Дочь княжеская. Книга 4
Шрифт:
— Я… я… я…
— Боитесь? — понимающе сказал маг.
Хрийз кивнула, отчаянно пытаясь не разреветься. Слёзы в магическом пространстве — потеря сил, это она помнила.
— Не плачь, добрый ангел, — тихо сказала Каринка, поднимая лицо. — Я с тобой.
От неё словно протянулся тихий, тёплый ветер, погладил ласково по щеке, схлынул, оставив прилив пьянящей бодрости, с которой горы по колено, море по щиколотку. «Я справлюсь, я не могу не справиться».
— А
— Нет, — сурово сказал Темнейший. — Не такая вы сильная, хотя я верю в то, что вам… эээ… не жалко.
— Пожалуйста!
— Нет.
Короткое, простое «нет». И точка. Последняя, весомая. Время завертелось вокруг и прыгнуло вперёд: в кабинет заглянули какие-то крепкие люди в чёрном, стали осматривать помещение, один из них почтительно заговорил с магом… ему жестом велели пока помолчать…
— Лучше всего уходить из мира на закате, — дали Хрийз последний совет. — Дорога — прямее и легче… Не бойтесь. У вас получится.
— Благодарю, — хрипло сказала мама.
Ей кивнули. И отдали ещё одно короткое распоряжение:
— Возьмите под присмотр Карину Емельяновну. Отвечаете за неё душой и телом.
— Отвечаю, — глухо сказала мама. — Душой. И телом.
И снова — как в давнем, но отчего-то чужом, будто из другой какой-то жизни вырванном, детстве — дом полнился запахами свежих оладьев и клубничного варенья. Карина уплетала за обе щёки, глаза сияли. Хрийз казалось, что она не очень помнит произошедшее недавно. Что-то с ней определенно было не так… Аутизм? Задержка умственного развития? Нет, не то, не то, но…
Лисчим она напоминала, озарило вдруг. Младшую дочь Ненаша Нагурна. Та же самая рассеянная детскость разума при запредельном магическом потенциале. Вот только у Карины в ауру впечатана была инициация двойная — стихией Воды и стихией Жизни. Сейчас, без некротической сети Рахсима, аура девочки расправлялась на глазах, наливаясь силой. Действительно, присмотр нужен. При ограниченном разуме и неограниченных возможностях — еще какой!
— Поешь, Христиночка…
Горка румяных оладий, сметана в запотевшей от холода стеклянной баночке, крупные клубничные ягоды в тёмном сахарном соку…
— Ты сможешь, — ответ на невысказанный вопрос. — Эти оладьи — сможешь… Тебе нужно… подкрепиться перед дальней дорогой.
— Ты веришь, что я смогу не умереть?
— Я верю, — чётко, жёстко сказала мама, — что в скором времени возьму на руки своего внука. А потом еще и внучку. И их младших. Я вижу в твоей ауре сверкающие коконы будущих детей, они должны родиться, значит, ты должна выжить.
— Они ведь могут родиться и в другой жизни, — тихо ответила Хрийз, испытывая невероятную горечь, которой не могла даже подобрать названия. — Душа бессмертна, смертно — сознание.
Никогда раньше не посещали её такие мысли и такие чувства. И от того странно было видеть себя словно со стороны и удивляться: я ли это. Может быть, всё-таки не я?
— Какая разница, мама, какая к чёрту разница, ведь это буду уже не я!
Тихое касание, и сила Стража перетекает в призрачное тело, как вода переливается из одного озера в другое — не рывком, а медленно, с бликами и пенной игрой на солнце.
— Ты пройдёшь по Грани. И выживешь. Я в тебя верю…
— Спасибо.
Что тут скажешь? Только «спасибо». Все остальные слова прозвучат фальшиво. И даже «спасибо» получилось со вкусом неверия.
— У тебя есть Проводник.
Яшка сидел на подоконнике, сложив крылья и внимательно посматривая то на улицу, то вовнутрь. Бдил. Уж теперь-то любая пакость, покусившаяся на хозяйку, получит клюв в сонную артерию и — досуха!
Внешне — всё та же крупная птица, бесстрашный морской охотник, светлые серебристые перья, неистовое оранжевое пламя в круглых глазах. Но Хрийз видела тусклую мертвечину в ауре друга, и даже разглядела след недавней инициации, только понять не смогла, кто сотворил подобное с её другом. «Метаморфоз невозможен без добровольного согласия», — эхом отдались в памяти недавние слова Темнейшего. Значит, Яшка пошёл добровольно.
«Ради меня».
Слёзы навернулись сами.
«Вот чистая душа, рискнувшая всем ради меня. Я не могу подвести. Я должна соответствовать. Я должна справиться! Чтобы жертва Яшки не оказалась напрасной. Хотя бы ради него… Но как же страшно, кто бы знал!»
— Кушай, Христиночка… Кушай…
— А то я всё съем, — пообещала Каринка, оторвавшись от своей тарелке.
— Лопнешь, — предостерегли её, и девочка засмеялась:
— А вот и не лопну! Я много съесть могу.
Хрийз взяла оладушек, — пальцы не прошли насквозь, как она боялась. Не простой, видно, оладушек, с начинкой из магии. Той магии, что должна помочь при переходе. И даже вкус был почти тот же самый, как в детстве. Жареное ноздреватое тесто, аромат клубники и корицы, мама… бабушка… всегда добавляла в клубничное варенье корицу… для усиления вкуса…
Объевшуюся Каринку отправили спать в её комнату. Мама лично проверила, чтобы в комнате не осталось ничего от закладок Рахсима. Хрийз безумно хотелось спросить, как же это так получилось, что в их с бабушкой… мамой! — доме поселились чужие люди, да с одарённой девочкой, да еще и так, чтo девочку сосал на расстоянии проклятый паук. И что, прямо никто не видел, прямо все мимо шли, в стороны глядя?
Годом раньше спросила бы, да еще в лицо не преминула бы высказать своё возмущение. Сейчас — понимала, что была причина. Какая? Что-то подсказывало, что мама не расскажет. Слишком много она утаила во своё время, и тоже ведь была причина, наверное. А хуже всего, если причина осталась до сих пор, и тогда придётся услышать «нет, я не могу рассказать», или, что ещё хуже, придётся слушать враньё, а маме то враньё произносить. Была, была эта связка, был запрети — что-то ещё, неуловимое, но давящее.