Дочь княжеская. Книга 4
Шрифт:
Хрийз вдруг поймала себя на мысли о том, что попросту не хочет знать ничего. Если мама сможет рассказать, она расскажет. Если нет — значит, нет.
… На террасе, устроенной на крыше дома, ничего не изменилось. Всё те же цветы — полосатая и синяя петуния в кадках, карликовые розы, рыжие лилии, зелёные гроздья на виноградной лозе, дерево протянуло со двора ветви, усыпанные не крупными пока ещё яблочками. Делишес голд. Поздний сорт, он созреет лишь в октябре…
Далёкое море за крышами. Крыши, крыши, крыши — вниз, вниз, к сверкающей под вечерним — уже вечерним! — светом бухте. И похоже на Третий мир, и не похоже. Ветер несёт другие запахи. Магический фон несёт в себе другие оттенки линий распределения сил. И солнечный свет непривычного оранжевого — не зелёного! — оранжево-жёлтого цвета. Белая ограда не зеленовато-золотая, а рыжая. И кипенно-белые громады кучевых облаков горят иначе. Небо — синее-синее, а вот море — стальное. И кажется, будто даже отсюда слышишь металлический скрежет набегающих на гранитный берег волн.
— Прости, — вдруг сказала мама, не оборачиваясь.
Хрийз проглотила слова. Простить? За что?!
— Не уследила за тобой, — тяжело выговорила мама. — Не уберегла. Но я так хотела… — она с силой сжала пальцы в кулак, — так хотела, чтобы ты не хлебала сполна этой дряни! Войн этих. Драк за наследство. Чтобы всё у тебя было, а тебе бы… ничего… за это… не было.
— А он считал, что всё должно быть иначе, — тихо ответила Хрийз.
— Он? — мама всё-таки обернулась.
В ней всё ещё оставалось что-то от той любящей бабушки, которую Хрийз знала всё детство. Но в маске уже не было нужды. И в лице горела та самая яростная неукротимость, какой в избытке было, скажем, в принцессе Чтагар — Стражу Грани смертельно опасно оставаться тихоней.
— Мой отец, — пояснила Хрийз. — Бранислав Будимирович, князь Сирень-Каменногорский. Я его простила, мама. Он хотел как лучше для меня, и он сделал как лучше. Почему ты его ненавидишь? У тебя лицо такое…
— Убила бы, — кивнула мама.
— Он взял тебя силой?
— Нет!
— Тогда — почему?
Мама отвернулась, положила руки на деревянные перила. Сказала глухо:
— Тебя это не касается, дочь.
— Касается, — непримиримо ответила Хрийз. — Он — мой отец, а ты — моя мама. Не только биологически.
— Ишь ты, сумел найти к тебе подход, — с ироничным уважением сказала мама. — Влез без мыла. Но, может, и к лучшему. В моём мире тебе не выжить. А там, у него, есть шанс…
— Он пропал, мама, — тихо ответила Хрийз. — Я не знаю… ни в чём не уверена… может быть, его убили совсем. Там — война, мама. Там всё плохо.
— Хочешь остаться? — мама снова обернулась, смотрела недоверчиво. — Ты действительно хочешь остаться?
— А могу? — вопросом на вопрос ответила Хрийз.
Её окатило волной безудержной надежды: а вдруг можно будет остаться и как-то отлить свою призрачную сущность в настоящее тело; ведь чувствовали же пальцы упругое тепло маминой ладони, а во рту еще стоял вкус маминых оладьев с клубникой и сметаной…
Солнце прыгнуло к горизонту как сумасшедшее, по крайней мере, выглядело именно так. Как будто отчаянное нежелание покидать мир, в котором выросла, спалило в своём огне само время. Железные волны подступили к террасе, зашуршали, заскрипели почти под ногами. Яшка сорвался в полёт, с криком чертя над головой тревожные круги.
Наверное, если промедлить ещё немного, то окно закроется и переход через Грань станет окончательно невозможным. Наверное, надо было спешить.
Но вдруг окажется так, что будет можно остаться?!
— Можете, — сказал за спиной тихий, размеренный, грустный голос, уже знакомый по клинике доктора-смерть Рахсима, чтоб ему сдохнуть истинной смертью!
Из тёмного провала двери выступил тот самый высший маг, которого мама называла Темнейшим. И по маминому лицу сразу стало понятно, что гостя этого она на террасе собственного дома никак не ждала.
Солнце дрожало в мареве зари, погрузившись в окровавленное светом умирающего дня море наполовину. Мир пылал неугасимым пламенем, и даже Луна окрасилась в багровый: затмение на закате, редкое явление. В другой бы раз восторгалась красотой небесного шоу, но сейчас теребил душу противный липкий страх. Перед судьбой своей дальнейшей, перед этим вот человеком — человеком ли? — которого боялась даже мама. Мама не показывала страха, ясное дело, даже встала чуть впереди, заслоняя собой своё непутёвое дитя. Но уроков Кота Твердича хватило, чтобы распознать главное: мама, хоть и Страж Грани, незваному гостю не ровня. Он это понимал, она это понимала, и Хрийз видела тоже.
Не перед кем притворяться.
Не лгать же себе.
Особенно сейчас.
— Вы можете остаться, Хрийзтема Браниславна, — дружелюбно выговорил Темнейший, внимательно рассматривая призрачную девушку цепким взглядом своим маленьких светлых глазок. — Но вам… эээ… не понравятся условия, которые должны быть выполнены для этого.
— Какие условия? — спросила Хрийз, изо всех сил стараясь держаться достойно.
— Вам необходимо получить тело, — спокойно объяснили ей. — Тело, у которого есть место в нашем мире. Которое не отторгнет вашу… эээ… изрядно пожёванную злой магией душу.
Он прошёл вперёд, сел на скамейку, — сколько раз Хрийз сама сидела на этой скамейке в детстве! С мороженным или корзиночкой малины или просто так!
— Рахсим тоже предлагал мне… тело, — настороженно сказала Хрийз. — Вы об этом?
— Именно, — покивал Темнейший. — Именно так! Чтобы душа обрела тело, тело должно потерять душу. Вы готовы?
Жизнь в Третьем мире приучила не бросаться словами сходу. Скажешь опрометчиво «да», и влипнешь. Потому что на таком уровне, будучи стихийным магом, по-другому уже не получится. Кому много дано, с того много и спросится. Хрийз не помнила, откуда мудрые слова, но они очень точно отразили ситуацию.