Дневники св. Николая Японского. Том ?

Святитель Японский Николай Дмитриевич

Рождественская елка в семинарии. Поют русские семинаристы, одетые в кимоно. В центре архиепископ Николай и посол Н. А. Малевский–Малевич с дочерьми

Епископ Николай и Павел Накаи за переводом Священного Писания (октябрь 1903 г.)

Кружок дзюдо в семинарии.

В центре архиепископ Николай, слева от него епископ Сергий (Тихомиров)

Празднование рукоположения о. Николая во архиепископа (11 июля 1906 г.)

Церковь в г. Исиноками в префектуре Мияги. Построена в 1880 г.

Пасха в Суругадаи. Апрель 1909 г. В центре о. Николай и Сергий (Тихомиров).

Семинария в Суругадаи

Первая Православная церковь в Хакодатэ

Обложка журнала «Сейко Симпо», № 1 за декабрь 1880 г. Рисунок на обложке Ирины Ямасита

Японские

катехизаторы, приехавшие в Токио (май 1874 г.).

Слева направо: Яков Такая, Павел Цуда, Иоанн Оно, Матвей Кагета, Павел Сато

Токийский Воскресенский собор в Суругадаи.

Начало строительства — март 1884 г., освящение — 8 марта 1891 г.

Русские военнопленные в Мацуяма (ок. 1905 г.)

21 марта 1880. Пятница

3–й недели Великого Поста

Утром писал речь. В семь часов Владыка потребовал, чтобы сказать, что нареченье будет в четверг следующей недели, хиротония в воскресенье. О речи: «Принято на память говорить, поэтому–то не нужно большую; ну, что в речи? Я не достоин, да надеюсь, на помощь Божию, прошу молитв, — вот вся речь; вот Воронежский Александр (Кожев) написал большую; я говорю ему — скажешь ли? Отлично выучил, скажу, — отвечает, — а Бог и наказал; начал говорить, да и забыл; он молчит, а мы сидим; я говорю ему, наконец: вытащи бумагу»… Дал крест Владимира и ленту, — ленту Анны также: «У тебя запачкана очень», — этих лент две; одна должна быть его старая — несколько поношенная; дал и панагию. — Потом пришел о. Исайя ко мне; я объяснил ему, что не смел доложить Владыке, что он (о. Исайя) уже достал мне на подержанье орден Владимира и отдал о. Исайи Владимира, занятого у Жевержеева. Условились, чтобы сегодня в Крестовой о. Дмитрий служил всенощную. — В девять с половиной пришел о. Дмитрий. В Соборе приложились к мощам Святого Александра Невского. Собирались певчие; мне очень понравилось, что они, входя, все прикладываются к мощам Святого Александра Невского. Малютки — все, видимо, ведутся в духе благочестия. Литургию преждеосвященную совершал Преосвященный Варлаам Выборгский; я стоял на клиросе. При хиротонии о. Дмитрий вошел в Алтарь и стоял насупротив о. Димитрия — отца своего о. Дмитрия, — я и не знал, что он подоспел к этому времени (хотя о. Дмитрий говорил, что отец должен быть уже здесь, в Петербурге). По окончании служения я повел отца и мать о. Дмитрия к себе; но так как Преосвященный Варлаам пригласил о. Дмитрия, то я, отпустив его, взял его родителей и угостил их чаем и монастырским обедом; между тем пришел и о. Дмитрий. Оставив их у себя, отправился к о. Иосифу, так как он звал предварительно, сказав, что у него будут ждать меня протоиерей Яхонтов и Ишимова, писательница. Яхонтов не был, она принесла от какой–то благотворительницы двое воздухов и свои книжки. Говорунья и старуха весьма симпатичная. С о. Иосифом вкупе — двое, с которым можно провести время нескучно. Вернувшись, никого не застал дома и, так как был голоден, послал Степана за пирожками. Спал, а Степан мешал. В четверть шестого пошел в Крестовую ко всенощной; уже началась; о. Дмитрий опоздал; пришел, впрочем, еще до шести; сегодня особенно рано началась, так как рано вышел Преосвященный Гермоген. На всенощной условились с о. Иосифом, чтобы завтра он позвал к себе родителей о. Дмитрия и сказал им утешительное слово, так как мать о. Дмитрия очень плачет. После всенощной, отпустив о. Дмитрия к родителям, сходил в баню.

