Дневники св. Николая Японского. Том ?
Шрифт:
27 марта 1880. Четверг
4–й недели Великого Поста
Утром готовил речь; еще на постели два раза на память прочитал, вставши — третий; потом дописал речь, переписал остаток в свой экземпляр и, призвавши переписчика, дал переписать в приготовленные два экземпляра. — Заходили граф Путятин с о. Амфилохием и, не мешая мне, потолковали о каких–то своих делах. — Еще прежде того, в семь часов, призвал Владыка и насчет речи велел иметь ее наготове, чтобы, если нужно, тотчас же развернуть и читать; велел также произносить, не торопясь. В одиннадцатом часу пришел племянник Сергий, и в половине двенадцатого мы отправились на нареченье в Святейший Синод, которое имело быть в один час, в карете лаврской. В Синодальной Церкви подождали до часу. Собралось много — посмотреть нареченье и послушать речь; из светских: Корнилов, Семенов, Саблер, Розен, Коссович, Гильтебрандт (П. Анд. [Петр Андреевич]) и прочие, из духовных: Яхонтов, Быстров, Демкин, архимандриты и прочие. Во время наречения неудобное — ходить вокруг стола к членам Святейшего Синода, чтобы по порядку получить благословение; трогательное — как старцы иерархи поют молебен. Речь сказал довольно исправно, и она публике, по–видимому, понравилась. Поздравления, встреча с П. А. Благовещенским. Отъезд в карете с товарищами к Феодору Николаевичу (с Демкиным, Никит. [Никитиным] и Благовещенским). Обед у него. — Я рассказал И. И–чу [Ивану Ивановичу], как сегодня утром Митрополит спрашивал, не имею ли я в городе кого пригласить на обед, и я указал на него и защищал его от предубеждения против него Митрополита. И. И. опрокинулся на меня же: «Зачем–де?» — На обратном пути завез экземпляр речи в редакцию «Голоса», другой — опустил в ящик на имя Каткова в Москву. Домой пришедши, сходил в баню.
28 марта 1880. Пятница
4–й недели Великого Поста
Утром пришел ризничий о. Митрофана с поздравлением, потом о. Исайя — сказать, что Владыка в воскресенье о. Демкина приглашает на обед. Я взялся свезти к нему приглашение. Поехал к Феодору Николаевичу. Он был в Церкви, исповедывал; мы с Ольгой Петровной раскупорили ящики из Москвы, где, между прочим, отличнейшие воздухи, там же шелковая материя на подрясник, цепочка и ложка от Калининой; ложку я тут же подарил маленькой Людмиле. Пошел потом к обедне в Инженерном, застал половину. — Пообедавши у Феодора Николаевича и прочитавши два экземпляра речи и проверивши, отвез одну в редакцию «Нового Времени», где не взялись всю напечатать, а обещались выдержку, другой экземпляр — в редакцию «Церковно–Общественного Вестника». Встретил Ивана Михайловича Павловского, товарища по Семинарии о. Владимира. Поповицкого не застал; он бывает дома по вторникам, четвергам и субботам. — «Речь будет напечатана», — сказал Павловский. — К Демкину; он был в
29 марта 1880. Суббота
4–й недели Великого Поста
В одиннадцать был на Акафисте; служил Преосвященный Варлаам; я сослужил. — После, попросив лаврскую лошадь, посетил графиню Ламберт, генерала Лошкарева, с ним княгиню Багратион; на минуту Путятиных, Кованько и вернулся к всенощной домой; заезжал еще к Маденокоодзи, так как и он просил известить, когда хиротония. На всенощной был в Крестовой. После с Путятиными зашел к о. Амфилохию. О. Митрофан между тем озабочен был достать где–нибудь мне на завтра цветную рясу и у ближайшего о. протоиерея достал.
30 марта 1880. Воскресенье
4–й недели Великого Поста.
