Дневники св. Николая Японского. Том ?
Шрифт:
13 марта 1880. Четверг
2–й недели Великого Поста
Утром написал коротенькое письмо Ненарокову в ответ на его конфиденциальный запрос об Ольге Евфимовне; между тем послал записку Дмитрию Дмитриевичу, чтобы он пришел; когда пришел он, сказал, чтобы к одиннадцати часам, если окончательно решился, приготовил прошение в Святейший Синод об определении его миссионером. По уходе его пришел Шурупов с планом иконостаса для храма; дал ему денег — 50 рублей. В одиннадцать часов с Дмитрием Дмитриевичем поехали к Вощинину передать прошение в Синод — не застали; я передал в Канцелярию Обер–прокурора мое письмо к Ненарокову. — К Андрею Григорьевичу Ильинскому. Советовались, как пересылать деньги в Японию; он придумал, что самое лучшее — высылать двукратно — в сентябре и феврале — за полугодия вперед — разом всю сумму из Хозяйственного управления и тотчас же оттуда вытребывать из разных мест, откуда идут деньги, сумму стоимости отосланной металлическими рублями суммы. Касательно прогонов Дмитрия Дмитриевича сказал, что их неоткуда взять; а придется мне из миссийской суммы выгадывать (!) — Отправился на завтрак к Евгению Васильевичу Богдановичу, согласно его приглашению в воскресенье. Были еще: Ниси, японский поверенный в Делах, Петров–Батурич, редактор Азиатского отдела газеты «Голос», Завойко, сын адмирала, и прочие. Жена и сестра ее до завтрака набрали для меня проповеди «Исаакиевской кафедры». Генерал — бойкий человек и немного хвастун, кажется. Когда сели за стол, вошел еще Губонин (Петр Ионыч), железнодорожник, прямо от Государя, которому сегодня представлялся и представлял свой подарок: какую–то редкостную пирамиду из серебра с моделями новоизобретенных локомотивов и с надписью «От бывшего крепостного». Государь благодарил его за полезную деятельность и пожал руки, при рассказе о чем Губонин хватил себя по лбу — «как–де я забыл поцеловать у него руку»; лицо у него совершенно русское, купеческое, костюм и разговор тоже, глаза весьма умные. После завтрака хотел показать Богдановичу план иконостаса и посоветоваться «у кого бы попросить денег на устройство его», но гости мешали, да и не внушил он доверчивости; звал еще когда вечером, часов в семь, поговорить: «всегда дома; в театр — вот двадцать лет живу в Петербурге, ни разу не ездил». — К Пешехонову — иконописцу; старец — почтенный и скромный; в мастерской мужички и мальчики пишут. Обещался сделать смету на иконы и самый иконостас и в субботу утром принести. — К Путятиным. Ольга Евфимовна встала, но еще в своей комнате. Баронесса Розен, которую я встретил у Победоносцева вчера, была у них и уже рассказала, что Шереметев пожертвовал двадцать тысяч. Все от души поздравляли. Граф рассказал, как он советовался с Высокопреосвященным Филофеем о своих семейных делах, то есть о сватовстве на Васильчиковой. Влыдыке показалось, что в письме Васильчикова прямо отказ, и потому советовал бросить мысль о женитьбе Евгения на М. В. [Марии Васильчиковой], равно как выдать Лизавету Ефимовну за молодого графа Орлова, который ей не нравится, так как, по его словам, свадьба может быть только
14 марта 1880. Пятница
2–й недели Великого Поста
Думал, что вчерашнею банею простуду, как рукой, снимет, как бы не так! Тот же кашель и насморк и тяжесть головы утром, так что в десять часов не мог ехать с Дмитрием Дмитриевичем к Вощинину, — он передаст прошение в Синод, я — попросить, чтобы это было сделано скорей, и Дмитрий Дмитриевич отправился один. А. Н. [Александр Николаевич] Виноградов, прощавшийся перед поездкой долгой и надоевшей советующей болтовней. — В двенадцать часов зашел Михаил Дмитриевич Свербеев — от обедни из Собора; жена у него совсем поправляется; сам он — что за джентльмен и настоящий москвич, любящий потолковать о Митрополите Филофее. — В третьем часу пришел инженер–механик Николай Иванович Бураков с сестрой своей жены, совершенно незнакомые мне, но знающие меня по слухам от моряков. Он принес пять рублей и показывал подписной лист, по которому это собрано