22 марта 1880. Суббота

3–й недели Великого Поста.

Хиротония о. Димитрия во иеромонаха

Так как сегодня и я должен был участвовать в священнослужении, то, приготовившись к служению и дождавшись о. Дмитрия, отправился с ним в Собор. Трудно было уговорить батюшку о. Дмитрия участвовать в служении, хотя он и приготовился: «Все люди важные, как я?» Доложили Владыке Гермогену; он разрешил, и иеромонах о. Владимир очень рад был отправиться раньше к своим обязанностям хлебодара. — Совершилась хиротония о. Димитрия в иеромонаха. Дай Бог, чтобы со временем совершилась и в Епископа! Я обводил его вокруг престола. При хиротонии был граф Путятин, стоявший в алтаре; я подносил ему теплоту. Вне стояла Ольга Евфимовна — бледная. По окончании от какой–то Штосс доставлена была о. Дмитрию корзина; я понес ее домой, а о. Дмитрию с родителями сказал идти к о. Иосифу, цензору. Но, пришедши потом к о. Иосифу, не нашел их там; какая–то «святула», как выражается о. Иосиф, держала их. — О. Иосиф был очень любезен, совсем разговорил печаль матушки; сегодня она совсем не плакала; о. Иосиф подарил много книг и картин и угостил чаем, икрой, пирожками и вином; между тем и я послал его слугу за пирожками и икрой. По возвращении ко мне усадил родителей и о. Димитрия за обед и пирожки. После чего родители отправились на квартиру, а мы с о. Димитрием на выпрошенной мною пред обедней у о. эконома лошади отправились делать прощальные визиты к лицам, особенно важным для Миссии. Были у графа Путятина. Ольга Ефимовна благословила о. Димитрия образком. Граф Евгений, вернувшийся из деревни, ворчал на черный люд. — К Вере Ивановне Анненковой. Застал дочерей княгини Голициной — ее внучек и маленьких ее внучек, одна из которых очень мило читала стихи: «Ангел» (Хераскова), «Парус» и прочие; другая, ровесница дочери Марьи Николаевны Струве, читала по складам. Варвара Николаевна: «Ну, как это о. Владимир до сих пор не умеет служить?»… Рады придраться хоть к чему! — К Феодору Николаевичу. С чувством простился с о. Дмитрием. Показал письмо от Сретенского, извещающего о пожертвовании четырех тысяч на женскую школу, материи мне на рясу и прочее. — К Ивану Ивановичу Демкину. Удержал на обед. Радушие. Обед с кучею детей, причем «Московские Ведомости» со статьею о Гартмане; кисель: «клей», оказавшийся в конце очень вкусным. — Что за бремя лежит на плечах сего нравственного великана! — Жена — «в бешенстве» иногда — Боже, спаси его! — Сестру бы милосердия хоть в дом. Поговорю с Ольгою Ефимовной. Так как Владыка велел сегодня всенощную и завтра обедню служить о. Дмитрию, то с дороги я отправил о. Дмитрия домой к всенощной в Крестовую, а сам в Гостиный пошел покупать для него мироносицу, дароносицу, чемодан и саквояж; купил дорого, но вещи хорошие. — Вернувшись и отправившись в Крестовую, застал служащим о. Дмитрия. Возгласы говорил шустро; видно, что не робеет, но голосом нехорошо владеет, «певчим не был», как заметил о. Иосиф. Сегодня выносили крест; следующая неделя — Крестопоклонная. Делал это о. Мардарий. Крест всю всенощную лежал на престоле в венке. На пении «Слава в вышних Богу» священнослужащие окадили вокруг престола три раза; всю всенощную пред престолом и крестом стоял подсвечник со свечами со стороны священнослужащих. На «Святый Боже», заупокойной, при окончании, о. Мардарий взял крест на голову и при поддерживании его под руки двумя священниками (из которых один был о. Дмитрий, другой лондонский о. Амфилохий) чрез северные двери вышел и, вошедши в Царские врата, сказал: «Премудрость, прости», — после чего певчие пели три раза «Спаси, Господи», во время которого крест был положен на аналое посреди Церкви и окажден три раза. После сего певчие запели «Кресту Твоему», и священнослужащие приложились. Затем один из священников остался при кресте, прочие вошли в алтарь, и продолжилось окончание всенощной. Еще до окончания всенощной и о. Мардарий вошел в алтарь, так что аналой с крестом остался под надзором одного церковника.

