Дневники св. Николая Японского. Том ?
Шрифт:
10 мая 1880. Суббота. В Москве
Дома просидел, принимал пожертвования, хотел написать речь, которую завтра произнести, но не сделал; скучал и зевал много. — Вечером всенощная, где выходил на величание Преосвященный Алексий, завтра служащий.
11 мая 1880. Воскресенье.
День Святых Кирилла и Мефодия.
Общее Миссионерское собрание. В Москве
Утром отправился к обедне в Успенский Собор. Служил Высокопреосвященный Макарий. К молебну приехали оба викария: Амбросий и Алексий. Я испросил позволения также облачиться к молебну. Во время причастна Митрополит подозвал и спросил: «Скоро ли же опять в Петербург?» и «Нехорошо публикации о служении делать; Владыка Исидор молчит, а Василий Борисович в Синоде посмеивается». — Преосвященный Амбросий заметил: «На всякий чох не наздравствуешься». Молебен служили четыре архиерея и двадцать четыре архимандрита и протоиерея. После молебна Митрополит съездил в Чудов монастырь выпить стакан чаю; между тем все собрались в Мироварной палате. Было не так много, как 21 октября. Когда Митрополит вошел, пропели: «Христос воскресе»; потом Митрополит стоя сказал речь, и все стояли. Затем все сели и секретарь прочитал отчет, в котором, как и в речи, было много о Японии, до стеснительности. — Затем Митрополит оборотился ко мне, чтобы я сказал, что имею. Речь вышла слишком проста и безыскусственна, хотя у многих, очевидно предрасположенных в пользу Миссии, слезы показывались. — Потом баллотировка членов Совета, те
12 мая 1880. Понедельник. В Москве
Сидел дома; были посетители и жертвователи. Писал речь вчерашнюю. В саду было довольно хорошо; но лучше всего вечером — из гостиной Преосвященного при виде вдали шпицев Кремля мечталось. Насыщайся. душа моя, видами русскими, насыться слух звуками родных колоколов. и да будят они вечно душу к живой деятельности — там, вдали! Куда ни обернешься, везде, все русское — все русые головы и головки, все родная речь! А там–то опять десять лет — все чужое и чужое! Но не дай Бог опять скучать! Пусть памятуется, что и здесь в России теперь я чувствовал почти всегда одно недовольство и беспокойство. Счастье только в исполнении долга!
13 мая 1880. Вторник. В Москве
Рано вставши, дописал и переписал речь, сказанную в Миссионерском собрании (она напечатана в «Московских Ведомостях» 14 мая), один экземпляр для редакции «Московских Ведомостей», другой для о. Виктора, секретаря Совета Миссионерского общества, по его просьбе, для помещения в Отчете. Во весь день было немало и посетителей; о. Гавриил; в саду с ним говорили… Вечером съездил к о. Виктору, чтобы отдать список речи, не застал его, долго играл с его детьми, зашел в Канцелярию Совета, где готовились к ревизии.
14 мая 1880. Среда. В Москве. Преполовение
Поехал к обедне в Успенский Собор, откуда сегодня Крестный ход на реку. Служил Преосвященный Амбросий Дмитровский. Во время службы приехал Высокопреосвященный Митрополит. Я также испросил изволения облачиться на Крестный ход. Что за великолепие этот обряд!
Процессия была длиннейшая; сначала псаломщики в стихарях, потом диаконы, священники и протоиереи — все по два в ряду, должно быть, пар сто — все в белых или в золотых ризах, затем синодальные певчие по два в ряд в формах, затем почетнейшие протоиереи с иконами святителей московских, корсунскими крестами и иконою Корсунской Божией Матери, архимандриты, архиереи и Митрополит с крестом на голове. Пред процессиею идут по два в ряд с хоругвями, принесенными из соборов и монастырей; хоругви все металлические, и потому их несут по три человека. — За процессией следует генерал–губернатор, почетные чины и жандармы. Народ сдерживается натянутыми канатами; народу здесь, в Кремле, по всему пути и за Москвой–рекой было, должно быть, сто тысяч. На реке, под великолепнейшим балдахином, устроена была Иордань, — в воде, в засмоленном сосуде, внутрь которого Митрополит и сходил для погружения креста. Погода стояла ясная. Нет ничего прекраснее и торжественнее подобного зрелища! Назад Митрополит возвращался в митре и с посохом, а крест нес диакон на блюде; иереи кропили по сторонам. — Дома, — приезжали с пожертвованиями, между прочим, утром о. Виктор Покровский, у которого вчера был, привез облачение из Казанской Церкви; единовременно с ним был о. Александр Иванцев–Платонов, приглашал в пятницу к себе; после обеда были с пожертвованием от учениц 1–й гимназии (125 рублей) и 4–й (150 рублей) — Начальной гимназии. — Вот трогательная–то лепта! Еще угодней вдовицы, потому что последняя может сама заработать, а эти бедные, данное им, отдают. Да воздаст им Господь! Прекрасный урок для юных японских христиан. Вечером, с семи часов, был у княгини Мещерской, по ее приглашению третьего дня. С детьми продолжали составлять проект детского миссионерского общества. Провел у них вечер почти до одиннадцати часов.