на Миссию; я расписался на листе в получении. Угостил их чаем, а они звали к себе в Кронштадт; от меня отправились к дяде своему — иеромонаху Савве, тут же. Скучно было весь день вместе с нездоровьем. Благочинный взял у меня диван, а прислал другой вместо его. — В шестом часу отправился к графу Путятину. Графинь застал делящими имущество — сегодня был ящик с письменными принадлежностями; всего такое обилье, что и в Японию обещались снабдить. Ольга Ефимовна играла на фортепьяно «Молитву», «Колокольчики», всегда грустно напоминающие время болезни графини Марьи Васильевны, и из Мендельсона чудную вещь. Сказала она, что Марья Владимировна Орлова получила от Марьи Алекс. [Александровны] Черкасовой описание Елки в Женской школе в Миссии; заключил из этого, что письма пришли из Японии, и отправился к Феодору Николаевичу; действительно, пришли; между прочим, от семинаристов Кикуци и Овада; особенного ничего, но спешить нужно в Японию. Феодора Николаевича не видал, у него сегодня много исповедников; сегодня исповедывалась и Ольга Петровна у своего духовника и завтра будет приобщаться в Церкви дома. К десяти часам поспел в Лавру. Опять шел снег — и большой.
15 марта 1880. Суббота
2–й недели Великого Поста
Когда вернулся вчера вечером, Степан сказал, что в седьмом часу за мной присылал Владыка, и потому в семь часов утра отправился к нему. Посадил и, взяв бумажку, на которой написано было по пунктам о чем говорить, начал говорить: 1. На Благовещенье будет посвящение, так как в пятницу, вероятно, сделан будет доклад Императору, а в понедельник сделают экстренное заседание в Святейшем Синоде для наречения. О сборе в Москве. «Чудак! Когда теперь». 2. Съездить поблагодарить Шереметева и попросить двадцать тысяч золотом, или, по крайней мере, кредитными билетами, иначе будет две тысячи потери. Рассказ о матери Шереметевых и неладах ее с пасынком. 3. Нужно речь приготовить «краткую — в формальность обратилась», причем выговор мне за резкость и горячность и наставление держать себя ровней и спокойней: «Ну. потребуют во Дворец, к Государю и Наследнику. — нехорошо: здесь–то дома, а там осудят». 5. В Ревеле есть «мыза — что ли», принадлежащая викарию, — «так нужно повидаться с рижским Епископом Филаретом и поговорить, — ему ли, или еще кому поручить, чтобы доход высылали в Японию». 6. Об укупорке рипид и прочих металлических вещей, пожертвованных им для Миссии. 6. Дар священных облачений, тоже им жертвуемых, икон со стеклами, «непременно войлок нужно положить между иконой и стеклом», и о пересылке ящиков. 7. «Я велел ризничему здесь приготовить архиерейское облачение; еще казенное нужно потребовать — должны дать; да и мантию — казенную, ведь они стоят сто пятьдесят рублей; митру также; пригодится там, когда поставишь Анатолия архимандритом, а там где взять?» 8. Чтобы из Азиатского департамента написали ему, что желают о. Анатолия настоятелем Посольской Церкви; тогда он и будет наименован настоятелем, и с того числа ему жалованье настоятельское. 9. Черкасовой выдать жалованье (со времени ее прибытия на службу). «Сколько ей?» «1200 металлических рублей». — «Не много ли? Лучше потом прибавить». «Позвольте потом испросить Вашего совета касательно распределения жалованья». 10. Непременно испросить указ, чтобы позволено было остаточные суммы употреблять на Миссию, иначе их в Казначейство потребуют. — «Да есть уже указ». — «Это насчет прежней суммы, а теперь другой нужен». 11. «Посошнику, свещеносцу, книгодержцу дадут стихари, какие найдутся, отсюда; иподиаконам орари только благословить, и чтобы они в Царские врата не входили, иначе потом жениться нельзя». 12. После наречения обеда не делать. — «Это архимандриты завели сами, а после хиротонии я сделаю. Икон никому из хиротонисавших не подносить, а просто съездить, поблагодарить и извиниться, что икон не могу, дорого»; рассказ об обеде на именины его прошлого года, несостоявшемся, так как его потребовали во Дворец. — «Так касательно обеда можно и сказать всем, что Владыко не велел?» — «Так и скажите». 