Венок, вынесенный и положенный на аналой при каждении, пред целованием снят был и внесен в алтарь. Преосвященный Варлаам при выходе похвалил служение о. Дмитрия, что он лучше служил о. Владимира, — После всенощной зашли Храповицкий и Нефедьев с предложением услуг при хиротонии. Ныне же они приходили в Крестовую, чтобы предложить услуги завтра служащему в Демидовском училище Преосвященному Филарету Рижскому, и ушли с митрой его для завтрашнего служения. Мы с о. Дмитрием отправились к Константину Петровичу Победоносцеву. Он (Константин Петрович), видимо, доволен. Выдал от. Дмитрию 150 рублей на проезд до Одессы и обещался завтра к ректору И. Л. [Ивану Леонтьевичу] прислать документ о. Дмитрию на судно. Пришел и И. Д. Митрополов. — Советовал о. Дмитрию побыть день в Москве. — Возвращаясь, расстался с о. Дмитрием для следования его на квартиру к отцу и матери.

23 марта 1880. Крестопоклонное воскресенье

(3–й недели Великого Поста).

День отъезда о. Димитрия в Японию

Утром, в пять часов, еще темно, о. Димитрий со своим братом Дионисием, семинаристом, пришел за чемоданом. Потом Дионисий принес связку книг о. Дмитрия, которые со мной пойдут. В семь часов отправился к обедне в Крестовую. О. Дмитрий под руководством игумена Мардария совершал проскомидию. Поминальниц было столько, что и я стал помогать читать, какие же неразборчивые и плохо написанные есть! Читали вплоть до херувимской. Обедню служили трое: о. Мардарий, о. Амфилохий (лондонский) и о. Димитрий. Певчие пели очень скоро и не совсем хорошо — одни большие. После обедни Владыка велел прийти о. Димитрию к себе; возвратился о. Димитрий с книгами от Владыки и отправился прощаться в город. За ним я — к Владыке спросить: можно ли мне свой наперсный золотой крест одолжить о. Дмитрию, а я за него здесь получу; ответил: «Можно, и возьми расписку»; еще просил дать билет из Духовного Собора ему до Японии, велел написать билет и дать о. Наместнику подписать и приложить печать. Велел мне также взять у о. Дмитрия доверенность на получение за него прогонов здесь, а между тем не говорить, как он уехал, а когда–де в Синоде решится дело о нем, тогда и требовать прогоны: «Я ему дал сто рублей до Одессы, дал еще книг, чтобы дорогой занялся; служит он плохо; Евангелия читать не умеет», — промолвил Владыка; я ему ответил, что и все так начинают. О хиротонии сказал, что будет в следующее воскресенье, хотя еще не получил известия, состоялся ли вчера доклад Обер–прокурора Государю: «А обещался вечером еще прислать известие». — Касательно службы для новичков рассказал, что «и высокопоставленные люди иногда при других робеют: тульский Высокопреосвященный просил в Синоде, чтобы доклад для подписи прислали ему на дом: имя только подписать — и не может при других, рука дрожит». Сказал еще: «Да послужи почаще пред таким великим таинством: во вторник отслужи, в субботу на Акафисте также». — Встретившись с о. Наместником, шедшим к Владыке спросить, будет ли моя хиротония во вторник (чтобы заготовить стол