15 мая 1880. Четверг. В Москве
В семь часов утра отправился к художнику при Дворцовой конторе Струкову; видел у него раскопанные им в Крыму древние Церкви с престолами — у стены восточной, купели в полу, в Церкви в Херсонесе, где крестился Владимир Святой, — видел образчик и рисунки басменного украшения иконостасов, заказал ему срисовать пять иконостасов, — с ним же осмотрел басменные иконостасы в Соборе Спас–на–Бору, где мощи Святого Стефана Пермского, — там басменные церковки две, наверху, потом — древний басмен [43] в четырех церковках под куполами в Благовещенском Соборе; показывали там и всю свою ризницу; поклонился иконе Успения Божией Матери, пред которою в древности нарекали Митрополитов; осмотрел с о. протодиаконом весь Кремлевский дворец и терем Алексея Михайловича — Потом — в Архангельский собор, где литургию совершал Преосвященный Алексей Можайский, по случаю сегодняшнего праздника Святого Дмитрия Царевича. После литургии позваны были к о. протоиерею Благовещенского Собора на закуску; познакомился там с сыном его — прокурором. — Отсюда на экзамен с Преосвященным Алексеем к М. А. Нейдгарт в ее дом, где собраны из разных училищ, что под ее ведением, ученики и ученицы. Отвечали бойко; она раздавала в подарки ситец и книжки, которые заставляла меня вручать. Тут же пожертвовала на Миссию двадцать пять рублей. — Отсюда на экзамен в Учительскую Семинарию, где почти все ученицы дочери священников бедных. Выпускные, человек более тридцати, экзаменовались и превосходно отвечали. — Домой вернувшись, застал у себя жертвовательницу, госпожу Романову, принесшую разные серебряные вещи на Миссию: ложки, чайник, сахарницу, корзинку и прочее. Что за умилительные жертвы! Я предложил ей сделать бы сосуд для мира из ее вещей. Завтра она известит, найдется ли еще кто–либо помочь ей, чтобы устроить сосуд. — К восьми часам отправился к Михаилу Никифоровичу Каткову, по вчерашнему приглашению Софьи Петровны, в экипаже их. Застал там О. Ал. [Ольгу Алексеевну] Новикову, известную патриотку–писательницу на английском, еще две дамы, очень усердно расспрашивавшие про Японию; Петра Михайловича, старшего сына Каткова, кавалергарда, дочерей — Софью Михайловну, жертвовательницу, и Наталью Михайловну, и мать. Михаил Никифорович входил на короткое время. Он в своей гостиной «весьма редкий гость», как выразилась Софья Петровна. Пришел еще некий Чингис–хан, офицер, магометанин. — Вечер очень оживленно был проведен за разговорами и угощением чаем и фруктами. К одиннадцати часам вернулся домой в карете Каткова.
43
Имеются в виду басменные изделия, изготавливаемые из кожи и металла с оттиснутыми на них изображениями; употреблялись для оклада богослужебных книг, икон, крестов и т. п. — примеч. сост. Указателей.