13. Орден к посвящению нужно занять у кого–нибудь. 14. Отправляющемуся миссионером можно ехать и студентом, там посвятить, — и священником; но священнику дадут больше прогонов, поэтому священником лучше. «Да прогонов совсем не дадут, из положенных на Миссию нужно выгадывать», — «Как бы не так! Прогоны непременно должны дать — они стараются там экономить». — (А. Гр. [Андрею Григорьевичу] Ильинскому не понравится!). — В заключение я спросил разрешение на брак двоюродных Иоанна Нода и Варвары Оонума, уже перевенчанных гражданским браком по принужденью их отцов — язычников. «Разумеется, разрешить; наши русские строгости там нельзя применять во всей силе; только чтобы примером не было». — Еще сказал, что имею предложить на разрешение Святейшего Синода возможность празднования неподвижных праздников в Японской Церкви по новому стилю, ибо, например, какой же пост при встрече Нового года? — Сказал Владыка, что он сам поговорит в Синоде частно; официально же туда подавать велел повременить. «Синод будет поставлен в затруднение и, пожалуй, не разрешит, чтобы не было примера». Рассказывал о своем затруднении разрешать браки записанных 12 и 13–летними, чтобы не платить за них подати, а на деле таких, что «кулаком быка убьет»; Митрополит Филарет посоветовал решать епископскою властию, а в Синод не обращаться. — Вернувшись от Владыки, застал у себя В. М. Пешехонова и Дмитрия Дмитриевича. Первый принес смету на иконы и иконостас — больше девяти тысяч рублей. Авось, Господь поможет найти жертвователя, который устроит это. Пешехонов с планом иконостаса отправился к Щурупову, чтобы он дополнил рисунками резьбы кое–где. Дмитрий Дмитриевич, сказав, что вчера неудачно был у Вощинина, с шести часов утра ушедшего куда–то, отправился в Новодевичий монастырь. Я пошел к рижскому Филарету переговорить о мызе, но не застал его дома. — Писал дневник. Перед всенощной заходил о. Исайя сказать, что Великие Князья все спрашивают, когда будет посвящение; сказал ему, что на Благовещение, вероятно; Великим Князьям надобно будет присутствовать. — Пошел к Преосвященному Филарету. Говорили об о. Анатолии, о путешествии Филарета с ним по Святой Земле, как о. Анатолий повредил ногу, как они на Синае были без чаю, потому что верблюд о. Анатолия заблагорассудил вернуться домой; о мызе преосвященный с помощью келейника сказал, что она дает в год 650 рублей. — Ко всенощной пошел в Крестовую; тут же были оба Викария, Преосвященный Филарет и чередные архимандриты, из которых о. Макарий из орловских протоиереев, особенно симпатичная личность. Дух грустной молитвы и мысли об Японии: служил о. Александр — брат. После всенощной нашел на столе письмо о. Анатолия от октября, чрез К. В. Струве присланное барону Розену, с планом построенной Женской школы. Надписав рапорт и брошюрку «Об Японии и России», понес к Преосвященному Филарету, так как из предварительного разговора увидел, что он о Миссии в Японии не знает ничего; застал его и должен был выпить стакан чаю; а за чаем Преосвященный Филарет рассказал о даче викария, что она у самого Дерпта отдана на аренду на двадцать пять лет, и тогда еще цена ей была 650 рублей в год, что в 1882 году конец срока, и она, вероятно, пойдет за 2000 в год, или больше; мыза состоит из огромного участка земли, с пахотной землей, лесом, выгоном и постройками; недавно рига сгорела, и арендатор хочет получить пять тысяч рублей за свой хлеб, сгоревший в ней, от архиерейского дома (тогда как по контракту сам должен выстроить ригу, ибо должен был застраховать ее; она и была застрахована им, но только в одну тысячу рублей), или же просит отсрочить сдачу земли. Вероятно, не удастся. Именье — лучшее в окрестностях Дерпта. Арендатор — немец, или чухонец. Согласно совету Высокопреосвященного Исидора, просил Преосвященного Филарета взять на себя заботу о мызе и о том, чтобы доход высылаем был в Японию. Он обещался поговорить с Исидором. — К нему пришла княгиня Кочубей, и я поспешил уйти, боясь помешать, быть может, также очень нужному и духовному разговору.