для Владыки, если будет), и узнавши от меня, что не будет, — после чего он и не пошел к Владыке, — попросил у него билета для о. Дмитрия до Японии; он велел сказать о. Моисею, чтобы сейчас был приготовлен для подписи и приложения печати ему, — до службы, так как он служит сегодня. — К о. Моисею. Он также служащий; но «сейчас, несколько минут». — Собираясь к графу Шереметеву, снес портному приладить ордена к лентам. Орден Владимира в первый раз — для графа Шереметева сегодня надел. И все–таки не могу привыкнуть к этому украшению груди монаха красным цветом, точно надувающихся индюков хотят из нас сделать намеренно. Когда кончится это крестопоклонное варварство! И моя грудь, не бесчестная к службе, украсилась цветами. Спасибо, конечно. Но гораздо лучше было бы. если бы не бесчестная служба была у нас таким обычным явлением, что на нее никто не обращал бы внимания и не отмечали бы ее красным цветом. «Красное» в диво в России, видно! В ту и другую сторону можно понимать. Э–э-эх! — К графу Шереметеву в Церковь поспел в начале литургии. Служил батюшка, отказавшийся плыть на «Нижнем Новгороде», вследствие чего и состоялся неожиданный отъезд о. Дмитрия. Пели «Херувимскую» и особенно «О Тебе радуется» так, что нигде в России и целом свете не поют лучше. Век бы слушал «О тебе радуется». Голоса — по мелодии — ни одного звука негармоничного, по силе, кажется сильнее и нет, по искусству пения — совершенство современного периода пения. Ломакин, управляющий хором, — истинный артист. Хор Шереметевский — это истинно какой–то дивный музыкальный орган со всеми невообразимо совершенными педалями и регистрами. — Платит певчим он от 500 рублей до 1000; поют только когда семейство графа здесь; летом свободны. — После обедни раскланялся с графиней. Графа Сергия не было — нездоров; Александра тоже не было. Графиня позвала к себе. Множество шлейфов. Графиня Шереметева Московская, встреченная десять лет назад, у Гавриила Ивановича Вениаминова. Помогла выпутаться из шлейфов, приложиться к кресту и пробраться в комнаты. Были: дочь Марии Николаевны — Великой Княгини, которую, впрочем, не узнал (которая — сказала Московская графиня), какие–то молодые девицы и несколько пожилых, дети графа Сергия, Шульц (товарищ Бюцова) и старый граф, который играл роль Даде при первом японском посольстве — Такеноуци, Самоцкеноками. — Когда сидели и говорили до завтрака, доложено было, по приказанию графини, что я пришел благодарить Александра Дмитриевича за его великолепное пожертвование — двадцать тысяч; оказалось, что он занимался в это время с учителем. Скоро, однако, вышел. Совсем мальчик — кадет. Я поблагодарил. Потом мы, ходя в соседней комнате, разговаривали. Очень резонный и сочувствующий православию: «Если бы Японский Император обратился». Я обещался писать ему об употреблении его двадцати тысяч, а также об успехах православия в Японии. Вообще, это — милое дитя. Дай Бог, чтобы он не испортился. А сколько искушений. Кому из юношей приходилось выслушивать хотя бы

