Добрые времена
Шрифт:
Много славных дел было на счету отряда. В марте 1944 года он совершал десятидневный поход, пытаясь вырваться из вражеского кольца. В жестоком неравном бою из 153 партизан прорвалось только 20 человек, в их числе и Тодор Коларов. Спасла их мутная речка Выча. Жандармы открыли сильный огонь по реке и решили, что все, кто бросился вплавь, погибли. Через несколько дней в Батак пришло официальное известие, что Коларов погиб.
В действительности же Коларов остался в живых. Он притаился в воде среди льдов, ожидая, когда стихнет стрельба. Наступившая темнота позволила
25 марта, на двадцать третий день после сражения у Вычи, Тодор остался один. Боен погиб. Утром 26 марта Костадин и Борис Коларовы пошли за сеном в сарай и обнаружили там ослабевшего брата Тодора, сжимающего в руках карабин. До 2 апреля он находился дома в укрытии. Еще не окрепнув, Тодор начинает искать связи с партизанами. И если бы не предательство, Тодор снова вернулся бы в строй.
Но Тодор Коларов остался борцом и в неволе. Его избивали прикладами, но стойкий коммунист кричал своим землякам:
— Выше головы! Красная Армия идет, а вместе с ней и наша свобода!
Еще трое суток его пытали в Пловдиве. Но Тодор только сказал:
— Нет, господа! О жизни в отряде, о товарищах меня не спрашивайте. О них я ничего не скажу. Я готов к мучительной смерти. Спрашивайте меня о Советском Союзе, о том, как будет устроен мир в будущем, и я вам буду говорить об этом сколько хотите.
Пытки становились совершенно невыносимыми. Тодор, водворенный в камеру, собрался с последними силами, подполз к стене и, несколько раз ударившись об нее головой, скончался.
Это было 7 апреля 1944 года. А 9 апреля жители села Бачково обнаружили неузнаваемо обезображенное тело Коларова. Ему переломали ребра, нанесли 45 ран!
Несколько месяцев не дожил до светлого дня освобождения Тодор Ангелович Коларов.
* * *
Герман Иванович позвонил Роману и сказал, как показалось ему, немножко суховатым и даже слегка испуганным голосом:
— Слушай, тебя наш редактор хочет видеть.
— Что-нибудь случилось?
— Не знаю. Завтра в двенадцать сможешь? Так я и скажу.
Кабинет редактора областной газеты поражал размерами. Огромный письменный стол у стены, где едва умещались многочисленные телефонные аппараты, рядом еще один длинный стол, видимо, для заседаний, книжные полки, где вместо книг — кубки, вымпелы и другие диковинные сувениры.
Редактор вышел навстречу из-за стола, резко подняв локоть, пожал руку и цепко поглядел в глаза.
— Садитесь, — сказал он и указал на кресла возле стола.
— Василий Николаевич, — начал негромко говорить Герман Иванович, усаживаясь. — Разрешите представить вам Романа Бессонова, молодого журналиста...
— Что
— Да, — немножко растерянно сказал Герман Иванович, потом продолжил: — Он корреспондент многотиражной газеты станкостроительного завода. Зарекомендовал себя как человек, имеющий вкус к очеркам, поисковым материалам...
Неслышно вошла секретарша.
— Машенька, сделай нам, пожалуйста, кофе, — негромко сказал редактор, кивком головы показав Герману Ивановичу, что он продолжает слушать.
— Вот сейчас им подготовлен интересный очерк о болгарине Коларове, некогда работавшем на станкостроительном заводе...
— Я уже видел гранки, — промолвил редактор. — Хорошо.
Секретарша, стройная и со вкусом одетая женщина, ловко расставила чашечки с кофе и вазочку с печеньем.
— Угощайтесь, — кивнул Василий Николаевич и сам первый весело захрумкал печеньем. — Ну, Роман... э-э?
— Павлович, — подсказал Герман Иванович.
— Ну, а как, Роман Павлович, дела на заводе? — продолжал редактор тоном добродушного дядюшки, но за этим добродушием Роман улавливал пытливую настойчивость.
Бессонов начал рассказывать о реконструкции на заводе, о том, что скоро войдет в строй новый сборочный, о предстоящей модернизации литейного производства.
Редактор продолжал кивать головой, иногда приговаривая:
— Интересно, интересно.
Потом неожиданно прервал корреспондента:
— Ну, а как там Борис Алексеевич?
— О, наш директор — замечательный человек! — восторженно сказал Роман. — Я не знаю, когда он отдыхает. В начале первой смены успевает почти все цехи обойти, а уходит, по-моему, вместе со второй. Поневоле и другие руководители за ним тянутся. Его очень любят рабочие. Можно обратиться к нему по любому вопросу, если не занят, примет немедленно. Разберется, поможет, и горе тому начальнику, который от забот рабочего отмахнулся. Обязательно накачку даст, да еще громогласно, по селектору. Ненавидит бюрократов.
Редактор с едва заметной улыбкой слушал этот панегирик. Потом сказал:
— Мы довольно регулярно видимся с вашим Борисом Алексеевичем на пленумах обкома партии. Он меня все приглашает на завод, я обещаю, да вот никак не соберусь... Кстати, Роман Павлович, есть деловое предложение. Переговорите с директором, чтобы он нам дал статью о реконструкции. Как, Герман Иванович?
— Да, это было бы хорошо, — согласился тот.
— Скажите, что это моя личная просьба, — обратился редактор к Роману. — Передадите?
— Конечно, с удовольствием, — ответил Роман.
— Ну, а теперь о том, что лично вас касается... — редактор слегка помедлил, повернулся к Герману Ивановичу: — Как там, готово, не знаете?
— Сейчас проверю, — он живо направился к двери и тут же вернулся, отдав редактору небольшой конвертик.
Тот не спеша открыл его, извлек алую книжечку, внимательно прочел, что написано внутри.
— Вот, Роман Павлович, удостоверение. Отныне вы наш нештатный корреспондент. Разрешите поздравить!