16 марта 1880. Воскресенье 2–й недели Великого Поста
Вчера вечером, в одиннадцатом часу, только что разделся спать — «стук–стук». — «Кто?» — «Афонасий; тут из Лондона иеромонах приехал и желает Вас видеть». — «Где остановился?» — «А вот в соседнем помещении». — «Так завтра увидимся». Опять, только что начал засыпать, — стук и гром, Степан ломится, он у меня путно войти не умеет. — «Что такое?» — «От графа Путятина вещи принесли»; графский Иван подает два ящика с письменными и разными другими вещами, отобранными графинями для Миссии, и запиской Ольги Ефимовны. Стоило труда ему должно быть вломиться в Лавру в это время; не задерживая его ответом, сказал, что завтра сам приду, и отпустил. Потом разобрал вещи. Сколько доброты у графинь, особенно Ольги Ефимовны, к Миссии. — Утром лондонский иеромонах, о. Амфилохий, состоящий при Марии Александровне и вызванный ею сюда, два раза помешал писать речь. Кое–что копошится у него в голове касательно мирового значения христианства — одну брошюру выпустил, другие готовит. — «Православное Обозрение» не удостаивает просьбой о помещении их, называя его инославным обозревателем, — в «„Христианском чтении” не принимают его писанья», и прочее, и прочее, — с Тейлором признает первичные религии — грубым фетишизмом, а с Коссовичем, что древняя форма Богопочитания у всех — единобожие, и не думает согласиться… Надоел и в два раза. Принесли от Груздева подновленные ризы на иконы. — Дорогой к Исаакию зашел к живописцу Баркову, у которого пишутся иконы, заказанные о. Исаией в дополнение к присланным из села, чтобы вышло на всю церковь. Баркова дома не застал, жена в виде стряпухи сидела у печки; порядочный живописец, судя по работам в комнатах. Но с такими не следует торговаться о дешевизне — бедный люд, изо дня в день трудом живущий. В Исаакиевском Соборе обедню неподражаемо хорошо пели — два хора — митрополичий и исаакиевский; управлял хорами лысый Львовский; «Херувимская», «Милость мира» Василия Великого нигде лучше не поют; о концерте сегодняшнем и говорить нечего. О нем и в газетах объявлено было, что сто двадцать певчих будут петь Бортнянского из 88 псалма. — Пели, сошедшись оба хора на солее, дивно; особенно трудная партия альтов, с соло и высочайшими нотами. Народу было море голов — должно быть, двадцать тысяч; я стоял на солее, и тут теснота, хоть сторожа не пускали. — «Тебе поем, достойно и всех, и вся» также поют два хора, сошедшись полукругом на солее; и пропевши «Тебе поем», певчие делают земной поклон, а после «всех и вся» — поясной, и возвращаются на клирос. Присутствующие христиане тоже молятся — как усердно; кругом меня все бобровые воротники и военные шинели то и дело опускались на колена. Много благочестия, много благочестия в России! И да утешает это меня в Японии в трудные годины. — После обедни у Евгения Васильевича, старосты, взял листок сегодняшнего концерта. — Отправился, по предварительному просу, к Е. Н. [Ефрему Николаевичу] Сивохину обедать. Был и афонский архимандрит Феодорит. Неонила Афонасьевна с ним кушали грибное, — я с Е. Н. — рыбное, ибо он не совсем здоров. Пред обедом должник Евгения Николаевича — в ноги ему; Евгений Николаевич простил ему долг сто пятьдесят рублей, а он еще в долг просил;
одет прилично — На Миссию Евгений Николаевич пожертвовал сто пятьдесят рублей и икону в сто пятьдесят, потом еще две малых иконы. Нравится мне это милое русское простое семейство — Евгений Николаевич, сморкающийся в кулак с шелковым платком в руке, Неонила Афанасьевна, видимо, любящая кулебяку (кто ж ее не любит! Взять хоть бы нас с о. Феодоритом — монахом), но не зазнавшиеся, благотворящие направо и налево и молящиеся так, как дай Бог монахам молиться! Невпопад выехал сегодня в драповой — Ивана Ивановича — рясе, холодно, точно зимой, ветер лютый; вернулся, сробевши, что еще простужусь, что некстати на этой неделе. — В четвертом часу пришел Андо; мне интересно сознание его: «Мы презирали ваше дело, когда я был в Японии, а теперь я оценил», — и все говорит о себе; видно, что кое–что в человеке есть, ибо выскребся из крестьян и пользу отечеству принесет, но не из самородков редких; занимается путно. — К пяти часам был у Путятиных; всех графинь поблагодарил за пожертвование вещей для Миссии вчера. Ольга Ефимовна просила не говорить ей, что неприезд ее было бы большою потерею. Вот святая–то душа! Совсем готова для неба! В мире живя, приобрела скромность и любовь к молитве ангельские! Едва ли ей в самом деле быть в Японии. Бог таких, готовых в рай, берет в рай. — Поехала Ольга Ефимовна с отцом в Георгиевскую общину ко всенощной в половине восьмого, ибо завтра именины о. Алексея Колоколова, достойнешего, действительно, из иереев; я же вернулся домой.