такие благодарности, какие сегодня я говорил ему! И человеческая натура защищается от порчи: он отвечал: «Да что же, это ничего…». Прискорбно, что у таких умирают отцы и матери раньше срока (едва ли пределом, положенным в Священном Писании). Английскими бы лордами им быть, хранящими честь своего отечества и поставляющими свою честь в служение ей! А будет ли? И я хоть на волосок заинтересован теперь в этом. Как мое сердце стремится к этому доброму юноше Александру Дмитриевичу, на помощь ему против соблазнов! — Скоро он ушел заниматься. — Мы пошли завтракать. Дети тише вошли, и я сказал графине, что в прошлый раз, когда они бурею ворвались, было эффектней. Подавали постное и скоромное. Постное было — жареная осетрина и белые грибы с рисом; то и другое очень вкусное, и я свободно завтракал, не считая себя обязанным болтать все время, хотя и рассказывал об осьминогах и каракатицах и больших японских реках. Питье — вода и квас; в рюмки наливали херес, потом красное. Пред завтраком закуска. — После завтрака, все, по русскому обычаю, благодарили графиню. Прежде и после все молились. Детям помешали рассыпаться по комнатам, о чем я сказал московской Шереметевой, а она графине. Кофе, за которым графиня велела всем детям подойти под благословение, так как я предварительно говорил о прошлом разе, когда они — кто не подвернется — просит благословения. Самый младший, толстый мальчуган, на лошади в Японию. За кофеем сказали, что граф Сергий Дмитриевич, больной, желает меня видеть; между тем старый граф не переставал рассказывать об японцах: уголь на живот, мускусные пилюли от опьянения, — наперед заготовленные в неводе шесть форелей и «сасими» из них, отобрание ключей от комнат японцев. — Граф Сергий — расцеловался и сказал, что, «если нужно что, чтобы писать ему, а он доложит Великому Князю (наследнику); что — очень желательно, чтобы Японский Император принял православие». Трость с золотым крючком в руках. — Он и больной очень мил и красив. Доложили, что Титов желает войти к нему; я вышел. — Предложение графинь Шереметевых — о пожертвовании шлейфа на саккос [35] и прочее. Просил написать и меморандум об историческом платье и сказал, что и в Японии оно будет храниться как историческое. Графиня, супруга графа Сергия, просила известить о времени хиротонии, — хочет быть при этом. Московская графиня Шереметева все время была весьма любезна; супруга Сергия Дмитриевича сказала, что у нее есть небольшое денежное пожертвование, рублей сто; обещался после когда–нибудь вечером (часов в семь) быть и взять. Московская