. Всенощную Преосвященный Алексий предоставил служить мне, то есть выходить в мантии на литию (в клобуке) и на величание (в митре). От литии до величания оставался в облачении. Жарко было, едва стерпел. Верба — бедная здесь, не то, что у нас — из зелени и цветов; освящается каждением и кроплением Святой водой; раздается всем, даже и тем, у кого принесена своя. Но какая давка при раздаче! У нас чиннее. — После всенощной у Преосвященного повидался с маленькими болгарками из Страстного монастыря. Ко мне зашла Катерина Александровна Свербеева с сыном Михаилом Дмитриевичем; угостил стаканом чаю. Ко всенощной приходил Василий Дмитриевич Аксенов и доставил мне вексель в девять тысяч для пересылки в Петербург.
13 апреля 1880. Вербное Воскресенье.
В Москве
Перед отправлением на служение Преосвященный Алексий принес и заставил принять в подарок голубые шелковые четки, «праздничные», мол, а с черными нельзя сегодня. За семь минут до девяти поехали в Успенский собор в Кремле. Встречали не с крестом, одевали не на главной кафедре, а ступенью ниже ее, — все это потому, что Успенский собор — Патриаршая кафедра, или теперь — всего Святейшего Синода, когда он весь здесь бывает, как при коронации, тогда Господин Собора. Пред служением прикладываются, кроме местных икон, к мощам Святых Петра и Филиппа. Народу был полон Собор; сослужащие — архимандрит Николай, протопресвитер Михаил Измайлович Богословский и два священника. Протодиакон — плохенек, не по Собору и не по москвичам. При воспоминании о Святителях, служивших в сем Соборе, особенные чувства наполняют душу. — По окончании литургии Златоуста и молебна Царского при выходе народ хлынул под благословение, но пришлось благословить не больше сотни людей: полиция, очищая дорогу, скоро вывела к выходу и усадила в карету; было без двадцати минут двенадцать часов. Недовольство мучило, что не удовлетворил религиозные чувства народа, но и досадно было, что такая давка до безобразия произошла: собственно, следовало мне устранить полицию, сказать несколько успокоительных слов народу, остановиться на амвоне и благословлять. — Дома, за чаем у Преосвященного Алексия, кончившего обедню у себя здесь, встретился с князем Алексеем Николаевичем Шаховским, больным, который обещал книг из своей библиотеки. На столе у него нашел письма ректора Московской академии, протоиерея Смирнова, что из студентов никто не желает в Миссию. — Приехал с визитом Михаил Измайлович Богословский; на мой вопрос, отчего он не первым стоял, — «не понимают, что следует уступить, — я же был и главным священником, — становятся первыми (монашествующие), что станешь делать!» Лишь позвали было к обеду в три часа, как приехала Александра Николаевна Стрекалова и просидела почти час, говоря и о своих немощах, и о благотворительных заведениях, и о муже (в молодости кутившем). В четыре часа Преосвященный Алексий пошел к вечерне, ибо завтра служить, а мы с племянником пообедали; к концу обеда сказали, что ко мне приехала княгиня (Марья Александровна) Мещерская. Заботливая княгиня привезла на храм шестьсот рублей, из коих пятьсот — от Марьи Сергеевны Мухановой, что мне не особенно понравилось; с Марьи Сергеевны, по словам Аксакова, можно получить до трех тысяч, а она, пожалуй, этим и ограничится; привезла еще приборы воздухов от кого–то; просила рапортов, — только не записки Черкасовой — «сентиментально, а дела нет»; «отец же Гавриил, извините меня, скучен; он взбесил меня, когда стал сравнивать Филарета и Иннокентия»; говорила, что во вторник ко мне придет какой–то батюшка, которому понравилась речь; «Глаза открыл», — говорит. — Стало быть, на все можно найти отголосок! — В пять часов, запоздавши немного, явился я на обед к княгине Екатерине Александровне Черкасской. Видел молодого князя Николая Павловича Баранова, которого мальчиком знал, теперь служит в провинции по судебной части; пришли Иван Сергеевич Аксаков с женой, Самарины — три брата, о. Гавриил Сретенский и прочие. Обед начался окрошкой и был превосходный, но мне пришлось все говорить и мало попользоваться им, в каких видах я пообедал ранее дома. — После обеда, часов до одиннадцати, беседовали. Дмитрий Федорович Самарин прекрасно говорил о том, что в Русской Церкви следует восстановить соборность, то есть выборы в священники, совещание с прихожанами касательно, например. средств для улучшения быта духовенства и прочее. Иван Сергеевич Аксаков иногда вставлял свои замечания. Княгиня была радушной хозяйкой, но как же она поражена смертию мужа! И до сих пор не оправилась, все будто только что перестала плакать и опять сейчас заплачет.
14 апреля 1880. Великий Понедельник.
В Москве
Пишу уже 24–го апреля. Все это время некогда было; к каждому вечеру очень уставал; сутолока; впрочем, не без пользы; теперь имеется уже двадцать одна тысяча, собранная в Москве на храм и училище. — Отмечу хоть кое–что из ежедневного. Утром в Великий Понедельник, в восьмом часу, незнакомый господин средних лет, белокурый, вошедши, подает три тысячи рублей на Миссию. «От кого?» — «От неизвестного». — «Скажите хоть имя Ваше, чтобы упоминать в молитвах». — «Что ж имя! Пустой звук». Так и не сказал ничего; в записочке при деньгах написано было лишь «за упокой Иоанна и Акилины». — В восемь часов отправился в Мироварную палату, чтобы присутствовать при начатии варения мира. Народу в палате было человек сто пятьдесят, погода не благоприятствовала сбору. Все приготовлено было для мироварения: от входа направо, пирамидой — материалы, внизу, в кувшинах — масло, выше — благовонные составы; под котлами разложены были дрова с подтопкой; у котлов сосуды с вином, елеем и серебряные тарелки с благовониями, — всего сортов двенадцать. Когда пришел Преосвященный Амбросий, прежде всего было совершено водоосвящение; после него Преосвященный, подошедши к котлам, прочитал молитву, окропил все Святою водой и с благословением елей, вино и все специи погрузил в котел (для каждого из двух котлов приготовлен был особый набор); потом Преосвященный подтопил печки под общим котлом, для чего приготовлено было по пучку растопки — с ручками из золоченой бумаги; после чего диаконы влили в сосуд весь елей, бывший в серебряных кувшинах, и стали по три диакона у котла лопатками мешать, а священники в облачениях же читали Евангелие; начал чтение сам Преосвященный, после чего он и удалился. Мне показалось, что во время длинной процедуры завариванья, производившегося в молчании, следовало бы петь что–нибудь.
15 апреля 1880. Великий Вторник. В Москве.
16 апреля 1880. Великая Среда. В Москве.
17 апреля 1880. Великий Четверг. В Москве.
18 апреля 1880. Великая Пятница. В Москве.
19 апреля 1880. Великая Суббота. В Москве.
20 апреля 1880. Светлое Христово Воскресенье. В Москве.
21 апреля 1880. Понедельник Светлой Седмицы. В Москве.