День хиротонии [36]
В восемь часов исповедался у о. Ираклия. В половине десятого в Соборе. В алтаре, между колоннами, увидел улыбающегося Ивана Ивановича и серьезного Феодора Николаевича, первого в синей рясе, второго в темно–кофейной. — Много приветствий. Преосвященный Гермоген: «Сегодня на вашей улице праздник!» — Вона! Подробности посвящения, думаю, не забудутся; притом значатся в книгах. Что до чувств, то вообще, так как я утратил, по–видимому, способность робеть, то воспринимал слишком хладнокровно, даже обидно для себя… Быть может, робость была бы причиною более глубоких чувств. — Впрочем, во время совершения самого Таинства Хиротонии, — чувства, кажется, без воли человека одолевают его: глаза делаются влажными, душа смущается, все существо под влиянием десниц восьми иерархов, как было сегодня, чувствует претворение. Встаешь совершенно иным, чем опускаешься на колена пред престолом — невольно должно сознаться в этом. Молился я, как всегда, о просвещении сей страны светом Евангелия и прочем… Пусть я — ничтожество, и пусть я был недостойный, но я не должен забывать (и да послужит это утешением и поощрением в трудные минуты в Японии), что в алтаре было совсем тесно от народа, на солее — тесно, что благодаря нынешнему посвящению Епископа для Японии. Много звезд, много нежных дам, как графиня Шереметева (по окончании службы даже протолкавшаяся между народом и получившая благословение). Корнилов, Семенов, Саблер, Коссович, Бычков, Цивильков. — За обедней Феодора Николаевича сделали протоиереем. — Замечание Ивана Ивановича об удержании меня Митрополитом на месте, когда не мне нужно было осенять, а Варлааму, в репдане [37] — к этому — за обедом заметили, как Владыка представляет — и пьяненький иногда в Пасху просит благословения… После литургии Владыка, вручая жезл, выразил: «До конца жизни, мол, служи взятому на себя делу и не допусти, чтобы другой овладел твоим венном». — Да памятуется это мне в Японии всегда среди раздумья, на улицах, на покое, или полях Маебаси и проч. Там нам иногда кажется, что «вот–де мы родину бросаем»… А здесь нам говорят: «Бросаете, так пусть это не будет беспутно». — После обедни и вручения жезла и благословения на все четыре страны с амвона — долгий труд благословения всех желающих принять благословение. — Знал я, что члены Святейшего Синода и Митрополит ждут к обеду, но не мог бросить без благословения всех, жаждавших принять его, ибо и здесь были, конечно, проголодавшиеся или такие, которых дома ждут… С друзьями целовался. — Из дам, между прочим, была графиня Шереметева (к удивлению, что такая нежная и решается выносить такую давку). Когда пришел в залу Владыки, где ожидали все архиереи. Владыка Исидор шутливо заметил: «А я думал, что вы ушли в Японию», — и тотчас же закусили и сели за обед. Садились, по–видимому, случайно, но вышло все по порядку. Было за столом двенадцать человек: Владыка Исидор, Митрополиты Филофей и Макарий, Вятский Архиепископ Аполлос, Рязанский Палладий, Рижский Филарет, которого нарочно задержали по случаю хиротонии его викария (а он приезжал в Петербург, как говорил сегодня Чистович, в апреле, по поводу недоразумений с попечителем учебного округа), викарии Гермоген и Варлаам, протоиереи Быстров, Демкин и о. Наместник, сидевший супротив Митрополита. Наместник уж на что говорун, а и тот не имел возможность что–либо сказать, так Владыка хорошо исполнял обязанность хозяина, и это несмотря на то, что он простудился, когда ехал на наречение. За столом вначале, между прочим, о Миссии и о том, что семинаристы наши прислали ему письмо, вчера полученное. Не доверяет, что это было их письмо. — «Вы может, скажете, что у вас есть Цицероны». — Вернувшись в Японию, увидим, кто составлял письмо к Митрополиту; думаю, что это не подлог, а подлинное письмо именно семинаристов. Вернувшись от обеда, застал у себя разных поздравителей, между прочим — Дионисия Смирнова, который просидел дольше всех, с простодушием семинариста. Получил пять или шесть телеграмм с поздравлениями; между прочим, письмо от генеральши А. В. Лукьянович, не могшей быть на хиротонии по болезни, с куском материи на рясу — голубой. Побыл на всенощной, так как завтра Владыка назначил служить в Крестовой раннюю обедню. За всенощной о. Макарий уставил за жертвенник, в приделе Святителя Тихона, — на орлец, — как у них — крестовых, митрополичьих, — все благообразно и по чину! — После всенощной был Сыренский с иконами, пожертвованными от разных лиц. — Еще — Петр Лебедев с нотами.