Шереметева проводила до лестницы. В Москве обещался быть у нее. — Был, между прочим, гвардеец — внук Высокопреосвященного Иннокентия — Ваня. На обратном пути заехал к графу Путятину, отдать графине Ольге Ефимовне просфору, вынутую сегодня о. Дмитрием — знак первой совместной с ним молитвы за нее и все семейство графа. Граф Евфимий Васильевич был очень весел и дал икону для о. Дмитрия и даже надписал ее. Тут же были княгиня Орбелиани (знаменитая пленница) и бывшая сестра милосердия в минувшей войне на Кавказе. Ужасы об обледеных раненых, о рубашке, заскорузлой от пролитой крови, возвращаемой казаку после выздоровления и оттираемой им, о невыдаче своего собственного белья и денег. — Вернувшись домой, снес на подпись Преосвященному Варлааму дело о рукоположении им о. Димитрия в диаконы и после отнес дело к о. Моисею; у него землячка Богоявленская, акушерка из Родовспомогательного заведения, — рассказы про труды и обмороки молодых учениц. — Студент Вихров приходил известить, что билет о. Дмитрию у секретаря Правления, — это значит, обещанный вчера Победоносцевым. Дионисий — и совет собрать ему в одно место все вещи о. Дмитрия. О. Иосиф — на пути к Василию Яковлевичу Михайловскому, — которому я раньше послал телеграмму с поздравлением с Ангелом и известием, что не могу быть у него сегодня. — В восемь часов — о. Дмитрий; подписал доверенность, расписку в получении креста и в займе у меня 1000 рублей. Я сдал ему дароносицу с заранее взятыми мною у о. Севастьяна из Благовещенской Церкви Святыми дарами, билет от Духовского Собора и письма к о. Сретенскому в Москву и о. Анатолию. О. Александр Сыренский с илитоном и вязаным покрывалом; подоспел к проводу, не чая. — В Академию — проводить о. Дмитрия. Студенты сердечно провожали, пропели «Спаси, Господи» превосходными голосами и горячо расцеловались, просили меня беречь о. Дмитрия, долго ждали в комнате и внизу извозчиков. Я взял для доставления после книги от Аполлонии Черкасовой. Отец о. Дмитрия — у подъезда Академии, с открытой головой, ловящий поцеловать руку, в просьбе беречь его сына. Никогда не забуду этого момента. Я ответил, что о. Дмитрий не менее дорог теперь и мне, чем ему. Было всего три извозчика, и за множеством вещей невозможно было ехать проводить, поэтому распрощались здесь, у крыльца Академии, чтобы встретиться в Японии. С о. Сыренским прошли Лавру и простились. Он все настаивал, чтобы о. Димитрий взял его теплую рясу. Какой он истинно добрый! — Студентам говорил в комнате: «Не желает ли еще кто?» «Трудно–де, — отреченье от мира страшно».

