До первого выстрела
Шрифт:
— Кто?
— Хозяин!
— Мне тоже его хозяином называть? Имя?
— Эдуард Генрихович!
— Короче, Эдик! Давай трубку!
Роенко взял телефон, спросил:
— Чего хочешь, Эдик?
— Не надо называть меня так. Все же, молодой человек, я намного старше вас!
— Хорошо, но вообще-то я привык называть по отчеству только тех людей, которых уважаю. К вам это пока не относится.
Но что-то ему подсказало, что ведет он себя слишком грубо. Поэтому добавил в трубку:
— Но согласен — я был излишне
— Вот так-то лучше, господин Роенко! Капитан-разведчик, так?
— Угадали! Только уже бывший — и капитан, и разведчик.
— Жизнь непредсказуема. Может поднять до небес, а может и в яму сбросить!
— Полностью согласен с вами. Так я к вашим услугам, Эдуард Генрихович!
— По телефону всего не сказать. Предлагаю разговор наедине в более подходящем месте. Выходите из дома, я жду вас в машине.
— Не пойдет! Лучше уж вы ко мне. Здесь и места побольше, чем в вашей бронированной коробке, и мне спокойней.
Наступило молчание.
— Сергей, отпустите моего помощника.
— Отпущу, но после того, как вы займете его место. Я всегда готов на компромисс.
Опять молчание.
— Хорошо! Я иду.
— В таком случае продолжайте говорить по телефону все время, пока не зайдете в дом. И еще: оружие, если оно у вас есть, оставьте лучше от греха подальше в машине.
Гофман лишь подтвердил:
— Я иду!
Видя приближающегося Гофмана, Сергей привел в рабочее состояние записывающее устройство ручки Гурама.
Гофману пришлось согнуться из-за своего высокого роста, чтобы пройти низкую дверь. Он вошел в комнату и увидел сидящего у окна помощника. Обернулся. Сзади на него смотрели симпатичные, но холодные глаза молодого, подтянутого, хорошо сложенного человека, держащего автомат, направленный стволом в голову вошедшему. Сергей пригласил:
— Милости прошу, Эдуард Генрихович! А ты, Виктор, вали отсюда! Мухой! Освободи место шефу! Пошел вон!
— Мне кажется, своими людьми вправе распоряжаться только я! — нахмурился Гофман.
— Это вам только кажется, — улыбнулся обезоруживающей улыбкой Роенко. — Слушаю вас, хотя, честно говоря, не понимаю, из-за чего вы подняли такой шум и устроили целое представление. Неужели нельзя было ночью тихо послать ко мне киллера. И все дела! А вместо этого такой спектакль?
— Вы предпочли бы киллера, а не этот, как сами выразились, спектакль?
— Отчего же? Он меня, естественно, устраивает больше, но для кого вы его разыгрываете? Не для ментов ли? И сейчас сюда прибудет ОМОН, чтобы вязать меня. Но, признаюсь, сомневаюсь! Тогда бы вас здесь не было бы.
— Вы так и будете продолжать говорить за меня? — спросил Гофман.
— А почему не поговорить? Я тут в одиночестве уже сам с собой разговаривать начал, а это, согласитесь, дурной признак, Эдуард Генрихович.
— Не преувеличивайте, господин
— Это вы насчет Гурама, что ли?
— Именно! Как вы попали к нему? Насколько мне известно, Гурам ведет замкнутый образ жизни.
— Ну, не такой уж и замкнутый, чтобы с ним не встретиться. А вы, вижу, знакомы с ним?
— В какой-то степени.
— Тогда пусть он вам расскажет, КАК именно мы встретились. Разговор был коротким. Я попросил убежища и работы. Он отказал, сославшись на свои собственные проблемы. Как я понял, у него кого-то из близких чечены похитили. А это, действительно, проблема. Я был в Чечне и знаю, о чем говорю.
— И потом вот так бродили по свалкам и дачным поселкам?
— А вот это, извините, вас не должно волновать.
— Почему не пришли ко мне?
— К вам? Я и сейчас не знаю, кто вы. Интересно, кого бы я искал?
— Гофмана.
— Гофмана?
— Да, слышали про такого?
— Слышал, конечно. Не хотите ли вы сказать, что передо мной сам Гофман?
— Да, я — Гофман!
— Нормально! Да! И вы, значит, Эдуард Генрихович, проявили ко мне такой повышенный интерес? Не знаю, право, гордиться мне или глубоко сожалеть!
— Не гадайте, не будем затягивать беседу. Я скажу прямо: мне понравилось, как вы разобрались с моей охраной на даче. Мне импонирует то, что вы в безвыходном положении ведете себя достойно, что совершили побег вместо того, чтобы прозябать на зоне. Вы глубоко спрятали чувство страха, а значит, можете полностью контролировать себя. Вы уверены в своих силах, спокойны, решительны и дерзки. Одно мне непонятно, откуда в вас это?
— Я не знаю, как объяснить, но с определенного момента жизни все чувства, свойственные обычному человеку, сменились во мне одним чувством — ЯРОСТЬЮ, неистребимой, всепоглощающей.
— А мы, оказывается, близки с вами в мироощущении. Только мной движет ненависть. Ярость — опасна. Она может быть губительна, ее надо уметь держать в узде. Ненависть — нечто другое.
— И все же, господин Гофман, что вам от меня надо?
— Чтобы вы работали на меня.
— Вот как? Учтите, Эдуард Генрихович, в «шестерках» я ходить не буду. Также у меня есть одно условие, выполнив которое, вы сможете полностью на меня рассчитывать.
— Условие?? Нет, определенно вы все больше нравитесь мне. Вы еще и наглец, каких поискать. Ну хорошо! Я выслушаю ваше условие, но не здесь. Приедем ко мне, там и закончим разговор.
— Мне нужно несколько минут на сборы.
— Хорошо, я подожду в машине.
Сергей согласно кивнул.
Гофман вышел на улицу. К нему тут же подбежал помощник. Босс приказал:
— Всем — отбой! Чтобы через час все испарились отсюда. Этого, — он кивнул головой на домик, — возьмем с собой! Позвони Коротышу, пусть приедет. Мне кажется, встреча между ними нас позабавит!