36
30 марта 1880 г., перед отправкой в Японию, отец Николай был рукоположен в сан епископа, с наименованием Ревельский — примеч. сост. Указателей.
37
Ошибочное прочтение: pendant ( фр.) — в дополнение — примеч. сост. Указателей.
31 марта 1880. Понедельник
5–й недели Великого Поста
В семь часов утра Сережа в стихаре пришел, чтобы сопровождать в Церковь; в Церкви встретили иеромонахи и диаконы. Под руководством архидиакона Валериана, диакона Николая Михайловича и других обедню отслужил и без смущения, и в порядке. — После обедни с просфорой к Владыке Исидору; принял в рясе и звездах; по болезни не мог быть в Церкви. «Что, не смущался, служа?» (Ну этого–то за мной не водится) — «Не нужно торопиться, притом, нужно придавать выраженье словам: например, „Призри с небесе, Боже“, — иные говорят, точно по книге читают, ну, и не хорошо, а здесь молитва». — Благословил ехать в Москву для сбора пожертвований: «Служить и там можно научиться; там только скорей служат»; на Страстной там тоже можно остаться — самое время для сбора. Я поблагодарил Владыку за все и простился, чтобы ехать в Москву. Вернувшись к себе в комнату, нашел графа Евфимия Васильевича Путятина и Ольгу Евфимиевну, купца с 200 рублями пожертвования, живописца Фролова и целую фалангу поздравителей — нищих и прочих. Посуетился, пока разменял деньги и очистил дефиле [38] от поздравителей. Графа и купца угостил чаем. — Когда ушли гости, попросив лошадь у о. эконома, отправился в город благодарить членов Святейшего Синода. — Высокопреосвященный Макарий Московский весьма любезно велел в Москве взять три новых священнических облачения из заготовленных им куда–то, а когда вернусь в Петербург, дать еще здесь одно архиерейское, велел в Москве побольше служить и пожелал, чтобы Москва дала больше денег. — Высокопреосвященный Филофей Киевский крепко обнял и весьма приветливо обещал молиться: «Грех будет нам, если не будем молиться, — вот о вашем деле, о Преосвященном Несторе»… Оба Владыки позволили в Академиях искать сотрудников. — Побыл у Вятского Высокопреосвященного Аполлоса, старик болен был, но ласков, — у Ивана Васильевича Рождественского, — у него только что пред тем был Ковригин, и Иван Васильевич роптал на Высокопреосвященного Исидора, что он «что уже заберет себе в голову, то не выбьешь»; был у Василия Борисовича, старец тоже благодушно принял; у графини Ламберт; у графа Путятина, застал Ольгу Евфимовну, которая была рада; графа Евгения Евфимовича, который звал к себе на ночь меня. Хотел прийти на ночь ко мне, чтобы рассказать разные неприятности, я отказался, так как решительно нет времени, да и бесполезно для него, все равно ничего не переменить. С ним доехали до Инженерного замка, он отправился на почту, я — к Феодору Николаевичу, который со всем семейством взял благословение. — К А. Вл. [Александре Владимировне] Лукьянович, застал там и жениха А. [Александры] Николаевны, полковника Авинова; «Он помогает моей живописи тем, что не мешает»… К Преосвященному Рязанскому Палладию — «должок мой» — и отдал пятьдесят рублей, подписанные им на храм. — В Новодевичий — матушки встретили очень приветливо; только весьма жаль, что мать Аполлония больна, простудилась, просила руки возложить на нее и благословить… Певчие, собравшиеся в это время на спевку, пропели «исполла»… Поздравительная телеграмма от брата Василия.