35

Верхнее облачение высокопоставленного духовного лица ( ср. греч.) — примеч. сост. Указателей.

24 марта 1880. Понедельник

4–й недели Великого Поста

Проспавши утром до семи часов, стал писать речь и принялся переписывать, надеясь кончить хоть завтра, так как речь до сегодняшнего утра была в отрывках. Пришли от о. Исайи спросить о теплой рясе его, одолженной Дмитрию Дмитриевичу, и ныне неизвестно, где находящейся. Обещался узнать у брата — Дионисия. Пришел А. [Александр] Сергеевич Бирюков, болтун, имеющий, как видно, страсть к вмешательству в духовные дела. Сказал, что спешу кончить речь к вечерне, и полчаса лишь потерял. Пришли в два часа Андо и Петров–Батурин, азиатский сотрудник «Голоса», согласно вчерашнему извещению Андо. Батурин, может, и способный публицист — не знаю, является порядочным самохвалом: «Биконсфильд, если бы знал его, не знаю, что сделал бы» (повесил бы, подсказал простодушный Андо), «Чунхоу из–за меня казнится — я внушил ему, Кульджа вся не может быть уступлена, а прежде он высоко держал голову», и прочее. Известил Батурин, будто уже двадцать тысяч регулярного китайского войска вторглось в пределы Владивостока, — соврал, нужно полагать. Вообще, после нескольких минут возвышенного разговора о себе как–то опустился. Угостил чаем и портвейном. — Таким образом, было мало помех, и речь поспела к вечерне. Понес к Владыке. Еще рано было; между тем пришла огромная почта ему — и газеты, «Московские Ведомости» и провинциальные епархиальные, и письма. — Я удивился, что так много приходит; а мне ответили, что в день шесть раз приходит такая почта. Господи, когда же он успевает читать и делать все! А успевает! Никто не жалуется на застой дел. И при этом ему 80 лет. — После унесения почты сейчас же позвали и меня. Подписывал что–то, потом, зажегши в спальне восковую свечу, запечатал и, ушедши позвонить вместо того, чтобы велеть мне сделать это, так как и удобнее было, отослал пакет. «Почитай, что написал», — обратился ко мне. Я стал читать. Кое–где — небольшие литературные заметки («текущая» пресса — «настоящая», значит), но вообще слушал речь с видимым удовольствием; никогда не видел такой смеющейся его физиономии. Во время чтения заходила речь о католиках, по поводу корреспонденции о. Владимира, что мой портрет казнили; я рассказал, что видел здесь одну карточку казненную с надписью. «А как это у вас там христиане уважают Конфуция до вешания его изречений на стенах?» О. Владимир не сумел объяснить в корреспонденции японских «гаку». — По окончании чтения сказал, что нужно докончить речь, а то слишком обрывисто кончается, — «удалился от предмета; нужно выразить надежду, что–де многолетний опыт»… — «Вы изволили сказать однажды, что моя надежда на обращение Императора — гордость, я очень ценю Ваши слова, поэтому–то о надеждах тут мало». — «Да надежда не есть уверенность», — и прибавил: — «Такая большая речь не может быть сказана наизусть, придется по тетради, а то выйдет то же, что с Воронежским Митрофаном, а у него и речь была небольшая», — и, смеясь, стал опять припоминать. Я сказал, что постараюсь выучить. — Наречение будет в четверг, хиротония в воскресенье: «Сегодня и указ подписал». Касательно места: «Народ желает, чтобы в Исаакиевском Соборе происходили посвящения, потому что любит церковные церемонии; но нам трудно; туда покуда едешь, устанешь, оттуда еще больше». Значит, в Лаврском. — Сегодня на всенощную и завтра на литургию назначен был служить, в чем и расписался — Встретили у входа Преосвященного Гермогена; было шесть архимандритов и четыре иеромонаха. Служба сегодня на всенощной и завтра Обедня особенно торжественная, так как в Лавре праздник — престольный в Церкви Благовещения (около Духовской). Было — Великое повечерие, утреня и 1–й час (без кафизм). Великие поклоны с молитвой Святого Ефрема Сирина были по три после утрени и 1–го часа. Священнослужащие выходили на литию в мантиях и клобуках, на «Хвалите» — в ризах и митрах. Великое славословие сегодня по уставу читали. Целовали образ Благовещения, Евангелия не оставляли на аналое. Высота благолепия постирается до того, что для открытия сосудов освящения выходят два иподиакона. Преосвященный окадил весь Собор; в это время певчие пели «Архангельский глас» — первое — трио из маленьких, второе — всем хором тоже — бесподобно. Монашествующие — тоже недурно. — Слезы печали подступали к сердцу — я стоял почти последний раз в числе братства: скоро придется стать одиноким — на кафедре: легко ли это? — За всенощной был и Бирюков со своим сыном, одиннадцатилетним Евгением, славным мальчиком; я показал ему делать правильный крест, и он после преусердно исполнял; в девять часов я убедил отца повезти его, почти спящего, домой. Всенощная кончилась около половины десятого. — После Иван от Путятиных привез корзинку, где пояс работы Ольги Ефимовны с крестом, варенье, херес, зеленый чай и жареная рыба. Что за заботливость!

