До свидания, Светополь!: Повести
Шрифт:
Послав Тоне на вокзал машины, снова за путёвку взялся. Чох не уходил. Прослышав, что в диспетчерской Сомов, прибежал Миша Старовайтов — чумазый, в грязной спецовке: стоял на ремонте. Сомов побранил его за вчерашнее фанфаронство.
— О дырке скучаешь? Ну давай, что ли, проткну.
— Это я тебе салютовал, Паша, — отвечал Старовайтов, и широченное, розовое, как окорок, лицо счастливо ощерялось.
Когда вернулся Бугорков и он, как полагается, сдал дежурство, шоферы потащили его обедать. До столовой было полквартала, но Старовайтов остановил
— Шофер старый вроде, а машина новая.
Сзади дружно заржали, громче всех — Чох. Там умудрились разместиться четверо — непостижимо! Ведь один Миша Старовайтов занимал своей тушей: полсиденья.
Расселись за двумя сдвинутыми столами. Во главе посадили Сомова — почётный гость! Сообразили на «белую», но Сомов, поглядев на бутылку, грустно покачал головой:
— Я пас, ребята. У меня ещё дело сегодня. Пойду с вашим директором толковать.
Его не принуждали. Раз говорит дядя Паша: дело — значит, дело.
Но поскучнели.
— А пива, Паша? — предложил Старовайтов. — Пива-то можно. Не за рулём ведь.
— Ну, пива… — заколебался Сомов. Тут же в магазин погнали подошедшего Вальку Семёнова.
Пока Семёнов ходил за пивом, к ним присоединились ещё двое. Один — долговязый и загоревший — с удивлением поглядывал на человека, в честь которого затевалось торжество. Это заметили, наперебой принялись представлять Сомова. Вернулся Семёнов с охапкой пива, всем налили, только долговязый отказался — выезжать через час, но его заставили взять компота.
Тост сказал Миша Старовайтов:
— За тебя, Паша. Ты ведь знаешь, как все мы любили тебя.
— Почему — любили? — влез со своим басом Витя Чох, но Сомов движением век простил Старовайтову его оговорку.
— Не перебивай, — осадил Чоха Старовайтов. — Любили и любим.
— И будем любить! — присовокупил Семёнов.
— Надо женщин любить, а не меня, — сказал Сомов. — Пока ноги таскаешь, надо женщин любить.
— С дяди Паши пример брать?
— Ну! — сказал Сомов, и все засмеялись.
Его действительно любили все эти люди, и хотя он всегда знал это и принимал как должное — ведь он тоже любил их, — что-то повело вдруг его, и он, растроганный, без конца острил, чтобы не выказать своего сентиментального чувства. Хохот стоял за столом. Но, смеясь и отшучиваясь, о нем ни на секунду не забывали — закусочки, пивка…
Сомов поднял палец, прося тишины. Все разом смолкли. Терпеливо ждали, пока наладит дыхание. Сомов готовил дыхание, потому что собирался сказать многое. Не далее как вчера, забыл только, где и при каких обстоятельствах, — помечтал было, что не прочь погулять на собственных поминках, пусть бы только были они весёлыми, как праздник, пусть бы не плакали на них, а смеялись. И вот сбылось… Это собирался сказать, но, обведя взглядом лица, полные доверия к нему и простодушного внимания, одной–единственной ограничился фразой:
— Ради
И медленно, маленькими глотками, запрокидывая голову на худой шее, выцедил все до дна.
Инду приметил и узнал издали. Ещё бы не узнать! Она стояла у проходной, спиной к нему, и отчитывала шофера — Сомов понял это по его потерянному лицу. На ней было яркое платье. Черные гладкие волосы сверкали на солнце.
Ватага базарила, и Инда не могла не слышать, но не обернулась, пока не закончила с шофером. И уже в этом Сомов узнал прежнюю Инду.
Шоферы что-то наперебой говорили ему, он кивал и предвкушающе улыбался. Ах, как же изумится она, увидев его, как встарь — среди шоферов, которые открутили смену и уже малость навеселе!
Но Инда не удивилась. Отпустив провинившегося, обернулась наконец и, щурясь, спокойно смотрела на приближающуюся компанию.
— Узнаешь, Индустрия Федоровна? — громко спросил Миша Старовайтов.
Она не отвечала, ждала, пока подойдут ближе. И в этом Сомов тоже узнал прежнюю Инду. Он остановился, и все, как почётный экскорт, остановились тоже.
— Здравствуйте, Индустрия Федоровна, — произнёс он.
— Здравствуй, Павел Филиппович, — ответила Инда. Спокойно смотрела ему в глаза, и только накрашенные губы чуть–чуть улыбались.
— Жив курилка! — браво провозгласил Миша Старовайтов.
— Вижу. — Её взгляд невесело скользнул по нелепой фигуре, что с фасоном стояла перед ней, опираясь на палку. — Вижу, что жив. — К лицу вернулся взгляд. — За какой же надобностью к нам?
Когда она говорила, её губы лишь слегка приоткрывались, обнажая сбоку металлические коронки.
— Надобностей — мешок! — ответил за Сомова Виктор Чох и заржал, а за ним и остальные.
— Какие уж тут надобности, — сказала Инда, и хотя все гоготали вокруг, а голоса она не повысила, слова её были слышны, как всегда было слышно все, что она говорила.
— Шофера тут на тебя жалуются, Индустрия Федоровна, — сказал Сомов и кивнул на водителя, которого она отчитывала. — Житья, говорят, завгар не даёт.
Балагурили, обрастали любопытными. Ветераны весело приветствовали Сомова, новички же останавливались поодаль и с интересом взирали на чудака, облачённого, несмотря на августовскую жару, в тёмный костюм. Хорохорился, а сам все тяжелее опирался на палку. Первой заметила это Инда.
— Ну все, братцы, хватит, — сказала она тихо и твёрдо. — Побалакали, и довольно. Время рабочее. — Затем — Сомову: — А тебя, рыцарь, пошли-ка, я чаем напою.
Загудели — кто разочарованно, кто одобряя, а иные — со значением, вроде Старовайтова.
— Давай, Индочка, попои! — и расплылся своей толстой рожей. — Сахарку не принести тебе?
— Сахарок есть, — невозмутимо ответила Инда. Нашла глазами механика, белобрысого стеснительного паренька, приказала: — Посмотришь семнадцать — одиннадцать, с карбюратором что-то. Как сделают — на линию.