Добро Пожаловать В Ад
Шрифт:
Иностранцы от рискованной экскурсии отказались: в районе вокзала стрельба не стихала. Они вообще вели себя разумно, не лезли на рожон, носили легкие бронежилеты и даже каски, чем вызывали смешки российских коллег и горожан.
Жизнь российского репортера в «горячей точке» стоит малого; с боевиками согласились пойти лишь Якушев да парень из НТВ.
Привокзальную площадь пересекали перебежками. Заскочив в пролом в кирпичной стене, прошлись по пустым комнатам.
— Смотрите! — обличительно показывал бородач в папахе, перевязанной зеленой лентой, на труп бойца, свернувшегося возле батареи.
Возле засохшего бурого пятна рассыпаны отстрелянные гильзы.
— Убегали как зайцы, даже убитых не забрали…
В соседнем помещении, где когда-то размещалась комната милиции, в пыли валялась шинель с красными петлицами, на которых желтели эмблемы с гербом Советского Союза.
— А здесь сидели менты. — Автоматчик с лицом закоренелого зека поддел ногой шинель. — Пошли дальше.
В зале ожидания, возле сломанных кресел, стоял пустой ящик из-под выстрелов к гранатомету, в углу лежали скомканные окровавленные бинты.
«Зек» вышел к путям, весело заржал, увидев что-то, и вкатил в зал такелажную тележку с мертвым солдатом.
Он был совсем юн, этот застывший в предсмертной агонии солдат. Из-под расстегнутой гимнастерки с замызганным подворотничком выглядывал гражданский свитер с вышитой цветными нитками надписью.
— Тут мертвяков!.. — оскалился чеченец и пихнул сапогом тележку.
Скрипя несмазанными колесами, она откатилась, ударилась об испещренную пулевыми выбоинами стену.
Якушев уже привыкал к виду покойников, и даже осознание того, что снимал на видео он не пришедших из-за кордона захватчиков, а русских пацанов, попавших сюда не по своей воле и принявших смерть непонятно за что, не столь тронуло его черствевшее сердце.
Защемило другое. Когда он вышел на перрон, где выпавший ночью снег таял под лучами солнца, и крупным планом снимал панораму станции: деформированные взрывами топливные цистерны, расстрелянные плацкартные вагоны и обвисшие со столбов обрывки проводов, в видоискатель попала старушка, бредущая с сумкой по рельсам.
Увидев направленную на нее камеру и сослепу приняв за оружие, она ойкнула и застыла на месте.
Камера продолжала работать, запечатлевая для потомков неподдельный испуг в старушечьих глазах. И отрешенность, в то же самое время.
Живя в проклятом городе, старуха успела свыкнуться со смертью. Как и с мыслью о том, что сама в любое время могла отправиться на небеса. И уже не важно, от чьей руки.
— Вы не стрельните? — заискивающе спросила она, поразив Якушева этим вопросом, и, видя, что опасности нет, заковыляла дальше по шпалам…
Перегнать отснятый материал в агентство у него не было возможности. За все время он лишь раз напомнил о себе, и то выручили французы, дав воспользоваться спутниковым телефоном.
Он попытался дозвониться домой, надеясь застать Вику. Но трубка выдавала длинные гудки. Тогда он набрал номер агентства. Слышимость была нормальной, если не брать в расчет маленькую тонкость. Звук от абонента доходил секунды за четыре.
Сразу попросив Лукьянова его не перебивать, сообщил, что жив и здоров, отснятой пленки хватит часов на двенадцать, и чтобы срочно искали ему замену, потому как у него назначено бракосочетание.
Фразы директора доносились эхом, но Якушев все же разобрал, что о нем все волнуются и желают благополучного возвращения.
— Как там у вас? CNN сообщает в неудавшемся штурме Грозного… Передают, что войска понесли большие потери, уничтожена целая бригада?
— Все правда! — выждав секунды, ответил Якушев. — А что наши? Наши обо всем этом что говорят?
— Тишина… По ящику концерты попсовые крутят. «Рождественские встречи». Страна Новый год гуляет, Сережа… Народ с бодуна еще не оклемался. Кто будет праздники портить?
— Так совсем ничего? — не сдержавшись, воскликнул он. — Что, в верхах насрать на сотни загубленных россиян?.. Насрать на город, который превращают в развалины?
Лукьянов поспешил отговориться:
— Вика о тебе постоянно справляется. О ней не переживай, все пучком. Что касается замены, решаем…
— Как решаем?! У нас на завтра назначено!..
— Мы тут договорились… Перенесли на двенадцатое. Вика не против. Пойми, сейчас новогодние праздники, потом Рождество. Благословение силовиков пробить не так-то просто. Думаю, числа десятого тебя сменим.
Появившийся перед ним Пьер Люврье постучал ногтем по стеклышку наручных часов. Якушев вздохнул и положил трубку.
В Рождество, возвращаясь с площади Минутка, Якушев попал под артобстрел. Когда зашелестел на подлете первый снаряд, он, не раздумывая, упал на тротуар. Взрыв прогремел около девятиэтажной «китайской стены», взметнув в воздух куст черного дыма, пыли и кусков асфальта.
Воздушная волна больно шибанула по барабанным перепонкам; завыл новый «подарочек». Земля дергалась под Якушевым, он смещался куда-то вбок, потом его отбросило к растущему возле поребрика клену. С кроны сыпались обрубленные осколками ветки.
Когда взорвалось позади, и жаркий вал прокатился над распластанным Якушевым, он сорвался с места и, подгоняемый страхом, побежал. Побежал, не ведая куда, стремясь скорее покинуть опасное место. Страх гнал его в спину, и он уже не падал при новых и новых разрывах, и лишь на бегу втягивал голову в плечи.
Неведомая сила, прежде чем он услышал за собой громоподобный раскат, швырнула его за угол. Якушев полетел кубарем, ударился затылком о камень и, на секунды, потерял сознание. Впрочем, подсознательный страх погибнуть под снарядами не дал ему долго отлеживаться. Он пополз по пешеходной дорожке, ничего не видя перед собой.