17 марта 1880. Понедельник
3–й недели Великого Поста
Утром писал речь; потом пришел Дмитрий Дмитриевич. Посоветовал ему отнести прошение в Канцелярию Святейшего Синода; дал три рубля, в долг, на марки, которые, как ему говорили, нужно наклеить. Прежде Дмитрия Дмитриевича, впрочем, принесли пожертвование на Миссию от Великой Княгини Екатерины Михайловны: прибор священных сосудов, Евангелие, Крест, дарохранительницу и дароносицу. Привез управляющий ее Конторою Е. Е. Мельников; условились, чтобы мне явиться поблагодарить Великую Княгиню по производстве меня в Епископа, если оное состоится в Благовещенье. — При Дмитрии Дмитриевиче пришла дама, о которой вчера Степан заявил, что была «дама с Афона» — некая Меланья Степановна Чернова; краснощекая и с неприятными глазами, окруженными поблекшим матерьялом. Вот личность–то на Руси! Писать все — в три короба не вберешь ее болтовни, хотя она с час посидела. Я было любезно предложил ей брошюры
18 марта 1880. Вторник
3–й недели Великого Поста
Утром, встав довольно трудно, думал о речи; много мыслей, мало — на бумагу. — Вследствие замечания Дмитрия Дмитриевича, что в Новодевичьем обидятся, если до хиротонии не побуду там, отправился туда. По дороге заехал к П. А. Гильтебрандту. К нему нужно всегда не ранее одиннадцати часов, потому что он по ночам работает для журнала «Древняя и Новая Россия». К этому времени я и был. Он и жена его Марья Максимовна — мило радушны: угостили груздями и сардинкой. П. А. прочел свою статейку в февральской книжке «Древняя и Новая Россия» — к 19 февраля. Русское чувство и русский смысл. Марья Максимовна на первой неделе говела, но простудилась. Славно ладят между собою они. — В Новодевичьем всегда принимают как родного. Матушка Евстолия угостила обедом — грибным, блинами, киселем с маковым молоком, сладким пирогом. Матери Аполлония и Феофания при этом были и кое–что ели, отзываясь, что прежде пообедали и не могут есть всего. — Живописная — и рой пчел, трудящихся над своими сотами; только маленькая Груша работает по своему произволу, малюя губы и уши. — В чеканной — все стучат «Отверзи нам двери милосердия»; как изменилась едва держащаяся на ногах слабенькая матушка Феофания. И я сделал несколько точек долотом и молотом на иконе Вознесения, на самом верху в орнаменте. Чаю выпил у матушек Аполлонии и Феофании пять стаканов; Наталья Александровна, матушка из Великосветского круга, начальница приюта, сидела возле. Матушка Феофания восхищалась, что у нас переводится Православное Исповедание Петра Могилы, которое она любит больше Катехизиса Филарета, холодного и непонятного. С С. П. Синаревой они читали «Песнь Песней» и смущались непониманием; как же довольна была матушка Феофания общим объяснением ее! Для Марьи Александровны Черкасовой матушка Феофания отделила, чтобы послать, экземпляр творений Святого Дмитрия Ростовского. У нее три экземпляра были, один другого старее изданиями, и все на славянском. К концу беседы пришел А. Н. [Александр Николаевич] Виноградов, пожертвовавший в Живописную свой снимок с одной древней иконы в Новгородской губернии — «Софии — Премудрости Божией». Снимок действительно превосходный; объяснение к нему и замена Петра Спасителем — также. Вызвался он поучить в живописной рисовать на яйце; а я просил испытать его в живописи вообще. Быть может, он и достаточен будет для Миссии или только хорошо владеет техникой масляных красок. — Пришла и матушка Евстолия; пожурила матушку Аполлонию, что не доложила ей о Виноградове, но матушка Аполлония, кажется, действительно, как