25 марта 1880. Благовещение. Вторник

4–й недели Великого Поста

Вставши и приготовившись к служению, отправился в Собор. Смешение Предтеченского с Образцовым (первый, не оборачиваясь: «Мы родные братья», когда я и не назвал Образцова — сходство лысин замечательное). При облачении досада на ордена; лента Святого Владимира никак не хотела укладываться, как ей следовало; пришлось обратиться чрез посредство ризничего к его митродержцу и вместе портному. Служба торжественная: Митрополит и два викария его (в Исаакиевском Соборе литургию совершал Рижский Преосвященный Филарет), — восемь архимандритов и четыре иеромонаха (четвертый был, впрочем, не иеромонах, а возводимый в сан протоиерея — Предтеченский). После литургии молебен Пресвятой Богородице. По окончании службы все отправились в монастырскую трапезу. Об этом еще раньше было предуведомлено: в книге расписания на службы архимандритов замечено было, что после службы оо. архимандриты приглашаются в трапезу. Был и новопроизведенный о. протоиерей. Сам Владыка Исидор пришел в трапезу и в архиерейской мантии восседал на первом месте; по левую руку его — два викария, по правую — Филарет Рижский, около него — мое убожество, о. Иосиф, цензор и прочие. Напротив Митрополита — Наместник. Стол был рыбный, официантский, — превосходный, конечно. — О. Иосиф сострил, начав давать наставления через стол о. архимандриту Макарию (очередному): «Вот Вам не нужно писать устав для Б. (забыл, какой, — монастыря, управляемого им); стоит только описать сей стол, а чего недостанет, то требовать от Святейшего Синода». Владыка Исидор побуждал о. Наместника угощать. Филарет все время прислушивался к нему, и к другим — ни слова. О. Арсений, иподиакон (что о Преосвященном Павле Кишиневском — ляск по лысине) громогласно читал превосходнейшую вещь (кажется, проповедь Митрополита Филарета); в заключение подошел принять из рук Владыки рюмку хересу, которую тут же и выпил, поцеловал прежде и после руку Владыки, — я заметил: «Начало положено», на что о. Арсений улыбнулся. — За жарким тосты — сначала о. Наместника — за Владыку, потом Владыка за «гостей братии и за процветание обители». Тосты пились шампанским. — Нужно заметить, однако, что стол не везде был тот же, как там, где сидел Владыка и главные монахи; на двух продольных — длинных столах — вина были хуже, стерляжьей ухи не было, как после объяснил о. Моисей, сидевший за главным столом и просивший все «лафиту». — После обеда с очень обременным желудком я отправился к Феодору Николаевичу; долго прождал его, беседуя с Ольгой Петровной и больным Колей; поговорил потом с ним (он назначен на производство в протоиереи в следующее воскресенье; Владыка: «Он об Японии заботится»…). От него отправился к Путятиным; поблагодарил Ольгу Ефимовну за присылку угощения и тотчас же, так как поздно было, простившись, отправился к Тертию Ивановичу Филиппову. Сей муж принял весьма любезно; переоделся из халата в сюртук, расцеловался трижды и в беседе посетовал, что, по случаю наречения в Епископа, нет обеда: «Ведь это торжество Ваше; следовало бы Митрополиту догадаться и сделать обед на счет Лавры; не кусок рыбы дорог, его можно купить и в трактире, но взаимное преломление хлеба»… Прав и он, не неправ и Митрополит. «Существенная» — то польза какая, хотя удовольствие и есть? — О том, что его прочат в городе, в речах духовенства, в Обер–прокурора, заметил, что «полезно было бы (ему быть), хотя бы для того, чтобы унизить званье Обер–прокурора»… Правда и это. Но малость подозрительно, не будет ли он Обер–прокурор с некоторыми особенностями (хотя бы насчет Греции и прочего)? — Вернувшись, поспел к десяти часам.

26 марта 1880. Среда

4–й недели Великого Поста

Написал в день тридцать два письма к разным лицам, просившим известить о времени наречения и хиротонии, так как вчера принесли из Синода официальное уведомление, что наречение назначено 27–го, а хиротония 30–го марта. Немного помешали: Адам Петрович и Софья Гавриловна Чеботаревы, приезжавшие сделать визит, объяснить свой брак и пожаловаться на Ал. Ал–ча [Александра Александровича], что он сердится. Письма в два приема приготовил и отнес сам в ящик насупротив монастыря. После того, вечером, зашел к о. Исайи расспросить порядок завтрашнего наречения; пришедшие к нему две монахини помешали ему войти в подробности. — Вернувшись домой, думал, никто больше не придет, разделся и приготовился заканчивать речь, как вдруг — сначала протоиерей о. Дмитрий Соколов — Марьинского дома, с адвокатом насчет А. Н. [Александра Николаевича] Виноградова, потом священник о. Александр Сыренский с жертвовательницею ста рублей, обещавшей еще пожертвовать и сосуды. Долго сидели — наконец, Дмитрий Павлович прежде, те после, ушли около десяти часов вечера.