38
Узкий проход ( фр.) — примеч. сост. Указателей.
1 апреля 1880. Вторник
5–й недели Великого Поста
Сегодня нужно было сделать визиты ко всем важным чиновникам по Духовному Ведомству. До выезда написал бумагу в Хозяйственное управление с просьбой, чтобы там собирались все суммы из разных мест в Миссию из Хозяйственного управления. Отправился сначала к Обер–прокурору, расписался, — к А. Гр. [Андрею Григорьевичу] Ильинскому — передал прошение, — к Чистовичу — дал свою карточку, а с меня взял японскую подпись на книжке своего сына — очень не любит говорить о своей «Психологии». — У Платонова, Вощинина, Остроумова, Ненарокомова — расписался, — у Расторгуева — жену видел. — К графу Путятину, — видел там и княгиню Орбелиани, которая хотела быть у меня, чтобы получить благословение. Простился с ними для поездки в Москву — проводили до низу. Графа Евгения и Марьи Евфимовны не было — уехали по делам в Новгородское имение. — К о. Иоанну Демкину — ему же привез и ненужные теперь, ибо тепло, — его меховую рясу и бобровую шапку, и драповую рясу; пообедали; он рассказывал о жене, как она теперь каждый день в припадке бывает, что воображает, что «у нее кровь выпускают». — Хорошо, что Иван Иванович привык благодушно нести свой крест. — Вернулся пораньше домой, чтобы, собравшись, сегодня же отправиться в Москву; но к курьерскому поезду опоздал по неведению; с пассажирским же о. Исайя отсоветовал ехать, ибо много времени в дороге теряется. Кстати же завтра — сделать и недоконченные нужные визиты. Вечером скучно было и хотелось курить, а между тем — бросил с воскресенья: более чем двадцатилетнюю привычку не легко бросить, и только с помощью Божией можно сделать это. Епископу же, конечно, курить ни в каком случае нельзя.
2 апреля 1880. Среда
5–й недели Великого Поста
Утром долго гулял по новому кладбищу — утро было чудно ясное. Кажется, хорошее действие некуренье — то, что, по–видимому, зрение становится лучше. — К Обер–прокурору — сегодня у него приемный день — ласково принял, упомянул, между прочим, про гимназиста Нефедьева, что он в Святейшем Синоде после наречения сказал ему (графу Толстому), что и он (Нефедьев) будет миссионером. — В Михайловский дворец — поблагодарить Великую Княгиню Екатерину Михайловну за Священные Сосуды, — застал ее за Преждеосвященной литургией и после, тут же, в Церкви, поблагодарил; она промолвила что–то сегодня, — я сказал, что уезжаю сегодня в Москву, — она сказала, что, когда вернусь, надеется увидеть. — В книжный магазин «Нового Времени», купил Минаева «Очерки Цейлона» для чтения дорогой в Москву. К Великой Княгине Анненковой — не застал, — тут же на Сергиевской встретился с о. Н. Ковригиным, — к о. Димитрию Яковлевичу Никитину; видел у него мою речь, напечатанную в «Церковно–Общественном Вестнике». Он и матушка обласкали и угостили закуской. Он показывал анонимное письмо по поводу его воскресных бесед; вообще, прекрасно ведет дело, и славный священник, с влиянием. К графине Орловой–Давыдовой — пожертвовала еще на храм 600 рублей, — 500 от себя, 100 — достала от знакомой; сказала, чтобы я потребовал от всех ее племянниц — от кого икон, ибо пишут хорошо, от маленьких — воздухов их шитья, что и сделал, когда они собрались. Старый граф Орлов и Петр Александрович Васильчиков также были. — Графиня Марья Владимировна сказала, что она нашла женщину для присмотра за детьми Ивана Ивановича и что она теперь ждет, чтобы с нею поговорили; по поводу сего я поехал к графине Ольге Евфимовне, потом к Феодору Николаевичу, которого, долго прождавши, привез к Ольге Евфимовне и, наконец, уехал к себе, чтобы собраться в Москву. У себя застал, между прочим, приглашенье Великой Княгини Екатерины Михайловны сегодня на обед к ней; теперь–то стало понятно для меня ее «сегодня»; но я не мог быть на обеде — отказался уже; и потому написал Саблеру и Соколову, чтобы они извинили меня пред Великой Княгиней. Первому написал еще, чтобы он исходатал вместо этого обеда другой, когда вернусь, о чем тотчас же тогда извещу его. — Более ценные вещи из моей квартиры
