Дни нашей жизни

Кетлинская Вера Казимировна

Аня отметила это и вдруг разом вспомнила: она конспектирует раскрытую на столе толстую книгу, пере­читывает понравившиеся ей слова и с увлечением запи­сывает на карточке: «Маркс о том, что капитализм ли­шает рабочего наслаждения трудом как игрой физиче­ских и интеллектуальных сил!»

— Готов! — сказал Воробьев, высвобождая деталь из охвативших ее креплений. Любовно зажав ее в ладо­нях, он заглянул в отверстие и даже легонько засвистел: расточено идеально, не придерешься!

— Яков Андреич, вы получаете наслаждение от сво­ей работы?

Он удивленно

вскинул глаза, улыбнулся:

— А как же? Если все ладно выходит...

Она повторила ему запомнившиеся слова Маркса.

Воробьев задумался, все еще держа в ладонях золот­ник, потом перевернул его и начал закреплять в патроне другим концом — для наружной обработки.

— Интересно, — проговорил он, выбирая подходя­щий резец, и вдруг оторвался от работы и обернулся к Ане. — Интересно, что он это тогда понял. Лет сто на­зад, верно? Когда рабочий работал подневольно, как на каторге...

И немного погодя, запустив станок, попросил:

— Вы мне покажите, где эти слова. Я нашему наро­ду прочитаю.

Не отрывая глаз от возникающей светлой полоски отточенной стали, Воробьев говорил, делая паузу каж­дый раз, когда нужно отвести резец или снять крючком навернувшуюся на деталь стружку:

— А с планом коллективного творчества... помните, мое предложение на партбюро? Еще Диденко одобрил! Так ведь ни черта не делается! Проголосовали — и за­были. До чего странно получается! Если работа сроч­ная — значит, побоку все, что могло бы ее ускорить!.. Есть тут логика или нет, как по-вашему? Отодвиньтесь, Анна Михайловна, как бы вам стружка чулки не поре­зала.

Длинные, поблескивающие спирали наворачивались и опадали возле ее ног. Аня была рада отойти, потому что не знала, что ответить Воробьеву. Неужели руково­дители цеха действительно не верят, что получится толк? Но тогда... не оттого ли и ее работу никто не учитывает и не связывает с производственными зада­чами?

— Яков Андреич... Вы бы пошумели, напомнили о своем предложении!

— А как же! Обязательно! — весело сказал Воро­бьев.

Уже не раздумывая, звали ее или нет, Аня пошла на оперативное совещание. Ей хотелось сообщить каждому из присутствующих: «Я здесь по праву, пройдет несколь­ко дней, и никто уже не будет коситься на меня: чего эта женщина болтается по цеху без настоящего дела?»

Однако и сейчас никто не косился на нее. Мастера и начальники участков несколько раз обращались к ней: мало стахановских школ, товарищ Карцева! Почему опыт пакулинской бригады плохо передается, другим бригадам, товарищ Карцева? Знает ли товарищ Карце­ва, что на металлическом заводе введен новый метод разметки?

Аня добросовестно записывала эти замечания. Зна­чит, ее работа все же нужна? Что ж, тем лучше. Но теперь этим займется кто-нибудь другой, Карцева пе­рейдет на основное дело — на турбину.

К этому все и сводилось. Дать турбину в новый срок, определенный приказом директора.

— На время надо отложить в сторону все осталь­ное, — сказал Любимов. — С этого часа прошу всех со­средоточить все усилия на первой турбине. Ею дышать, ее и во сне видеть.

И

совещание стало «крутить» со всех сторон первую турбину, отбрасывая остальное.

И вдруг раздался требовательный голос Полозова:

— А общецеховой график и план рационализатор­ских работ? ПДБ составляет его, или это тоже побоку?

Алексей сидел в углу, в тени оконной шторы. Насуп­ленный, мрачный.

— Погоди, Леша, сейчас не до того! — миролюбиво бросил Бабинков, хотя именно Бабинкову, как началь­нику ПДБ — планово-диспетчерского бюро, было пору­чено вместе с Полозовым разработать предложенный Воробьевым план рационализаторских работ.

Любимов счел реплику Бабинкова за исчерпываю­щий ответ и повел совещание дальше.

Аню обрадовал и смутил вопрос Алексея. Об этом ведь и говорил Воробьев: проголосовали и забыли! Но, может быть, сегодня и вправду не до того?..

— Разрешите мне слово! — громко сказал Полозов, вскинув руку.

— Ну что? — неодобрительно буркнул Любимов.

Алексей встал. Увидев, как он бледен, Аня испуга­лась за него: зря просит слова, зря дает волю раздра­жению!

— Мне кажется, мы узко и неправильно толкуем приказ директора, — так начал Полозов, к удивлению Ани, совершенно спокойно. — Тут Георгий Семенович говорил, что цикл производства турбины — штука точ­ная, сократить его без перенапряжения, без штурмовщи­ны нельзя. Но что такое цикл производства турбины, которым мы пугаем людей и самих себя? Возьмите срок обработки самой трудоемкой детали — он и определяет минимальный срок всего цикла. Остальное зависит от нас — от нашего умения спланировать и организовать работы.

Теперь все присутствующие с интересом повернулись к Полозову, ожидая, какой же вывод он сделает из вер­ной мысли. А Полозов говорил, обращаясь прямо к Лю­бимову:

— Говорят, хороший полководец может проиграть один бой, но выигрывает всю кампанию. Наша главная, решающая задача — дать Краснознаменке не одну, а все четыре турбины. Что же из этого следует? Что нель­зя откладывать обработку самых трудоемких деталей второй, третьей, четвертой турбин «на потом»: завалим­ся! Пускать их надо в работу немедленно, имея четкий график до октября. Срочно заняться механизацией са­мых канительных операций. Выиграть время для всех четырех машин! В этом будет наша настоящая победа! А мы отмахнулись от ближайшего будущего, давай жать на первую, — а там хоть гори все! О недавнем партбюро забыли? Было предложение Воробьева, было решение партбюро. Я прошу ответить, отменяется оно или нет?

— Да нет, конечно, — с досадой ответил Любимов. — Просто мы сейчас говорим о другом, Алексей Алексее­вич. Вы напрасно так пылко нас агитируете. Есть приказ директора о новом сроке по первой турбине. О ней и речь.

И, снисходительно усмехнувшись, он снова вернул совещание к частным производственным вопросам, ста­раясь не замечать своего заместителя, который все еще стоял, изо всей силы стиснув руками спинку стула. Ане казалось, что Алексей мог бы сейчас поднять и швыр­нуть в Любимова этот стул, если бы стул не был занят.