Дни боевые
Шрифт:
В центре расположения корпуса оборонялась 10-я гвардейская воздушнодесантная дивизия генерала Иванова, занимавшая десятикиломeтровую полосу фронтом на юго-восток. Ее передний край вытянулся вдоль восточного берега реки Саксагани от Терноватого Кута до Камeннополя. Штаб дивизии вместе с дивизионными частями размещался в центре полосы, занимая Веселые Терны - крупный населенный пункт, сросшийся с Ново-Павловкой и составлявший вместе с ней около тысячи дворов.
Перед фронтом гвардейцев-десантников оборонялась 62-я пехотная
Здесь нам очень досаждала самая высокая точка па переднем крае противника - курган Могила Баба, расположенный против стыка двух наших дивизий. Курган составлял вершину угла, откуда фронт загибался на восток. С него гитлеровцы просматривали всю нашу полосу как по фронту, так и в глубину. Взять Могилу Бабу мы стремились во что бы то ни стало. Овладев курганом, мы приобрели бы очень выгодный НП.
Несколько раз наши подразделения атаковали курган, но безуспешно. Наконец хорошо подготовленная ночная атака достигла цели - Могила Баба стала нашей.
Гитлеровцы не остались в долгу и предприняли сильную контратаку на подступах к Веселым Тернам.
Самым страшным для нас оказался массированный артналeт фосфорными и термитными снарядами. Мы столкнулись с этим впервые. За несколько минут шестисотметровый участок переднего края окутали клубы желтоватого дыма, сквозь который прорывались языки пламени. Горел весь скат, и на нем мучительной смертью погибали наши люди.
За налетом последовала вражеская атака силами пехотного полка. Гитлеровцы вывалили из глубокой балки и, поднявшись на гребень, волнами покатились к Веселым Тернам.
Атака противника была сорвана заградительным огнем. Понеся значительные потери, гитлеровцы отступили, а у нас от фосфорных и термитных снарядов выгорел весь ротный опорный пункт.
На левом фланге корпуса от Камeннополя до Трубецкого, сначала фронтом на юго-восток, а потом на юг, занимала шестикилометровую полосу 89-я гвардейская стрелковая дивизия Сeрюгина. Перед ней оборонялись части 62-й и 15-й немецких пехотных дивизии.
Штаб Серюгина располагался в крупном населенном пункте Сергеевка на восточном берегу Саксагани. В полосе дивизии Серюгина противник особой активности не проявлял.
В связи с тем, что перед нами действовали танковые и пехотные дивизии, мы строили нашу оборону прежде всего как противотанковую: 75% артиллерии корпуса было выдвинуто в противотанковые опорные пункты и районы на прямую наводку, а 25% оставалось на закрытых позициях, для маневра огнем. Плотность противотанковой артиллерии на важных направлениях достигала 14 стволов на километр фронта. Так как я не имел второго эшелона, командующий расположил рядом с нашим штабом в руднике Первомайский свой армейский резерв - 1-ю гвардейскую воздушнодесантную дивизию генерала Казанкина.
В начале зимы Казанкин заболел сплином - диковинной болезнью, модной в свое время среди дворянства и редкой в наши
– И откуда навалилась такая тоска, такая хандра? Сам не знаю, жаловался он, когда я приходил к нему.
– Маша! Ты бы распорядилась подать позавтракать, - просил он дежурившую у него медсестру.
Завтрак приносили, а кусок в горло не лез. Александр Федорович ковырял вилкой в тарелке, а затем нервно отталкивал ее от себя.
– Ну что мне делать? Места себе не нахожу, - разводил он в отчаянии руками и принимался снова ходить по комнате или, извинившись, бросался в постель и замирал.
Нервы остаются нервами, они иногда не выдерживают и сдают. Сдали они и у Казанкина, В конце концов пришлось положить его в госпиталь, а затем отправить для лечения в тыл.
Вслед за Казанкиным уехал генерал Иванов, получивший новое назначение. Нам было жалко расставаться с ним. Мы привыкли к нему, да и он сам очень любил свою дивизию.
Вместо Иванова в командование 10-й гвардейской воздушнодесантной дивизией вступил генерал-майор Микеладзе. Новый командир дивизии резко отличался от старого. Если Иванов был прост, по-солдатски грубоват, но в то же время и по-солдатски вынослив, то его преемник оказался изысканно вежлив, но очень слаб здоровьем. Он часто болел и на целые недели выходил из строя.
Мне редко приходилось иметь дело с Микеладзе. Когда бы я ни приезжал в дивизию, он лежал больной. Встречал меня и сопровождал в полки майор Кравченко, лучше которого никто не знал расположения частей. Здесь он, как и на Днепре, был неутомим. Его перетянутая офицерским ремнем телогрейка была знакома всюду - и в штабах, и на переднем крае.
Многие офнцеры-десантники любили щеголять зимой в защитных куртках с меховым воротником. И сколько мы ни боролись с этим, за всеми уследить не могли. Из-за своей недисциплинированности некоторые становились хорошей мишенью н раньше времени уходили в госпиталь, а то и совсем из жизни.
Каждый раз, встречая меня в телогрейке, Кравченко только посмеивался.
– Я всегда, как штык!
– говорил он.
– Рад видеть тебя здоровым и бодрым, - от души пожимал я ему руку.
* * *
Новый, 1944, год застал нас в обороне. Встречали мы его на квартире у начальника штаба. У него оказалось самое большое помещение, где смогли разместиться все свободные от боевых обязанностей офицеры штаба и политотдела. Соорудили какое-то подобие новогодней елки. Настоящей елки не нашли, а искусно преобразили в елку верхушку молодого лиственного дерева.
Первый тост за победу поднял начальник политотдела полковник Пащенко.
Посидели, закусили, поговорили.
– Что наша жизнь на войне? Пылинка! Дунул на нее - и нету, философствовал подполковник Прохоров в кругу начальников служб.