В Москве
3 апреля 1880. Четверг
5–й недели Великого Поста
В одиннадцать часов прибыли в Москву. Я отправился прямо на Саввинское Подворье, по предварительному приглашению Преосвященного Алексея, Можайского Епископа. — Он был на литургии; надевши панагию, я пошел тоже в Церковь, оставив саквояж у швейцара. Преосвященный Алексей уступил свое святительское место. Что за любезность! — После службы и чаю он дал мне карету для визитов; я отправился к Преосвященному Амбросию в Богоявленский монастырь. Он тотчас же подарил панагию, прекраснейшую, московской работы, и пригласил в три часа обедать. — К Г. Г. [Гавриилу Григорьевичу] Сретенскому, сотруднику. Встретила сестра его; рассказала про о. Дмитрия, как, между прочим, у него вытащили кошелек и двадцать рублей, — хорошо, если так, не больше ли? Вернулся с урока о. Гавриил, советовал, но многословно и с перебежками от предмета к другому. — Заезжал к А. Н. [Андрею Николаевичу] Ферапонтову и В. Д. [Василию Дмитриевичу] Аксенову — не застал их. У Преосвященного Амбросия обедал ревизор Лебедев (Смоленский уроженец, — прежде профессор Педагогического института). За обедом, между прочим, Преосвященный удивил меня: «А вы хитрый — хотите, чтобы вам 23 тысячи Миссионерское общество давало серебряными рублями». Вот тебе и раз! Москва дала маху, а я и не думал хитрить; у меня ясно значится везде — «серебряными рублями». — Побыл у Благоразумова, ректора Семинарии; просил порекомендовать баса и тенора из окончивших курс; обещал. У М. Н. [Михаила Никифоровича] Каткова; он поседел; ласково расспрашивал, он и его друг, бывший в кабинете; обещался напечатать в «Московских Ведомостях» о моем приезде в Москву, о чем я попросил его; вспоминал он про о. Владимира — тоже ласково. — К А. М. [Александру Михайловичу] Иванцеву–Платонову — дома не застал; к о. Николаю Лаврову, на Спиридоновку, — встретил старца выходившим к больному. — Вернувшись, застал у Преосвященного Алексея философа Владимира Сергеевича Соловьева и профессора Павлова. — Первый спустился со мною ко мне, чтобы интимно поговорить, и удивил меня, сказав, что хочет постричься в монахи и на первые годы просится пожить в Миссии, — будет полезен в это время преподаванием в Семинарии, — Я прямо стал отсоветывать ему монашество на том основании, что и для Церкви полезней, если он. стоя вне духовенства, будет писать в пользу Церкви. — Побуждением к монашеству он выставляет «слабость характера своего» — тем более ему нельзя быть монахом. — Вообще, эта личность весьма яркая и поражающая, — смотрит истинным философом, довольно мрачным: ему всего двадцать семь лет. — Он поспешил кончить разговор, потому что пришел о. Гавриил Сретенский, — сей принес книгу адресов купцов и посоветовал кое–что. По уходе его я пошел наверх к Преосвященному Алексею и застал еще там его приятеля — канониста Лаврова, а когда и сей раскланялся, то Преосвященный Алексей с московскою угостительностию заставил меня плотно поужинать, хотя есть не хотелось, после чего не оставалось ничего делать, как лечь спать, что сделал я, однако, перебравшись с подушками и одеялом на диван, ибо в матраце заметил хозяев, которые стали бы угощаться гостем.
