Дни нашей жизни

Кетлинская Вера Казимировна

И она так улыбнулась ему, что вместо прямого отве­та на ее поучение он растерянно спросил:

— Почему?

— Не зна-ю! — нараспев протянула Леля и, лукаво посмеиваясь каким-то своим мыслям, молча повела машину дальше. Золотая прядка попрежнему плясала у ее щеки.

— Насколько я помню, ты никогда не была фило­софом, — насмешливо заметил он. — Кто тебе внушил такую житейскую философию? И о какой жизни ты го­воришь? Какую жизнь ты знаешь?

— Самую обыкновенную, — неохотно откликнулась Леля. — Не выдуманную, не идеальную, а самую обык­новенную жизнь!

— Знаешь, мне сдается,

что эта жизнь, как ты ее понимаешь, — очень неинтересная и унылая жизнь.

— Не знаю, у кого из нас двоих она интересней, — заносчиво сказала Леля и дала полную скорость. Те­перь она гнала машину по проспекту, обгоняя другие и лихо проскакивая между трамваями и автобусами. Управлять машиной она, во всяком случае, научилась неплохо, иначе давно произошла бы авария... Занятно, всегда ли она так гонит, когда сердится?

— По-моему, ты расшибешь и машину и нас с то­бой, — сказал он. — Слишком дорогая цена за расхож­дение во взглядах. И за что генералу в один день те­рять все свое богатство?

— Я тебя ненавижу. Как тогда, — быстро сказала Леля сквозь зубы. Но скорость сбавила.

Некоторое время они молчали, потом он миролюби­во спросил, куда она собирается завезти его.

— Куда придется, — усмехнулась она.

И вдруг, совсем сбавив ход, быстро и гневно заго­ворила:

— Вот ты меня осуждаешь, и насмехаешься, и, по-твоему, я не так живу, не так смотрю на жизнь... Хо­рошо, допустим! Но разве я тебя заставляю жить по-своему? Разве я тебе навязываю свои взгляды? Ты не хотел принимать меня такую, какая я есть... ну и лад­но! И ладно! Я, кажется, не упрашивала тебя и не зва­ла, когда ты... когда ты...

В голосе ее зазвучали слезы, но она быстро подавила их и продолжала все так же гневно:

— Все вы пытаетесь меня воспитывать... Может быть, вы и правы с какой-то большой точки зрения... Я сама понимаю, что это, наверно, как раз то, что нуж­но! А из меня не получается. И не получится. Что я, не старалась зубрить, как все? Что я, не старалась ради тебя усвоить всякую всячину хотя бы на четверку? Не могу, хоть убей. Не хочу. Захотела бы — подумаешь, какая сложность! А не хочу, и не нужно мне это, и не тянет меня. И работать... Да, что хочешь говори, а мне подходит именно это — и машина, и лето в Сочи, и меж­дународный вагон, и всякие красивые тряпки... А хо­дить в платочке — не для меня, понимаешь — не для меня!

— Разве я тебя уговаривал ходить в платочке? — оскорбленно вскричал Алексей.

— В платочке или не в платочке, все равно ты хо­тел, чтобы я была не я, а какая-то другая, идеальная женщина в твоем высоком понимании. А из меня не выйдет. И все это выдумки, просто ты не любил по-настоящему, так, чтобы все откинуть... все принять... А нашелся человек, который меня любит, бережет, со­здает мне все условия... который все прощает мне и все принимает... Какое право ты имеешь насмехаться и упрекать? Унылая жизнь?! Каждый устраивает свою жизнь по-своему, вот и все.

Его мало затронул смысл этой речи, все это он знал давно, — достаточно поспорили в свое время, сколько раз он уходил от нее в ярости. Его затронуло сейчас ее волнение, эти слезы, непрошено зазвучавшие в ее голосе... Значит, не забыла? Значит, ей не безразлично, как он к ней относится

и что думает?

— Я желаю тебе счастья на твой лад, Лелечка, раз уж так вышло, — сказал он примирительно. — Останови, пожалуйста, у какой-нибудь трамвайной остановки, мне пора...

Она кивнула и прибавила скорости. Трамвайные остановки мелькали за стеклом одна за другой.

— Не надо ссориться, — глядя перед собою, нежно сказала Леля. — Я так обрадовалась тебе, Алешенька... Право же...

Они ехали по Лиговке, и Алексей не узнавал ее. Давно он здесь не был, что ли? Старая привокзальная Лиговка стала красивой и чистой, полосы газонов от­делили трамвайные пути от проезжей части улицы, гус­то посаженный кустарник перемежается торчками мо­лодых деревьев — и так вдоль всей этой широкой ма­гистрали. Пройдет месяц-два, и все тут зазеленеет, расцветет на солнышке...

— А весна-то на носу! — повеселев, сказал Алек­сей. — Кажется мне, или на самом деле уже набухают почки?

— Мне то-же ка-жет-ся! — пропела Леля и на мгно­вение прижалась щекой к его плечу. Когда он опомнил­ся, она снова сидела смирно, глядя на приближающий­ся красный глазок светофора. Затормозив у перекрест­ка, ее рука соскользнула на его руку и сжала ее. Он сидел не двигаясь, не умея разобраться в том, что с ним происходит.

— Я так счастлива сейчас, Лешенька, — быстрым шепотом говорила она, не отрывая глаз от красного сиг­нала. — И я тебя везу к себе, понимаешь? Дома никого нет и не будет до послезавтра. Это так чудесно, что мы встретились именно сегодня. И мы не можем так рас­статься. Я не хочу. Я всегда ждала, что мы еще встре­тимся. И ты, да?..

Ее теплая рука мешала сосредоточиться. Но вот красный огонек сменился желтым, потом зеленым — ее рука нехотя оторвалась от его руки и легла на баранку. Машина шла так медленно, что задние машины начали гудеть, подгоняя ее.

Откинувшись назад, Алексей старался справиться с собою и стряхнуть это наваждение. Ведь все давно оторвано, отрезано, пережито. Она не захотела пойти с ним по жизни так, как представлялось ему, как хо­тел он. Она уже тогда, может быть не совсем ясно по­нимая это, ждала своего генерала, или академика, или черт знает кого — того, кто ей «создаст все условия»... Любила она его, Алексея? Кто ее разберет. Во всяком случае, не настолько, чтобы отрешиться ради него от своих стремлений. Он тогда крикнул ей что-то очень резкое, даже грубое, и ушел, хлопнув дверью так, что на лестнице шуршала штукатурка, когда он в беспамят­стве сбегал вниз. Решение далось нелегко, но оно было правильным. Оно было единственно возможным. Зачем же сейчас ворошить старое?..

Он скосил глаз — она тут, рядом, ее губы слегка приоткрыты, ее нежный профиль маячит совсем близко на фоне мелькающих за окном машины домов, голых деревьев, встречных машин и трамваев. Как странно, что она встретилась снова именно сегодня, в такой горь­кий день!

— Где ты живешь? — спросил он, чтобы нарушить молчание.

— На Старо-Невском, милый, — шепнула она, заго­ворщицки улыбаясь. — В совсем отдельной квартире, где сейчас нет ни души! Ни души! Мы с тобой устроим пир, Алешенька, такой пир! И никуда я тебя не отпущу. Я так рада тебе, если б ты знал, как я тебе рада!