Доброй ночи, мистер Холмс!
Шрифт:
Задрав уставшие ноги повыше, чтобы кровь прилила от них к голове и лучше думалось, я попыталась разобраться в происходящем. Я не имела ничего против того, чтобы познакомиться с переростком Вилли и его многочисленным семейством. Меня совершенно не пугала перспектива ужина с особами королевской крови. Какая разница, что я ни за что не отличу вилку для рыбы от вилки для мяса? Я крепко сцепила руки, словно пыталась раздавить ими свой страх. Ладони оказались влажными. Тогда я решила спустить ноги обратно на пол и погрузилась в перину еще глубже. От совсем недавно
По всей вероятности, Ирен не разделяла терзавшего меня беспокойства. За ужином она так и сияла. Как оказалось, я зря переживала из-за незнания этикета. За каждым из сидевших за столом стоял слуга, который подавал нужные приборы. Таким образом, я не могла допустить оплошность, даже если сильно этого захотела бы.
Каждый раз, когда мне представляли очередного присутствующего за ужином, я склоняла голову – с достоинством, но при этом подчеркнуто независимо. О кронпринце Ирен писала столько, что мне буквально нечего добавить к ее словам. Его матерью оказалась на изумление миниатюрная женщина с темно-синими глазами и белокурыми, цвета кружевного шелка волосами. Также за столом присутствовала невестка Вилли герцогиня Гортензия – несчастная женщина, будто бы собравшая в своем облике все самые некрасивые черты, которыми природа наделила ее семейство. Пришел на ужин и младший брат кронпринца – лысеющий заика Бертран, уступавший Вилли ростом.
Средний брат отсутствовал, он сейчас находился в одном из родовых поместий на юге Богемии. Одного взгляда на угловатую Гортензию было достаточно, чтобы понять причину его отъезда. Король, то есть отец Вильгельма, хворал и остался у себя в покоях. Именно по причине его болезни все женщины, даже Ирен, оделись в наряды мягких, неброских расцветок. Что касается меня, то я кричащие цвета отродясь не носила, так что мое черное платье с бордовыми оборками смотрелось вполне уместно даже на фоне нарядов королевских особ.
Несмотря на непринужденную болтовню, обстановка за столом была несколько напряженной. Поскольку разговор в основном шел на немецком, я не могла поддерживать беседу и потому молча сидела, смотрела в оба и молилась – в точности так, как мне велела Ирен.
Я чувствовала, как меня охватывает смертельная скука. Помощь пришла неожиданно – в образе маленького ощетинившегося песика, который бросился на мои юбки. Все рассмеялись такой собачьей бесцеремонности, а я была только рада, что теперь могу хотя бы с кем-нибудь пообщаться. Мне даже стало интересно, как там в Лондоне Годфри ладит с Казановой.
– Шпецль нашел себе новую подружку, – объявила Ирен по-английски. – Шнауцер, – пояснила мне она и предложила собравшимся: – Позвольте нам прогуляться с собачкой по картинной галерее, а я заодно расскажу подруге о предках Ормштейнов.
– Это будет очень мило. – Лицо королевы в обрамлении золотистых с проседью волос было бело, как антверпенское льняное полотно.
Принц встал, собираясь сопровождать нас.
– Нет-нет, ваше высочество, – поспешно произнесла Ирен. – Не стоит оставлять своих родных. Это моя подруга, и потому именно моя святая обязанность развлекать ее.
С этими словами она поспешно вывела меня из залы, чтобы за нами никто не смог увязаться. Маленький песик крутился у нас под ногами, то и дело щелкая зубами, – он все пытался ухватить бархатные банты на оборках шлейфа Ирен.
Не обращая ровным счетом никакого внимания на собаку, подруга поспешно потащила меня вверх по мраморной лестнице – широкой, словно одна из пражских улиц (которые, по правде говоря, довольно узкие). Мы оказались в длинной галерее. Свет развесистых, словно деревья, люстр мерцал на золоченых рамах картин.
– Погляди на эту, Нелл. – Ирен притянула меня к темноватой картине маслом.
Передо мной была работа неизвестного художника эпохи Ренессанса. Разинув рот, я уставилась на обнаженную рыхлую девицу, распростершуюся возле ручья. Только художнику-мужчине может взбрести в голову, что такое обилие плоти – красиво.
– Я должна?.. – начала было я.
– Это Рубенс! Нисколько в этом не сомневаюсь. А вот эта картина рядом… Да нет, тот джентльмен с заячьей губой и воротником из горностая – один из предков Вилли, а я говорю про вон ту…
Я взглянула на полотно в багровых тонах и предположила:
– Тициан?
– Именно! – Ирен, прищурившись, посмотрела вдаль, в самый конец галереи. – Только представь! Все эти картины якобы написаны «неизвестными художниками». Если бы я была королевой, я бы первым делом выписала из Лувра эксперта-искусствоведа. Эти картины стоят целое состояние. Они были незаслуженно забыты. Думаю, эта оплошность была вызвана неразберихой в конце семнадцатого века, когда Габсбурги решили перенести столицу из Праги в Вену. Естественно, они собирались забрать с собой все ценное, но в ходе сборов проявили небрежность. Такое часто случается, когда особы королевской крови пакуют вещи в спешке.
Меня охватило жуткое подозрение. Одно дело – поиски Бриллиантового пояса, а другое дело…
– Ирен, неужели ты хочешь…
– Бежать, выкрав эти картины? А у тебя богатое воображение, Нелл! Зачем мне их красть? Мои дела идут в гору, а не наоборот. Нет, мне просто хотелось сказать, что в замке не хватает твердой руки.
– Честно говоря, то, о чем ты говоришь, – дело короля.
– Он тяжко болен и был прикован к постели, еще когда мы познакомились с Вилли в Варшаве.
– В таком случае пусть этим займется королева.
– Я же сказала, тут необходима твердость.
Подруга взяла меня под руку, и мы двинулись по увешанной портретами галерее. Позади раздалось удаляющееся цоканье коготков – песик решил вернуться в обеденный зал.
– Вилли… Я еще не рассказала ему, что у него в замке за картины.
– Это еще почему?
– Потому что Вилли еще не сказал мне, в какой роли он меня видит в дальнейшем.
– В какой роли видит? – переспросила я.
– Или не видит, – небрежно пожала плечами Ирен.