4 апреля 1880. Пятница
5–й недели Великого Поста. В Москве
Погода была скверная — дождь со снегом. Я в пролетке отправился к О. П. Тюлееву — дома не застал, — оставил фотографии храмового плана, — к Василию Дмитриевичу Аксенову — на дом; много просителей. Он принял хорошо; обещался, поговорив с братьями, пожертвовать и от себя на храм и посоветовать, к кому еще обратиться. Насчет 23 800 рублей из Миссионерского общества говорил, что они решительно не могут серебряными рублями давать; я говорил, что это расстраивает все мои планы. Не знаю, чем уладится. От него отправился в Новодевичий монастырь, где Преосвященный Алексей совершает литургию и панихиду по Соловьеве. На панихиду и я вышел, причем Преосвященный Алексей настаивал, чтобы я стал первым, — старый протоиерей, служивший тридцать два года при Митрополите Филарете, уладил, сказав, что Преосвященному Алексею следует стоять первым. После панихиды вышли отслужить литию на могиле; слякоть и дождь мешали. Нельзя без чувств смотреть на свежую могилу доблестного человека. Вся убрана цветами и зеленым мхом; на кресте — венки из роз и камелий и разных цветов, — у подножия креста — горшки с живыми левкоями. По окончании службы пригласили к игуменье на чай. Просил у нее на храм, — крепконька — ничего не дала. — В монастыре семьдесят штатных монахинь, но всех до 250. — На службе был университетский профессор о. Александр Михайлович Иванцев–Платонов. — Перед службой я заехал к о. Гавриилу Вениаминову. Матушка — Екатерина Ивановна, встретила по–старому, — она всегда кроткая и ласковая, как ангел; а о. Гавриил — бледный как смерть от потери крови горлом — лежит. Бедный, бедный! Едва ли выздоровеет! — Отправился с визитом к Свербеевым, а Катерина Александровна уже была у меня этим же утром, без меня. Что за доброе семейство! Принимают точно родного. И благодарят за то, что отслужил 31 марта после обедни в Крестовой панихиду по Высокопреосвященному Иннокентию (день годовщины его смерти!). Тогда как их нам следовало бы благодарить за такую любовь к духовным. — Заезжал к графу Бобринскому и Ивану Сергеевичу Аксакову — не застал дома. — Поспешил вернуться, ибо Катерина Александровна говорила, что Преосвященный Алексей будет ждать меня обедать; действительно, ждал; но меня еще задержал на несколько времени А. М. [Александр Михайлович] Малиновский, с которым виделся в Японии в 1863, когда он был с чехами; он служит здесь по судебной части и, узнав, что я приехал, зашел повидаться; очень и я обрадовался старому знакомому. — После обеда к Преосвященному Алексею пришла по делу какая–то Ершова; я спустился к себе и встретил Коноплина, незнакомого доселе, — принесшего 110 рублей на храм, — первое в Москве пожертвование на этот раз. Говоря, что сочувствует Миссии, чуть не заплакал. Пришла и госпожа Ершова принять благословение и сказала, что в речи я точно про нее говорил; она до сих пор не одобряла забот о заграничном миссионерстве. В шесть часов ко всенощной; завтра похвала Богородицы и на всенощной читается Акафист; Преосвященный Алексей предложил мне читать, что я и сделал. После всенощной виделся с моряком Муратовым, его женой и детьми, — с К. А. [Катериной Александровной] Свербеевой и Кат. [Катериной] Дмитриевной — тут же в Церкви. К Преосвященному Алексею зашел некто Сухотин, служивший Директором по Духовному Ведомству при Ал. П. Толстом, — заставили говорить об Японии. От ужина отказался, ибо совершенно не хотел есть. — У себя дома нашел связки книг, пожертвованных Высокопреосвященным Евсевием Могилевским, присланные из Чудова монастыря. — В воскресенье Преосвященный Алексей предлагает мне служить вместо него в Чудовом монастыре, что я и сделаю, ибо в Москве нужно больше показываться, чтобы собрать на храм.