16
Утром пришла М. [Марья] Платоновна Бенкендорф подписать свое Евангелие, принесла малахитовые четки. — Ал. Фад. [Александр Фадеевич] Лузин, обещавший пожертвовать три облачения; советовали оставить салфетки и прочее для употребления Миссии, а кружева М. Платоновна взялась продать. — В одиннадцатом часу с Преосвященным Алексеем поехали на экзамен в Единоверческое училище, у Церкви Святой Троицы, почти за городом, у Рогожской Заставы. Мальчики отлично отвечали, я им всем 5+ поставил. После экзамена Иван Николаевич Рыжков пригласил в богадельню (у них на сто старух), где устроена была закуска. Сорокин и о. Павел Прусский вели беседу о раскольниках, что им нельзя дать свободу, которой у них и без того довольно. За столом были еще: Андрей Николаевич Ленивов с женой, архимандрит Григорий Высокопетровский и прочие. До экзамена были в храме; расписан по–старинному великолепно; облачения богатейшие, ризы на иконах — тоже. Пение старинное; благословлять нужно было по–старинному — двумя перстами, молиться тоже. Все сделал, как учил меня Преосвященный Алексей, хотя и путался, пока стали подсказывать и руководить. Показали также теплую Церковь, где видел между прочим рассеченную французами икону. — Погода сегодня превосходная; молодая зелень, точно изумрудная. Ехали мимо Елизаветинского Женского института, где много садов и зелени. — Была вчерашняя жертвовательница с известием, что нашла с кем вместе устроить серебряный сосуд для Святого мира. — Из Конторы «Московских Ведомостей» присланные 372 рубля, скопившихся там пожертвований для Миссии. — В восемь часов поехал к Александру Ивановичу Иванцеву–Платонову.
(Во втором часу ночи).Совестно стало, когда приехал, что запоздал на полчаса. В одной комнате были дамы, в другой протоиереи и священники — цвет московского духовенства, редакторы «Православного Обозрения», спустя немного пришел Николай Васильевич Благоразумов. Спрашивали об Японии. Очевидно, собрание было собственно для знакомства с Японией, и потому я старался весь вечер занимать рассказами обо всем, чем интересовались. Во время рассказов дамы перешли сюда же, в нашу комнату, и потому нужно было занимать и их. Ужин с рассказами о России за границей. — За ужином сидели в подрясниках; на вечер все приехали одетыми просто, я один — в орденах, по незнанию и из желания быть вежливым, о чем и хотел дать знать: «Счел долгом явиться в форме»; «Нам весьма приятно видеть вас во всей красоте», — ответил мгновенно Петр Алексеевич Преображенский, редактор «Православного Обозрения». Видно, что за словом здесь в карман не лазят. Один из батюшек рассказал легенду обо мне здесь, якобы в Иерусалим, отец, — к царю и прочее. Вернувшись, нашел на столе записку от Ольги Алексеевны Новиковой и книгу ее «Russia and England» с несколькими брошюрками.
17 мая 1880. Суббота. В Москве
Утром пришли за ответом от Новиковой. Потом диакон Бухарев и художник Струков вместе приехали; первый пожертвовал свои книги и уехал; второй привез дрянь вместо заказанных ему снять копии пяти иконостасов: взял два рисунка, заплатил шесть рублей и отослал. Мерзко на душе стало на целое утро; мерзко, когда между такими людьми, как жертвователи, вдруг втирается эксплуататор и видишь грязные когти простертые, чтобы впустить в тебя, и губы протянутые, чтобы сосать. Был о. протоиерей Капустин (брат о. Антонина Иерусалимского) с пожертвованием и деньгами, и книгами, и даже микроскопом. Приехал вместо девяти в одиннадцать часов И. И. [Иван Иванович] Павлов, желающий сделать сосуд для святого мира; съездили вместе к Хлебникову; Павлов не прочь идти даже до полуторы тысячи, чтобы сосуд был действительно хороший. Приезжали Шереметевы — дамы, привезли шитый покров на аналой и передали приглашение графа Сергея Дмитриевича в Кусково. Обещался быть. После был еще Шереметев Василий Алексеевич с пожертвованием сосудов; князь Алексей Николаевич Шаховской с пожертвованием. Принесли письмо от графини Ольги Ефимовны Путятиной со вложением письма из Японии от о. Анатолия и из Березы. — В первом приложен был план Церкви в Исиномаки. Приходил Рыжков — единоверческий староста — и плакался на А. Н. Ленивова; был некто Хорошкевич с письмом к нему от Дмитрия Петровича Победоносцева и с известием, что Катерина Дмитриевна Пеликан уже в Рязани; отец зовет туда служить в Соборе, обещая и сбор. Был Добров — печатный бурсак, бас недурной, по–видимому, но к науке не востер — рассердился на двойки, «дальше и экзамена держать не буду», — говорит. Ко всенощной отправился, как обещал о. Протопопову, в Николаевский сиротский институт, в Воспитательном доме. Поспел к началу; воспитанницы уже все стояли бесконечными рядами; певчие пропели «Исполла». Пели всенощную превосходно; образ Благославляющего Спасителя за престолом, освещаемый сбоку лампой с отражением света, — чудно хорош. Спаситель, точно шествующий. — После службы, в зале, все приняли благословение, начиная с маленьких. Потом я поблагодарил их за пожертвование; море русых головок и белых перелинок будет вспоминаться в Японии. Воспитанниц тут 580; все обер–офицерские дети — сироты. Учат их, по–видимому, прекрасно; видел записки их по физике, и грамотно, и подробно; учебник же физики Малинина и Краевича. — Просили пройти в больницу, больных человек восемь — все почти от утомления пред экзаменами; у одной девочки — пляска святого Витта, нервно дрожит. В Воспитательном доме до тысячи грудных детей и мамок при них с 800. Вообще в здании Воспитательного дома обитающих считается до семи тысяч! Заходили еще к одной больной чахоточной; подруга просила благословить; пили чай у инспектриссы Ю. Н. Кауфман, куда воспитанницы тоже приносили пожертвования. Около десяти часов сопровождаемый толпами их и начальства прошел по коридорам на подъезд и уехал.