о. Иосиф рисовал ее, искусная и опытная в управлении… Рассказывала матушка Аполлония о Лазареве (Абиссинском маэстро), как он в Пасху являлся. — В седьмом часу был дома. Дмитрий Дмитриевич с рассказом, что отдал прошение в Синодальную Канцелярию и что обещают проволочки, «справки–де». — Преосвященный Филарет Рижский посетил и поболтал о Японии и о Карле Николаевиче Струве; читал сам письмо Овада; я ему прочел письмо о. Анатолия от 26 января. — Принесли письмо от Константина Петровича Победоносцева, что священник у него отказался и что желательно, чтобы Дмитрий Дмитриевич поспел к отправлению 2 апреля священником на судне с преступниками из Одессы. Ответил, что завтра утром пойду с его письмом к Владыке, и если есть какая–либо возможность успеть, успеем.
19 марта 1880. Среда
3–й недели Великого Поста
Утром, в семь часов, был у Владыки. Болен он: «Завтра не буду в Синоде; у меня по временам эта болезнь» (должно быть, геморрой).
Несмотря на то, принял, стоя. Выслушав, сказал, что формальности в Синоде касательно назначения Дмитрия Дмитриевича можно кончить после, а что ускорить его отправление можно, — продиктовал прошения, какие должны быть поданы от меня и Дмитрия Дмитриевича ему, и велел подать. — Вернувшись, послал за Дмитрием Дмитриевичем. Он сказал, что к 15–му апреля отправиться может, а к 1–му никак нельзя. Поехали было к Победоносцеву собственно узнать, не предвидится ли отсрочка судна, числа до 15–го. Но дорогой я раздумал ехать; видимо, даром, так как без определенности в отходе от Победоносцева и письма не было бы, а повернули к Федору Николаевичу, чтобы, между прочим, с ним посоветоваться. В моих глазах чудо превращения совершилось и невозможное сделалось возможным. Мне щекотливо было убеждать Дмитрия Дмитриевича ехать теперь, а Феодор Николаевич, как отчасти посторонний, мог говорить прямее, и как же дельно он говорил! С своею тихою улыбкою и неподражаемо мирною и спокойною физиономиею, он каждое «нельзя» Дмитрия Дмитриевича принимал совершенно так же, как оно было сказано; но, начиная с ноты Дмитрия Дмитриевича, чрез две минуты он оканчивал совершенно противоположною нотою и заставлял противника или в тон взять ему, или молчать в раздумье. — «Нужно научиться служению». — «Да, действительно, нужно, без этого нельзя. Но собственно приобрести навык, это дело долгой практики; узнать же порядок, он ясно прописан во всякой богослужебной книжке, и следует только заранее прочесть». И рассказал, как он служил первый молебен, не имея даже ни минуты времени приготовиться к нему. — «Хотелось бы недели полторы побыть у родителей пред отъездом». — «Вот–те, действительно, тут нельзя ничего сказать», и тихая, сердечнейшая улыбка и сиротный жест обеих рук. «А нельзя ли как–нибудь полторы недели сжать в полтора дня? Долгие проводы — лишние слезы»… Следует длинное рассуждение, сообразно возражениям, что к знакомым можно только написать, а не видеться с ними и прочее. Сильно задумывается Дмитрий Дмитриевич. Это самый сильный аргумент в его «нельзя», но ясность и очевидность противоположных резонов берут верх над недоконченною логикою в студенте, и он вдобавок к своему качеству резонности, к удивлению Феодора Николаевича, являет еще качество необыкновенной сообразительности: чтобы дольше пробыть с родителями, ему приходит мысль выписать родителей в Петербург к своему посвящению и отправлению. На сем пункте окончательно истощились наши «нельзя», с которыми, точно с заряженными бомбами, мы входили в квартиру Феодора Николаевича, мы с Дмитрием Дмитриевичем