5 апреля 1880. Суббота
5–й недели Великого Поста. В Москве
Погода превосходнейшая. Встал рано и записал дневник; в седьмом часу напился чаю с московскими кренделями… В девятом часу пришел о. ризничий Чудова монастыря условиться о завтрашнем служении; тут же пришел о. Александр Михайлович Иванцев–Платонов и принес в подарок Миссии свои сочинения. Называли они, по моей просьбе, московских богачей, к кому можно обратиться, я записал, не знаю, что Бог даст. Прибыла матушка Евгения, игуменья Страстного монастыря, с огромнейшей просфорой, на которой целая икона Богоматери. Постараюсь довезти до Японии. Весьма благожелательная матушка; не знаю только, много ли будет полезна и в материальном отношении Миссии; обещалась рекомендовать, к кому обратиться. — По уходе о. ризничего и матушки Евгении о. Александр стал рассказывать об одном бывшем офицере, который просится в Миссию; я сказал, что с удовольствием возьму, например, в качестве секретаря или иподиакона, но не на штатное место. Посмотрим, будет ли что; Иванцев не ручается, а говорит, что были с этим офицером какие–то увлечения молодости. Он теперь в Вязьме, я не просил нарочно писать ему и звать его сюда. — Еще прежде их была Феодосия Александровна Сладовникова — не отдумала; в Борятинскую общину для подготовки (и искуса) поступить согласна. Заходил потом вчерашний Муратов; я не поцеремонился и предложил идти к обедне, так как уже было довольно поздно. — Пред уходом в Церковь отдал келейнику образчик визитной карточки, чтобы заказал 300. В Церкви простоял обедню, служенную Преосвященным Алексием, — при начале молебна вышел, чтобы отправиться с визитами. — В карете поехал, около половины первого часа, к генерал–губернатору, князю Владимиру Андреевичу Долгорукову; дом на Тверской, близ Подворья. И вне, и внутри — часовые. Докладывает адъютант. — В приемной выставлены подарки, поднесенные князю за пятьдесят лет как офицеру и за двадцать лет как генерал–губернатору, — в двух витринах. — По докладе пришлось порядочно подождать, причем в гостиной, куда был позван, имел случай пересчитать число газет, почти все русских, выписываемых князем, — 32 насчитал; аглицких ни одной, немецкая одна, французских — несколько; а также сделать наблюдение, что гостей бывает много — дорожки по коврам не особенно свежие, мебель, видно, что с пользою служит, а не для парада больше, как в Петербургских дворцах, свечи полусгорелые. — Князь принял как–то вяло, сказал, что Миссионерское общество может помочь и основным капиталом, говорил, что пригласит когда–нибудь с Преосвященным Амбросием на обед; слугу зачем–то звал, но ординарец сказал: «Ваше сиятельство услали его». — «А, ну ладно». — К князю Мещерскому, попечителю, — нет дома, расписался. — К Г. Гр. [Гавриилу Григорьевичу] Сретенскому; пообедал с ним, отправился к Калининым — старцу Павлу Григорьевичу и его почтенной супруге Катерине Александровне. Очаровали старцы! Вот таких–то молитвами и усердием идет дело Миссии. Оказывается, что Спаситель в терновом венце и десять рублей на масло для лампадки к нему — от Катерины Александровны Калининой, стразовый крест [39] с золотой цепочкой — ее же, и много еще (Фребелевы игры, [40] книги) — постепенно от нее. Теперь в Петербург прислала мне на подрясник атласу, цепочку к часам и серебряную ложку; а когда сегодня у них был, вынесли две чарки и стакан — серебряные — тоже для Миссии, и еще десять рублей на масло к иконе Спасителя. Как они свежи умом и сердцем! А и простецы — Павел Григорьевич