До свидания, Светополь!: Повести
Шрифт:
— Я поинтересуюсь у Ведищева, — сказал Сомов.
Бугорков поджал губы, думая.
— А что! — проговорил он. — Ваше законное право. Вы столько проработали в парке.
— Я с ним как фронтовик с фронтовиком. Он ведь отставник. Воевал, выходит.
Бугорков сокрушённо развёл руками.
— А я вот нет. Не пришлось пороха понюхать. Всю войну на Урале.
— Ну что вы! — поспешил успокоить Сомов. — Не всем же из винтовок палить. Кому-то и в тылу надо было. А иначе чем палили бы?
И получаса не были знакомы, а уж столь хорошо, казалось ему,
— Ради бога! — Почтительно усадив Сомова на своё место, подвинул ручку, счёты, достал потрёпанную таблицу расхода горючего.
Дрожащими пальцами засучил Сомов рукава. Сумею ли? Не забыл ли? И как глаза без понуканий и усилия вспомнили все подробности этого старого диспетчерского стола — и глубокую щербатину слева, и с отколотым углом пластмассовую ручку среднего ящика, — так тело само по себе приняло рабочую позу. Ноги привычно отыскали под столом перекладину, а руки неторопливо и точно разложили все необходимое: счёты, гаражную ведомость с убористой подписью Индустрии, красно–синий толстый карандаш, которым испокон веков отмечался галочкой выход машин на линию. Красная — вышла, синяя — вернулась.
— А знаете что? — произнёс за его спиной размышляющий голос Бугоркова. О его присутствии Сомов как-то даже позабыл в эти секунды. — Пойду-ка я перекушу, а вы оставайтесь. Хозяйничайте. Не возражаете? Буду признателен за подмену. А?
Сомов, растроганный, с благодарностью смотрел на Александра Потаповича.
— Доверяете?
— Вам-то? Побойтесь бога, Павел Филиппович! Сколько отсидели за этим столом?
Хоть ночью разбуди, ответил бы, но сейчас не спешил, ещё раз прикинул, чтобы не соврать ненароком.
— Двенадцать лет.
— Ну! А я и двенадцати-то месяцев не сижу.
На видное место положил книгу заказов, назвал номера машин, которые должны были выйти. Пожелал, уходя:
— Счастливого дежурства!
Один остался Сомов. Не веря себе, взволнованно огляделся. «Спокойно, дядя Паша! Спокойно». Как и шофер за баранкой, диспетчер ни при каких обстоятельствах не должен терять контроля над собой. И не было за двенадцать лет случая, чтобы диспетчер Сомов вышел из себя. В какие бы переплёты ни попадал, в каком бы возбуждении ни являлись с линии шоферы, а порой и негодующие пассажиры (но те чаще звонили), диспетчер Сомов встречал их улыбкой.
Не спеша надел очки, придвинул книгу заказов. На час двадцать машина ушла, к четырнадцати посылать рано. Разложил путёвку перед собой. Время в наряде, общий километраж, платный, число посадок, выручка… А вот счёты были другими — с непривычки пальцы не сразу находили нужную костяшку. На всякий случай пересчитал дважды — тютелька в тютельку все. Тогда взялся за горючее. Но не успел — зазвонил телефон.
Неверной рукой поднял Сомов трубку. И — тотчас:
— Александр Потапович, миленький, хоть пару машинок мне, — Тоня Морозова, она. — Делегация какая-то, их встречают, но
Сомов улыбался. Дождавшись паузы, отчётливо произнёс в самую трубку.
— Добрый день, товарищ Морозова.
На том конце провода наступила недоуменная тишина.
— Кто это?
— Гаражный диспетчер Сомов.
— Перестаньте дурить, мне некогда. Дайте трубку Бугоркову.
Сомов плыл от удовольствия.
— Диспетчер Бугорков пошёл обедать. А ты, Тонечка, что-то не очень любезна. Как твоё давление?
А сам представлял, как лихорадочно соображает она сейчас, кто и зачем её разыгрывает.
— Кто это?
— Я же сказал: диспетчер Сомов. Неужто не узнаешь? — Сиял весь, но голос держал нарочито будничным. — Две машины тебе? Ну что ж, найду тебе две машины. — Он заглянул в книгу заказов. — Семьдесят четыре — восемнадцать и пятьдесят пять — одиннадцать. Но они, Тонечка, на заказ у меня. Одна четырнадцать — ноль–ноль, другая — четырнадцать — пятнадцать. Успеешь вернуть?
Обескураженное лицо видел, всю её съёжившуюся фигурку — испуганный воробей! — и безмолвно ликовал.
— Дядя Паша? — пролепетала она.
— Я же сказал: у аппарата диспетчер Сомов.
Раньше никогда не говорил так: у аппарата, и это непривычное слово, которое откуда только и вынырнуло у него, в момент разрушило зарождающееся доверие. Тоня Морозова вновь затрещала, требовала немедленно передать трубку Бугоркову, грозилась Ведищеву позвонить…
В диспетчерскую вразвалочку вошёл Виктор Чох. Остановился как вкопанный, физиономия вытянулась. Сомов согласно покачал головой, подтверждая, что не привидение перед ним, а он, живой Сомов.
— Ну, хорошо, Тонечка, — миролюбиво проговорил в трубку. — Звони, куда считаешь нужным, а я покуда вышлю тебе машины. Договорились?
И все-таки не поверила, пока он не передал трубку Виктору Чоху и тот не пробасил сквозь дурацкий смех, что перед ним дядя Паша Сомов собственной персоной.
Тоне разом захотелось знать все — как, что, откуда, но он важно заметил, что в рабочее время недосуг заниматься посторонними разговорами.
— Дядя Паша! — взмолилась Тоня. — Всегда вы со своими шуточками! Я хочу знать.
— Много будешь знать, — изрёк Сомов, — скоро состаришься.
И Виктору, который, угомонив смех, наступал на него своим басом, ничего объяснять не стал.
— Ты куда пришёл? К диспетчеру? Диспетчер на месте. Он слушает тебя.
Виктор заржал. Сомов, не обращая внимания, тщательно набрал завгаровский номер. «Волнуешься, Сомов?» — уличил он себя. Уж с Индустрией не разыграть спектакля — та знает его как облупленного.
Телефон не отвечал.
— Где завгар? — спросил он, но Чох лишь гоготал, словно забавным фокусом было это — появление Сомова в диспетчерской. — Дурень ты, Чох, — сказал Сомов. Но вытянул-таки из него, что Индустрия ещё с утра уехала выбивать запчасти и, когда будет, неизвестно. Сам ждёт… Сомова опечалило это. Видеть Инду ему хотелось.