перекрестились и помолились. Дело немедленного отъезда было решено. Дмитрий Дмитриевич написал телеграмму к отцу, я записку к Победоносцеву, что дело устраивается, и отправились: он на телеграфную станцию, я завезти письмо к Константину Петровичу Победоносцеву. Феодор же Николаевич еще раньше ушел к себе в Церковь служить обедню. Вернувшись к себе, застал артельщика, принесшего от неизвестного из Апраксина рынка пожертвование: двенадцать икон — месяцеслов и в киоте икону Святого Николая, — первые плохой суздальской живописи. Запиской на имя неизвестного поблагодарил. Застал также Я. А. [Якова Аполлоновича] Гильтебрандта, принесшего письмо его брата, Владимира, к пианисту Рубинштейну о том, чтобы он устроил концерт в пользу Миссии. Мысль оригинальная, но я не мог дать согласие, не испросив позволения Владыки. — По уходе его скоро пришел Дмитрий Дмитриевич. Мы с ним написали по прошению Владыке, чтобы ускорено было его пострижение и посвящение. Затем я дал сто пятьдесят рублей, чтобы он заказал себе платье тотчас же. В два часа отправился в Департамент личного состава и хозяйственных дел за жалованьем. Дал второй ордер за первое полугодие 1880 года и бумагу в «Особенную Канцелярию по Кредитной Части», удостоверяющую, что я — именно то лицо, которому следует получить по ордеру. В Канцелярии тотчас же и получил: 2293 рубля кредитными билетами, равняющиеся 238 фунтам стерлингам 17 шиллингам 1 пенсу = 1500 серебряных рублей (по 25 пенсов за 1 рубль). — В пять часов с Дмитрием Дмитриевичем отправился к Владыке подать прошения. Сказал: «Сейчас же отошлю к Наместнику»; предварительно спросил: «Кто будет постригать: Наместник или Исайя; а ты постригал?» — «Нет, вот теперь посмотрю и поучусь». — Прежде чем быть у Владыки, о. Исайя позвал меня к себе взглянуть на две пары облачений, присланных из провинции каким–то помещиком для болгарских Церквей, но Владыка сказал: «Что там в Болгарию? Вот в Японии много церквей; покажи Николаю и, если годятся, отдай туда». — Я доложил Владыке, что облачения очень годятся. Спросил также; можно просить Рубинштейна дать концерт? «Программу покажите; не нравится мне, что там херувимские». — «Это будет все светская музыка». — «Что ж, для Церкви не совсем хорошо, но там есть училища, людей нужно питать»… Значит, разрешил. — К о. Исайи. Он подарил рясу, подрясник, клобук и параман для Дмитрия Дмитриевича, что мы тотчас же и отнесли к портному приладить по комплекции Дмитрия Дмитриевича. О. Исайю попросили быть восприемным отцом Дмитрия Дмитриевича; другим должен быть я. К о. Наместнику — Симеону, попросить постричь. — После того Дмитрий Дмитриевич отправился в Академию, чтобы побыть у Ректора и узнать, будет ли справлена казенная монашеская одежда. Ректора он не застал, а секретарь сказал ему, что на это нет сумм. — В седьмом часу были у Константина Петровича Победоносцева; там же был и И. Д. Митрополов, только что вернувшийся из Москвы, где собирал деньги для снабженья судна книгами, чаем и прочим. Константин Петрович, видимо, был доволен. Дмитрию Дмитриевичу — до Одессы сто пятьдесят рублей на дорогу, и там по двадцать два рубля золотом в месяц, высадят его в Нагасаки после высадки ссыльных на Сахалине. На судне для богослужения все есть. — От Победоносцева
Дмитрий Дмитриевич пошел покупать книги, на что я ему дал тут же сто рублей, я — к Федору Николаевичу, где немного подождал его и известил о ходе дела, которого он же был главный виновник; потом к графу Путятину известить о завтрашнем пострижении. К десяти часам поспел домой.