служит смотрителем дома, прежде служил в Казенной Палате; имеет, впрочем, университетское образование. — К Княгине Екатерине Алексеевне Черкасовой (которой муж служил в Болгарии и помер в Сан–Стефано, а десять лет назад был головой в Москве); обрадовалась, видимо; я ей напомнил время десять лет назад, когда она была счастливей; звала еще; тогда будет и Катерина Павловна Баранова, которой я когда–то подарил коралл; брат ее уже на службе. — В Страстной монастырь. Матушка Евгения весьма радушно приняла и стала угощать кофеем; говорила, между прочим, что Ольга Ефимовна Путятина писала ей, чтобы она заботилась обо мне, — «я–де не берегу себя». — Позвали болгарских детей, девочек, воспитываемых от монастыря, взятых с войны, то есть спасенных; сначала пришли маленькие три болгарки и одна русская (моего знакомого Муратова дочь); как мило они читали стихи и представляли сценку разговора двоих мужиков! Пришли еще две побольшее, уже ходят в гимназию; пропели очень трогательные стихи, что они пели болгарскому князю при его проезде; потом маленькие рассказали и представили в лицах басню Крылова «Демьянова уха», — пресмешно и очаровательно! Имена их — самой старшей — Цветана (пятнадцать лет), потом Анна (тринадцатый год, младшая сестра героини), Паша, Маша. Когда прощался, они наказали поцеловать руку у Преосвященного Алексия, которого, значит, очень любят и уважают; проводили до низу. — К княжне Репниной, что на Спиридоновке, около о. Николая Лаврова. Застали двух ее воспитанниц и полковника Гопера, знакомца К. Н. [Карла Николаевича] Струве по Хиве. Княжны подарили тетрадь силуетов, — превосходнейшее, весьма художественное, произведение какой–то русской. Так как нужно было спешить ко всенощной, то отправились домой. — Я завез о. Гавриила к нему, сам же прибыл на Подворье. Застал о. Иоиля, из Миссионерского монастыря; Преосвященный Алексий сказал еще, что меня искала княгиня Мещерская и просила к себе. Преосвященный любезно заставил меня пообедать, что я сделал на скорую руку. Внизу ждал меня портной. которому я третьего дня заказал платье, ибо на мне только один теплый, рваный подрясник, и не в чем служить: оказывается, что московские портные хуже делают, чем петербургские. — На всенощной был здесь же. в Церкви. — Преосвященный Алексий ставит все на первом месте и велит благословлять и священнослужащих, и народ: меня это смущало: но пришло в голову, что это–то и выражает дух любви, взаимного доверия. единства… И в Японии нужно будет следовать примеру, подаваемому Преосвященным Алексием. — Нравится мне еще, что на ектениях поминают болящих — архимандрита Пимена и протоиерея Гавриила, с молитвою об исцелении их: простота церковная, которой тоже и в Японии нужно подражать. После всенощной была монахиня из Страстного сказать, когда мне лучше быть у названных ими предполагаемых жертвователей; был еще Сухотин, брат вчерашнего, был Василий Дмитриевич Аксенов сказать, когда мне побывать у Третьякова, а главное записать от себя с братьями пожертвование, и записал четыре тысячи рублей! Спаси его, Господи! Дворяне сегодня ласкали много, а вернулся с пустой книжкой, купен же один пришел, и четыре тысячи есть. — Пожертвование свое Василий Дмитриевич записал весьма скромно, спустившись ко мне вниз. — Нашел на столе триста карточек, уже готовых, — стоят по два с половиной рубля сотня.
39
Крест из поддельного, хрустального алмаза — примеч. сост. Указателей.
40
По имени их создателя Фридриха Фребеля (см. Именной указатель).