Дни нашей жизни
Шрифт:
— Это будет так, именно так, Женя! — говорил он через минуту, уже спокойно повторяя схему станка. — Мы еще выверим, рассчитаем, испытаем... Но я уверен, уверен! Женя, пошли немедленно на завод, я должен сейчас же поговорить с Полозовым, с Яшей. Пошли!
Уже в дверях он вспомнил об Асе.
— Асенька, ты уж прости! Сама видишь... Мы вернемся.
Он старался не глядеть в ее напряженно улыбающееся личико.
— Да, я ведь тебе шоколадку купил! Мы скоро, Асенька! И вина тогда выпьем — уже теперь будет за что!
Ася закрыла за ними дверь, вернулась
4
Диденко выехал в Москву дней на пять, но уже к концу второго дня заторопился домой, не поспел на последний поезд и решил лететь самолетом.
По дороге на загородный аэродром он то дремал в мчащемся на предельной скорости автомобиле, то с нетерпением выглядывал в окно, но видел только мглистые поля с редкими огоньками спящих поселков да красные точки сигналов на идущих впереди машинах.
Тем разительнее была перемена, когда он попал в залы аэропорта, полные шума и движения.
Каждые несколько минут громкий голос, усиленный репродуктором, объявлял:
«Граждане пассажиры! Начинается посадка на самолет Сталинград — Баку — Ашхабад!»
«Начинается посадка на самолет Одесса — Бухарест — София!»
«...Свердловск — Новосибирск — Иркутск — Хабаровск — Владивосток!»
«...Уральск — Актюбинск — Ташкент — Термез — Кабул!»
С привычной общительностью бывшего монтажника, исколесившего всю страну и везде чувствующего себя как дома, Диденко с интересом заговаривал с собравшимися тут людьми и через несколько минут уже знал, что группа женщин едет делегацией дружбы к демократическим женщинам Италии, что шумная компания студентов летит в Прагу, а группа солидных людей, которых Диденко принял было за хозяйственников, — лесорубы из Архангельска, приезжавшие на коллегию министерства.
Его внимание привлек красивый пожилой мужчина; рядом стояли очень милая, явно взволнованная женщина и мальчик лет десяти, смотревший вокруг сонными глазами. Когда началась посадка на Берлин, женщина порывисто обняла и крепко поцеловала мальчика, потом мужа. Диденко услышал, как она сказала:
— Вы только не волнуйтесь, месяц пролетит незаметно.
Все трое пошли к выходу на поле, а через несколько минут Диденко увидел, как отец и сын прошли обратно с посуровевшими лицами — двое мужчин, старающихся скрыть свои чувства. Кто она, эта милая женщина, с болью оторвавшаяся от близких ради какого-то важного дела в Берлине? Вон оно как. В Берлине…
— Граждане пассажиры, начинается посадка на самолет Ленинград — Петрозаводск — Архангельск!
«Правильно ли я делаю, что так быстро уезжаю?» — с запозданием спросил себя Диденко, когда моторы взревели на полных оборотах.
Неспокойный бег самолета по полю сменился плавным полетом.
Диденко вытянулся в кресле и закрыл глаза: впереди горячий день, надо поспать. Но только он сказал себе это, как на место рассеянных впечатлений предотъездного часа вернулись мысли, заставившие его вылететь первым самолетом.
Диденко поехал в Москву, надеясь получить помощь для выполнения краснознаменского заказа, а заодно, как было решено с Немировым, постараться ускорить строительство домов для заводских рабочих и инженеров. Но главной целью, конечно, было нажать на поставщиков, «вырвать» до срока новые станки, получить разрешение на сверхурочные часы. Диденко твердо верил, что для такого государственно важного дела никто и ничего не пожалеет.
Что ж, никто не отрицал важности дела. Все хотели помочь и кое в чем помогали. Но, попав в строгий, деловой порядок, где подобных забот и тревог очень много, а есть дела и поважней и потрудней, Диденко сам невольно отказался от сознания исключительности своего дела. Важны краснознаменские турбины, но разве они не должны посторониться перед мощными экскаваторами для Волго-Донского канала? Очень нужен, государственно важен краснознаменский промышленный район, но вот люди из других таких же новых и важных промышленных районов, где свои потребности, своя спешка, свои обязательства.
Об этом же был разговор и с Николаем Сергеевичем Ивановым в отделе машиностроения ЦК.
Разговор был долгий. На Диденко успокоительно действовали и негромкий голос Иванова, и его манера внимательно слушать, и самый стиль, царивший в ЦК, — стиль деловой, сосредоточенной работы, когда ничто не решается наспех.
Слушая Диденко, Иванов изредка задавал вопросы:
— А свои мощности вы до конца используете? Много у вас трудоемких операций еще не механизировано?
И Диденко даже не заикнулся о разрешении на сверхурочные.
Иванов сказал, делая запись в блокноте:
— В чем вам действительно надо помочь — это в ускорении жилищного строительства для рабочих. Нажмем на министерство! И некоторое давление сверху на кооперированные с вами заводы тоже, видимо, придется оказать. Только разве вы использовали тут собственные возможности? Съездили вы на эти заводы? Поговорили с директорами, с парторгами, с рабочими? Путь нажима сверху и дополнительного снабжения — самый легкий, но не самый правильный.
Ни в чем не обвиняя Диденко, Иванов как бы просто рассуждал: