До ее смерти осталось сто дней
Шрифт:
“Двое”, - спустя секунду поняла Гермиона. Они переговаривались, смеялись: голос одного Грейнджер был незнаком, вторым, кажется, являлся Фенрир. По позвоночнику пробежала мелкая дрожь: воспоминание о случае в малфоевском парке до сих пор пугало.
– А куда подевался мальчишка?
– неожиданно поинтересовался второй, незнакомый, голос.
– В комнату, наверное, ушел. Трус, - лающий смех Фенрира заставил Гермиону зажмуриться, ей показалось, что оборотень стоит всего лишь в нескольких шагах.
– Ладно, бери девчонку и пошли, - приказал второй Пожиратель.
На долю секунды Грейнджер
– Погоди ты!
– рявкнул Фенрир.
– Люциуса нет, куда нам торопиться? Можно ведь развлечься, а? Что скажешь?
Тот, второй мужчина рассмеялся и в смехе этом было столько одобрения, что бы это ни значило, что Грейнджер едва не стошнило от гнетущего предчувствия. Малфой под боком напрягся, и это только усугубило ситуацию.
– Может, ты и прав.
– Конечно! Главное, оставить ее в живых, но ведь никто не мешает развлечься, - убежденно заявил Фенрир и добавил: - Свет зажги.
Комната наполнилась ярким светом, заставляя Гермиону и Драко сгорбиться еще сильнее за невысокой спинкой дивана. Впервые Грейнджер была бы рада увидеть Люциуса, если бы он только прогнал этих двоих, если бы прервал их замысел, который Грейнджер не позволяла себе до конца осознать. С ума бы сошла, если бы осознала.
Вполне возможно, что и Драко мог бы усмирить их, напомнить, в чьем доме они находятся, но как теперь объяснить, почему он прятался? Они сами загнали себя в ловушку и выхода из нее не видели…
========== Часть 28.2 ==========
Когда они привели девушку в чувство, та закричала, Гермиона со всей силы сжала волшебную палочку, дернулась, порываясь сделать хоть что-то - ну, не прятаться же, когда эти сволочи измываются над ни в чем неповинным человеком! Драко удержал ее, дернул за руку, зажал рот ладонью. Одними губами, беззвучно, произнес “не смей”. Гермиона взглянула яростно, пытаясь безмолвно показать, что думает о его приказе. Он действительно трус! Ну, что же он сидит? Почему не предпримет хоть что-то?
Драко склонился ближе, прошептал:
– Ты погубишь себя, дурочка, - его голос потонул в крике девушки, в треске рвущейся ткани. Но это все равно было рискованно - Фенрир наверняка услышал бы, если бы не был так… занят.
Звук удара - сильного, наотмашь - заставил Гермиону вздрогнуть, зажмуриться. Разве сейчас, прячась, она не губит себя? Душу свою не губит? И как жить потом, день изо дня вспоминая эту проклятую ночь?
Малфой медленно убрал ладонь, и Гермиона не закричала, не сделала ничего, лишь теснее прижалась к нему. Малфой обнял ее, погладил по спине и волосам. Гермиона зажала уши, но даже так слышала крик - их от несчастной девушки отделял лишь диван. Сколько это длилось Грейнджер не знала: с каждой минутой сопротивление жертвы становилось все слабее, а мольбы, срывающиеся с ее губ, все тише. Потом она и вовсе замолчала, тишину нарушал лишь хохот Пожирателей и их отвратительные комментарии.
– Подохла, что ли?
– в конце концов, лениво поинтересовался Фенрир. Какой же довольный у него был голос! Как же он наслаждался насилием и чужой болью!
– Не-е-ет, дышит, - спустя
– Давай-ка отнесем ее в подвал.
Послышался шорох одежды, погас свет, шаги раздались сначала совсем близко - Драко напрягся, задержал дыхание - но вскоре открылась и закрылась дверь. Стало тихо и темно, в объятиях Драко Гермионе было тепло и, если бы удалось отвлечься, забыть, если бы…
– Грейнджер, - тихо позвал ее Малфой.
– Гермиона, пошли.
Драко встал - неуклюже, тяжело. Он не показывал, но, наверное, ему тоже сейчас было плохо. По крайней мере, Гермиона искренне надеялась, что он не привык к такому. Потом он протянул ей руку, помог подняться на ноги, крепко обнял за талию - чувствовал, что она упадет, если не держать ее.
Грейнджер не помнила, как они дошли до ее спальни. Она была в каком-то беспамятстве, в ушах шумело и перед глазами было темным-темно. В комнате Малфой медленно разжал ее судорожно стиснутые пальцы, забрал у нее волшебную палочку. Гермиона проследила, как он положил ее на кровать… Оружие, которое она держала в руках, пока эти ублюдки насиловали ту девушку. Просто держала и даже не попыталась воспользоваться!
– Что со мной случилось, Малфой?
– неверяще покачав головой, прошептала Гермиона.
– Почему я?..
Она не договорила, запустила пальцы в волосы, тяжело осела на пол, раскачиваясь из стороны в сторону. Рыдания душили ее - слезы презрения к самой себе.
– Ты поступила так, как должна была, - устало пробормотал Драко.
– Как должна была?
– изумленно переспросила Гермиона.
– Я поступила гнусно, Малфой! Только не говори мне, что ты уже сгнил настолько, что не понимаешь этого!
– Так почему ты не предложила им себя взамен?
– зло огрызнулся Малфой.
– Это же ты, Грейнджер, святая! Ты, не я! А мне плевать на нее, на тебя, на всех вас - магглорожденных! Если бы вы не лезли…
– Меня тошнит от тебя, Малфой, - прошептала Гермиона, когда тот наконец-то выдохся и опустился на ее кровать. Драко ничего не ответил - не услышал или просто у него больше не было сил на препирательства. Грейнджер медленно, шатаясь, поднялась и побрела в ванную комнату.
Стоило ей только захлопнуть дверь за своей спиной, как ее и правда вырвало. Прошло немало времени прежде, чем Гермионе удалось подойти к раковине. Она набрала в ладонь холодной воды, сделала несколько глотков. Стало немного полегче - физически, не морально. Грейнджер умылась, но в комнату не спешила возвращаться. Что, если Малфой все еще там? Гермиона не знала, как общаться с ним сейчас, как встречаться с ним взглядом. С каждой минутой ей казалось, что ее обвинения были необоснованны, а он… В чем-то даже прав, наверное…
Там, в гостиной, она прижималась к нему, ища защиты, его сердце билось под ее ладонью - тревожно и быстро. И, не считая того первого, отчаянного порыва, она ведь даже не пыталась помочь. Если бы рядом с ней оказались Гарри или Рон - благородные, но такие неразумные и стремительные, то Гермиона наверняка бы бросилась в омут с головой. Но там был Драко Малфой - и его слизеринская рассудительность и хитрость не позволяли ему рисковать неоправданно. Он ставил свою жизнь и - косвенно - жизнь Гермионы выше, чем честь незнакомой девушки.