До особого распоряжения
Шрифт:
Все дни он посвятил молитвам, в промежутках между которыми проклинал Саида Мубошира.
Правоверные искренне поддерживали уважаемого муфтия, усердно повторяя проклятия.
В течение трех дней, до самого последнего часа, ближайший друг и советник Садретдин-хана -
турецкий консул Эсандол - так и не появился.
Муфтий плакал... До этого он долго крепился, продолжая ругать Мубошира и всех мусульман,
забывших о долге. Потом слезы покатились по морщинистому лицу, застревая во взлохмаченной
бородке. Беспомощный старик прощался со всеми планами и мечтами.
Махмуд-бек собрался ехать с муфтием. Старик, наклонив голову и молчал.
– Нет, сын мой, - сказал он наконец Махмуд-беку.
– Я не хочу такой жертвы. Что вам делать со мной в
изгнании? Перелистывать книгу прошлого? Вам нужно писать другую книгу - книгу будущего. Я уйду на
покой. Если нужны будут мои добрые советы, пожалуйста, навещайте меня.
Муфтий ослаб, он махнул на все рукой, заговорил о тишине и отдыхе. Но Махмуд-бек хорошо знал
старика. В маленьком городе Садретдин-хан быстро затоскует о больших делах. Если ему не дадут
развернуться старость, одиночество и полиция, он затеет переписку с лидерами туркестанских
националистов. Его имя еще много значит в этой среде... Муфтий начнет советовать, направлять работу.
Однако отсутствие былой силы, хороших помощников, постоянной информации очень скоро дадут о себе
знать.
– Вы должны оставаться здесь, сын мой, - продолжал муфтий. - Я напишу господину Чокаеву о
случившемся. Я благословляю вас на борьбу с большевиками. Отныне вы должны повести за собой
обездоленных мусульман.
Речь была торжественной, приподнятой.
Махмуд-бек провожал Садретдин-хана поздно вечером. Он проехал несколько километров, пока
муфтий сам не предложил:
– Достаточно, сын мой...
Дальше, до городка, Садретдин-хана будет сопровождать только Салим. Ему Махмуд-бек поручил
первые месяцы пожить с муфтием. Характеристику Салиму Махмуд-бек дал самую лестную.
– Знаю, знаю, сын мой, он был с вами в трудной дороге.
Салим внимательно относился к каждому жесту муфтия. Несколько раз проверил, хорошо ли
закреплено седло.
– Возвращайтесь, сын мой, - сказал Садретдин-хан уже тверже.
– Возвращайтесь. Уже поздно, а вам
добираться далеко.
Они обнялись. Муфтий слегка похлопал ладошкой Махмуд-бека по плечу.
73
– Вам нужно работать. Учтите мои ошибки. Да, сын мой, я тоже ошибался. Езжайте...
Махмуд-бек подождал, пока две тени не пропадут в темноте, пока не смолкнет стук копыт.
На обратном пути он завернул в караван-сарай. Тяжело скрипнули ворота, пропуская позднего
посетителя. Здесь рано ложатся спать, но окно в конторе Аскарали еще светилось.
Махмуд-бек вернул коня хозяину караван-сарая, порылся в карманах и вытащил деньги. Хозяин
поднял руку:
– Не нужно, господин Махмуд-бек, не нужно. Мы тяжело переживаем отъезд уважаемого муфтия.
Хозяин поклонился. Он хотел, видимо, сообщить потихоньку свое мнение о предателе Мубошире, но
только в отчаянии махнул рукой:
– Вот как случилось...
Хозяин ненавидел Мубошира и очень боялся его.
Об этом мимолетном разговоре Махмуд-бек рассказал Аскарали.
– Вы правы. Теперь из муфтия сделают мученика. А Саид Мубошир никогда не вернется к эмигрантам.
И Рустаму дорога к ним закрыта.
Аскарали очень устал в последние дни.
– Держусь на одном кофе, - признался он.
– Теперь можно будет немного отдохнуть.
– Он потянулся и,
довольный, сказал: - Да-а. Похороны были организованы хорошо. Молодец, Махмуд-бек! А теперь
отдыхать.
У двери Аскарали остановил друга.
– Как дела дома?
– По-моему, хорошо.
– Ну, я рад... Жаль, что ты мало уделяешь времени семье, - Аскарали перешел на «ты».
Махмуд-бек невольно рассмеялся. Аскарали непонимающе посмотрел на него:
– Что с тобой?
– Такую фразу здесь не услышишь. Я вспомнил институт. Разговор старших товарищей: мало
уделяешь времени семье.
Аскарали тоже улыбнулся. Потер ладонью лоб:
– Да, выскочила фраза. Благо здесь никто ее не поймет.
Когда они остаются одни, Аскарали перестает походить на самодовольного преуспевающего купца.
Откуда-то сразу появляются морщины. Они сбегаются к глазам, прорезают лоб. Аскарали будто
чувствует эти морщины и начинает их растирать ладонью.
Об огромной работе своего друга Махмуд-бек ничего не знает. Только догадывается.
Аскарали как-то сказал:
– Увижу тебя и невольно вспомню о нашем крае. Что-то давит здесь, - он провел рукой но горлу, - и
держит. . Черт знает какое состояние. Может, старею?
Он редко рассказывает Махмуд-беку о событиях, происходящих на родине. Его информация до
предела лаконична. Перечислит новые стройки, дороги, города. Аскарали дает только короткую
характеристику...
В эти минуты, пожалуй, выступают самые глубокие морщины.
Сколько лет Аскарали живет на чужбине? А сколько лет жить ему, Махмуд-беку?
– Передал бы привет своей жене...
– вздохнул Аскарали.
– Зайти бы к тебе в гости...
– Еще зайдешь...
– Думаю. Иначе не может быть. Но хватит мечтать. Иди отдыхай. Предчувствую, что скоро развернутся