Добро пожаловать в прайд, Тео!
Шрифт:
– Хочешь панцеротти? – Лола действительно протянула ему пирожок.
В этот момент Фёдор Дягилев окончательно и искренне смирился с тем, что с этой девушкой никогда не будет так, как положено. Вот стоят они, разделенные столиком с едой. На Лоле – его футболка, укрывающая ее почти до колен. На Фёдоре – одеяло, которое могло бы его укрыть даже ниже колена, но его никак не удается закрепить на себе так, чтобы оно не сползало. И сейчас, именно сейчас ему хочется – да нет же, не хочется, а просто необходимо!
– сказать что-то очень,
– Попробуй, они еще теплые!
– Послушай меня… - Фёдор наконец-то соорудил некое подобие узла из одеяла. Если в самый ответственный момент узел развяжется – это будет самое сокрушительное фиаско в его жизни, куда там отваливающемуся хвосту Мефистофеля. – Ло, я прошу тебя, забудь на время про еду и выслушай меня.
– Хорошо, - она вернула пирожок на тарелку к остальным. – Но имей в виду, они остынут…
– Лола!
– Хорошо, я тебя слушаю, - она облизнула пальцы и вытерла их… о его футболку. Фёдор проследил за ее действиями, мягко говоря, ошарашено.
Да, момент сейчас… Более неподходящего трудно придумать. Она ему о пирожках, а он ей… Куда как лучше в прекрасном парке, на фоне старинного замка, перед огромной поляной, полной зрителями, в свете софитов и с бриллиантовым кольцом в руке. Идеально.
Идеальное вранье.
А сейчас все по-настоящему.
– Ну раз они стынут… - Фёдор сцапал панцеротти и с наслаждением им захрустел. Моцарелла, помидор и базилик – что может быть вкуснее! Пальцы он демонстративно облизал и вытер их об одеяло, попутно поправив почти развязавшийся узел. – Вкусно.
Лола молчала и смотрела на него. Такая красивая. Такая настоящая. Такая его.
– Знаешь, я всю свою жизнь не мог понять выбора отца, - Лола даже моргнула от резкости смены темы, от такого перехода – от пирожков к отцу. – Как он мог бросить свою карьеру, чтобы посвятить всю свою жизнь матери. Как это вообще возможно? Зачем? Ради чего? Я не мог представить, что это можно сделать добровольно – отказаться от возможности заниматься тем, что ты любишь и умеешь. Я не мог понять, почему это сделал мой отец. И не мог представить, что когда-либо сделаю это сам. До сегодняшнего утра.
– Что ты имеешь…
– Дай мне договорить. Пожалуйста.
Лола неуверенно кивнула.
– Сегодня утром, когда я не обнаружил тебя рядом… - откуда-то вдруг возник и встал в горле комом судорожный вздох. – Когда я искал тебя там, в гари и воде… Когда я даже думать боялся, что с тобой могло что-то случиться… Я… просил… там… - рука неосознанным жестом коснулась золота тяжелой цепочки. – Я просил… Пусть заберут все – талант, голос, пусть я никогда больше не выйду на сцену и не спою ни одной ноты. Но только не тебя. Ты важнее и нужнее всего – в том числе и возможности петь и этой дурацкой
Рот ему запечатали сразу двумя ладонями.
– Ты с ума сошел?! – Лола шипела как заправская змея и смотрела на него огромными потрясёнными глазами. – Ты что такое говоришь! Не смей такое произносить!
У Фёдора получалось только мычать в теплые женские ладони. А его между тем продолжали отчитывать.
– Ты должен петь, тебе нельзя даже думать про такие вещи! Твой талант принадлежит миру, и ты даже думать не должен про то, что можешь не петь, понял меня?!
Ее руки от своего лица он оторвал не без труда. Но едва успел раскрыть рот, как…
– И все-таки тебе надо поесть. Хочешь пирожок?
– Да выслушай же ты меня! – снова сорвался он на крик.
– Хорошо. Прости… - она вдруг низко опустила голову. – Я опять все делаю не так и все порчу, да?
Господи, да что же такое… Они - что, совсем не умеют говорить, только спорить и кричать? Или это он – не умеет?!
– Ло, послушай… - он протянул руки и обнял ее лицо, поднимая. – Это же я… Я испортил наш первый раз. Я уснул, когда ты говорила мне о своей любви. Дай мне хотя бы одно дело сделать правильно!
Она медленно опустила и снова подняла свои длинные черные ресницы. Его пальцы пришли в движение, огладили скулы, виски.
– У меня такая работа… Я буду часто в разъездах. Я ничего не могу с этим поделать, к сожалению. Но я обещаю тебе, что мои мысли будут всегда с тобой. И что каждую возможную секунду я буду проводить с тобой. С тобой и с нашими детьми.
– К-к-какими детьми?! – сначала она снова моргнула от неожиданности. А потом стала заикаться.
– Которыми ты вполне могла осчастливить нас сегодня, - безмятежно ответил Фёдор. Его давешнее отчаяние от бессилия все объяснить вдруг разом куда-то делось. Наверное, причиной стал ее распахнутый до неба и потрясенный взгляд. И ему мгновенно сделалось легко. – Когда ты… меня… хм… Хочешь пирожок?
Она смотрела на него, приоткрыв рот. Вложить ей туда панцеротти, что ли?
– Кстати, - продолжил Фёдор, поскольку Лола так и не ответила ему. – Пообещай мне одну вещь.
– К-к-какую?! – продолжала заикаться она.
– У наших детей не будет тройной фамилии. Дягилев-Ингер-Кузьменко – это уже перебор, согласись?
– Федька! – у него мгновенно расползлись в широкой улыбке губы. Так его никто не называл уже миллион лет. Теодор, Тео, на крайний случай – Фёдор. А Федькой последним его называл, наверное, дед. А бабушка – Феденькой. Ему нравятся оба эти обращения. – Феденька… Ты что… Ты вообще о чем говоришь? – взгляд у Лолы стал совершенно беспомощный.