18 мая 1880. Воскресенье. В Москве
День чудный. Утром жарко. Приглашен сегодня служить литургию в Златоустовский монастырь настоятелем его о. Афонасием, который помнит, как меня постригали, потом я был у него в Казани, десять лет назад, где он был инспектором Семинарии. И теперь доброхотствует Миссии. Несмотря на то что не нравится Василию Борисовичу Бажанову и Митрополиту Макарию, объявил о службе в «Полицейских Московских Ведомостях», — иначе, говорит, сбору и десяти рублей не будет. В половине десятого часа пришлют карету, и нужно будет ехать.
В одиннадцатом часу вечера.Отслужил в Златоустовском литургию. После нее обед у о. Афонасия. — В конце литургии, за благословением, сказано было многолетие: 1. Государю; 2. Синоду, Митрополиту и мне — с богохранимыми их паствами; 3. Инокам и всем православным христианам (Подаждь, Господи, мир, тишину, благоденствие и сохрани на многие лета). Третий раз уже провозглашается в России многолетие японским христианам: в Церкви Николы Явленного, в Богоявленском в Елохове и здесь. — После обеда (за которым было два многолетия — настоятелю и мне; говорил протодиакон Скворцов) — к княгине Мещерской. Были в саду их; жарко было; для княгини, кажется, трудно было; так зачем не дала одним детям показать мне сад; сад чрез дорогу от дома; в нем большой ясень посредине, несколько лиственниц, много сирени, иедская роза (шиповник). — До саду дети водили показать их классную комнату. — Прощаясь, обещались писать взаимно. Что–то выйдет из этой пылкой и мужественной маленькой Саши (Лильки), которая учит старшего брата, боящегося стрелять, ездить верхом; возится с деревенскими бабами и прочее! — Вернувшись, принял пожертвование от Чудовского архимандрита о. Вениамина, от В. П. Мусина–Пушкина — крест с мощами и прочее и отправился в Страстной монастырь, согласно приглашению сегодня утром матушки Евгении. Гулял по монастырю в сопровождении ее и детей — болгарок. Был на колокольне, чтобы видеть Москву; болгарки маленькие и туда сопровождали. — Вид отсюда — лучший в Москве; просто не насмотришься. В одну сторону — Страстной бульвар, вдали Сухаревы башни, в другую — Тверской бульвар, Кремль и храм Спасителя, в третью — институты Екатерининский и Александровский, в четвертую — Петровский дворец; во все стороны — море города: с дворцами, садами, Церквами, монастырями. Чудный вид! Не то что у нас с Суругадая! — Чай в беседке; «Демьянова уха» — в лицах болгарочек; пение Цветаны и Маши; фонтан; сирень — Преосвященному Алексию с поручением поцеловать ему руку, что, вернувшись, я и исполнил. Вечер с громом и молнией. Мы с Преосвященным в саду любовались; когда стал дождь накрапывать, к нему пошли; разговор об о. Федоре Бухареве, снявшем сан когда–то; оказывается, что снял сан из гордости, что не позволили печатать толкование на Апокалипсис.