Добрые времена
Шрифт:
— Все великие люди любили и умели готовить. Например, Дюма...
Стало ясно, что с Ирой больше по душам не поговоришь. Ромка достал из рюкзака блокнот, ручку и сел за обеденный стол писать письмо.
«Дорогие мама и брат Коля! Пишу Вам с солнечной целины. Живем мы здесь хорошо. Работаем. Я научился косить и запрягать лошадь. Есть у меня любимый мерин, по кличке Серый. Как хорошо на нем скакать по необъятной степи...»
Ромка потер лоб. Похоже на компиляцию из ковбойской песенки. Да ладно, не поймут. О чем еще писать? Трудовые конфликты вроде ни к чему.
«Кормят нас здесь хорошо. Три раза, не считая полдника, когда дают молоко. Каждый день — мясо».
Чересчур мажорно получается. Мать скажет, если все так хорошо, то зачем деньги посылать?
— Свет! — окликнул он друга. — Ты матери писал?
— Нет еще, — пробуя из большой кастрюли, ответил тот.
— Для чего деньги попросить, как ты считаешь? Ведь если правду написать, что для курева, не даст?
— Скажи, что врачи рекомендовали мед. А здесь он десять рублей банка.
— Что-то я меда не видел, — недоверчиво заметил Ромка.
— Я тоже. Но зато правдоподобно.
Хмыкнув, Ромка стал заканчивать письмо. Раздались веселые голоса. Это вернулись туристы — осипшие, охрипшие.
— Холодно ночью, жуть! — мрачно сказала Алка. — Правильно, что не пошли.
За кухней начался скандал. Подошедший на шум Ромка увидел, как Михаил, словно рассерженный гусак, наскакивает с какой-то бумажкой на невозмутимого Светика.
— Ты чего, Миш?
— Попросил его как человека, а он свинью подсунул.
— Какую свинью?
— Да вот стихи.
Оказывается, незадолго до похода Михаил привязался к Светику с просьбой написать стихи, причем как можно экзотичнее, обещая в качестве гонорара заначенную пачку «Новости».
— Зачем тебе? Плюнь! — отмахивался Светик.
— Понимаешь, мне для девушки надо!
— Какой девушки?
Михаил смутился.
— Ну, для одной. В Москву хочу послать.
— Так сам и напиши.
— Не могу, понимаешь? Частушки сатирические могу, а про любовь — никак.
Желание получить «Новость» победило, и Светик сдался, быстро накатав необходимое количество строк.
А в походе произошел конфуз. У костра Михаил, обняв Натэллочку, начал ей жарко с завыванием читать в ушко, специально, как он сказал, написанные им экспромтом стихи:
Вы, помнится, были дочь фараона.
А я был жрецом, очень может статься.
И в мрачной тени дворца Эхнатона
Ваш трепещущий рот я учил целоваться!
Натэллочка страшно захохотала. Оказывается, эти самые стихи Светик ей преподнес на день рождения полгода назад.
После обеда к ним пришел Кузьмич с каким-то необычным торжественным выражением лица.
— Прошу в баньку, — почти пропел он. — В нашу, алтайскую. Ох, крепка! Ульяна моя специально для вас постаралась.
Баня представляла собой землянку. Кузьмич широко распахнул дверь, и снизу повалил густой то ли пар, то ли дым.
— Прошу, — сказал он гостеприимно. — Только предупреждаю, что топится баня по-черному, поэтому стен не касайтесь — сажа. Для парку вот на камни водички плеснете. Давайте, давайте смелей. Как говорится, с легким паром!
Больше пяти минут не выдерживал никто. Вылетали очумелые, наглотавшиеся дыму и прямо падали на траву.
Потом, утомленные и не столь уже загорелые, как казалось до бани, пили у Кузьмича квас.
Подъехали париться и старшекурсники, оживленно обсуждая программу завтрашнего отдыха. И тут они обскакали! Женька узнал, что завтра в центральную усадьбу идет грузовик порожняком, и вся бригада решила махнуть в клуб на танцы.
* * *
Этот скандал назревал давно. Началось еще с первого дня, когда Светик выплеснул свою кашу за плетень. Что греха таить, никто из девчонок кулинарными талантами не блистал. Не удивительно, что то один, то другой из ребят, может, не очень демонстративно, как Светик, освобождал свою миску энергичным жестом назад. Разнообразием меню поварихи не баловали — щи и мясо с отварной картошкой изредка с макаронами.
— Что вы хотите? — возмущенно говорила Алка. — На такую ораву готовить, да еще о разносолах думать?
В ее дежурство и произошел взрыв. Девочки продолжали убирать ток, а всех ребят бросили скашивать «неудобья» там, где комбайн не пройдет. Сама Алка в обед привезла им огромную кастрюлю щей и такую же кастрюлю отварной картошки. Раздача второго блюда под ворчание ребят подходила к концу, как вдруг раздался истошный крик Светика:
— Смотрите! Она даже картошку не помыла!
В руках он держал отобранную у Алки кастрюлю. Все подходили и поочередно заглядывали туда. На дне плескалась черная вода.
— Мыла я, ей-богу, мыла, — отчаянно спорила Алка. — Только воду слить забыла.
Михаил, почувствовавший приступ тошноты, сделал такое отчаянное лицо и так решительно двинулся в сторону поварихи, что та, побледнев и мгновенно замолчав, опрометью бросилась к телеге, что есть силы хлестнула свою любимицу Машку и, страшно тарахтя на ухабах, умчалась.
Все дружно захохотали, Василий поскучнел и сказал:
— Жрать-то хочется.
И, обращаясь к Светику, в сердцах добавил:
— Черт тебя дернул на дно заглядывать.