20 марта 1880. Четверг
3–й недели Великого Поста
Утром думал о речи, потом, по напоминанию о. Исайи, написал записку в Новодевичий монастырь с просьбою привести в чистый вид вчера подаренные ризы. Но ее и ризы взял свезти в Новодевичий подоспевший Дмитрий Дмитриевич. Потом пришли: Афонский архимандрит о. Феодорит; он–то и оказался вчерашним неизвестным жертвователем святцев и иконы Святого Николая; художник Романов, сказавший: если не берете, пойду учителем рисованья куда–то; с Богом, отвечено; о. Иннокентий, казначей Андроньевского монастыря в Москве, с которым десять лет назад собирали пожертвования, земляк, — ныне настоятель Супрасльского монастыря, Белостокского уезда, Гродненской губернии, Литовской епархии, архимандрит, говорит стихами, делец — дело с немцем, и выигрывает. После — служанка от Ольги Ефимовны Путятиной принесла что–то запечатанное для Дмитрия Дмитриевича, и о. Моисей с двумя присяжными листами для Дмитрия Дмитриевича. В три часа пришел Дмитрий Дмитриевич и отправился к духовнику исповедаться. Между тем пришли взять платье, нужное для пострижения. Как в Лавре все в порядке и по чину! И не думаешь, а за тебя думают. Платье сдал, башмаков не оказалось — дал черные о. Исайя. Дмитрий Дмитриевич, не застав о. Ираклия (был в бане), пришел — что делать? Отправился к о. Иннокентию (эконому). Ждал его, и когда отзвонили к вечерне, ушел в Духовскую Церковь; дорогой вспомнил, что четок нет в числе предметов облачения, и вернулся, чтобы взять иерусалимские — тяжелые, от о. Еф.; столкнулся на обратном пути с Дмитрием Дмитриевичем. Он поисповедался. Пошли в Духовскую Церковь. О. Наместник рассказал мне порядок пострижения (книга рукописная, советовал для Японии списать): между тем Дмитрия Дмитриевича о. благочинный и приготовил; увидел его в конце повечерия в чьем–то теплом подряснике. Мы с о. Исайей вышли как восприемные отцы, монашествующие в мантиях собрались провожать с зажженными свечами, и когда кончилось повечерие, мы, прикрыв мантиями раздетого Дмитрия Дмитриевича, повели из Благовещенской Церкви в Духовскую. При входе в Церковь — распростереться, на средине — тоже, на амвоне — тоже. На амвоне — аналой с Евангелием и Крестом; о. Наместник в митре и ризе — двое иеромонахов в ризах — соборне. О. Наместник отступал за аналой направо, сослужащие — у Царских врат. Сопровождавшие монашествующие окружили нас. Трогательное пение. Слезы и вскрик кого–то. Пострижение и речь о. Наместника. В Церкви были человек сорок студентов, граф Евфимий Васильевич Путятин, Ольга Ефимовна Путятина и, кажется, Евгений Ефимович Путятин. Я заметил еще инспектора Академии Нильского. По окончании о. Наместник в мантии провожал до порога Церкви; потом мы с о. Исайей — до святых мощей Александра Невского, к которым, приложившись, о. Димитрий в мантии отправился представиться Митрополиту. Я пошел, чтобы проводить потом о. Дмитрия в Крестовую. О. Наместник представил вновь постриженного монаха Владыке, который благословил его иконою и двумя четками. — После я проводил о. Дмитрия в Крестовую Церковь и, сходивши домой, чтобы положить икону и четки, вернулся в Крестовую на всенощную. После всенощной о. Дмитрий отправился к духовнику о. Иннокентию, чтобы подписать, что не находит препятствий к рукоположению в иеродиаконы, а я — к себе с графом Евфимием Васильевичем и Ольгой Евфимовной. Пришел и о. Амфилохий — лондонский; после них долго ждал о. Дмитрия и, приготовивши вещи ему от Путятиных и Владыки с записками, отправился в баню, но ее застал запертою, ибо о. Наместник пошел мыться; вернулся и вернувшемуся о. Дмитрию, передав его вещи и двести рублей на покупки, отпустил его домой готовиться к завтрашней хиротонии.
Дневники и карманные записные книжки (в конвертах) св. Николая
Вид г. Мацуяма. Справа на втором плане видна Православная церковь, построенная в 1908 г. на пожертвования московских благотворителей и русских военнопленных
Русские семинаристы в Суругадаи, одетые в форму, и учителя семинарии (ок. 1909 г.).