Дочь княжеская. Книга 4
Шрифт:
Кровать — огромная, Хрийз не возражала против такого внезапного склада. Тем более, что от вышитых Елью сорочек тянуло родной, исцеляющей магией.
— Люблю… тебя… — выдохнула Хрийз, с трудом кладя ладонь на запястье своей младшей. — Ель… ты… хорошая…
И снова пришла боль, вместе с темнотой и беспамятством.
А очнуться пришлось от тревожно стукнувшего в сердце беспокойного страха. Кто-то был рядом, кто-то не слишком-то добрый. Хрийз хватило ума не поднимать веки, кто бы это ни был, пусть решит, что она по-прежнему без сознания. Страх корчил и выкручивал тело: девушка совершенно точно знала, что стоит ей пошевелиться, застонать, да просто приподнять ресницы, и всё, конец, безжалостный и страшный.
Как в детстве, когда боялась всего на свете — был когда-то такой вот несчастливый год, не то в четыре года, не то в пять. Напугалась чего-то, чего именно — сама забыла. Но боялась всего! И заговоры мамы не помогали. Везде чудились зловещие тени, страшные шорохи, оскаленные пасти. Может быть, и тогда приходили за душой её, но сгинули, не солоно хлебавши?
Позже, вспоминая, Хрийз поняла, что спасли её — вышивки Ели. Рубашка, которую Хрийз позволила надеть на себя, несмотря на боль адскую. Сумка, припрятанная под подушками в изголовье, в сумке были еще две сорочки, на смену, и обе заряжены были магией Жизни от души. Книга аль-мастера Ясеня, как магический артефакт запредельной силы. Такие артефакты, как узнала потом Хрийз, обладают чем-то вроде собственного осознания, не такого, как у человека, не такого даже, как у фамильяра. Поэтому проявляют норов: одному магу дадутся в руки, а второго оттолкнут, если вообще не уничтожат или сотворят над ним что похуже, например, расколют на части душу… Собирай ту душу потом, если сможешь.
Но всё это будет потом.
Не через день, не через десять даже.
Почти через полгода, зимой, когда в окна будет биться и выть непогода, а в сердце поселится вьюга стылого одиночества. Выросла, повзрослела. Сама теперь, всё — сама…
Впрочем, тогда Хрийз ни о чём подобном даже не задумывалась.
Одна из вечностей закончилась спором. На повышенных голосах разговаривали двое, обе — женщины. Хрийз молча слушала: говорились страшные слова, звучали страшные, насыщенные магией, проклятия…
— Поди прочь, детоубийца! — голос тот же, что огрызался за организацию погребального костра. — Прочь поди, не место тебе, убийце, рядом с последним ребёнком правящего рода!
— Ишь, заговорила как, — второй голос глубок и неспешен, как полноводная река. — А кто про умертвие громче всех кричал?
— Я ошибалась, — ярость в первом голосе дрогнула, зная за собой оплошность, если не сказать, косяк.
— Ошиблась один раз, ошибёшься в другой.
— Да как ты! Ты!
Полный искренней ненависти птичий крик: Яшка! Даже с закрытыми глазами траектория его полёта впечаталась в сетчатку стремительной молнией. Магический спектр зрения никто не отменял: серый тусклый след неумершего развалил пылающее многоцветье магического фона надвое, как взмах ножа.
— Яшш…Яшка… чччёрт…
Из горла вырвалось лишь сипение, отвратительно, даже крикнуть как следует невозможно! Хрийз вздохнула, дотянулась до сознания фамильяра и рыкнула мыслью: «Сидеть!»
Ничего умнее в голову просто не пришло. Яшка вякнул, судя по шуму крыльев, перевернулся в воздухе, словно налетел на невидимую стену, а потом прямо сквозь плотное, тёплое покрывало бедро ощутило могильный холод, — это бешеный птиц приземлился на постель и прижался к хозяйке. Хрийз двинула руку — какая отвратительная слабость, неужели она не уйдёт уже никогда? Вот ужас-то, жить — так! Двинула руку и положила ладонь на птичью голову. Яшка заворчал умильно, подлаживаясь под хозяйкину кисть.
Добрый страж. Верный. Родной фамильяр… Не объяснить словами, но Хрийз испытала к птице огромную вспышку чувств, от благодарности до вины, — ведь именно из-за неё он стал… таким. А без него она бы не вернулась никогда. Не нашла бы дорогу.
Но мирно лежать Яшка долго не станет. Не тот характер, а теперь уже и не та сила. Хрийз и раньше не могла с ним толком справиться, а уж теперь, валяясь на постели в виде полудохлого бревна — и подавно.
— Я позже зайду, — верно оценила ситуацию обладательница первого голоса.
Шорох шагов, слабый скрип отворяющейся двери… Волна холода, прошедшая от порога. Холода, в котором легко читались снежные нотки свирепой метели. Какое сейчас время года, зима?! Но ведь нападение третичей и чёрные пещеры случились весной!
«Сколько же меня здесь не было!» — в испуге подумала Хрийз. — «Год, два? Десять? То-то Ель такая… такая… и у сЧая лысина вроде больше стала!»
— Четыре года, — устало сказал над ней второй голос. — Четвёртая зима пошла…
Время в разных мирах течёт по-разному, хотя всегда течёт только вперёд. Так значит, четыре дня на Земле — это четыре года здесь?
— При переходах сквозь междумирье происходят искажения, — невозмутимо выговорил всё тот же голос. — Вам повезло, ваша светлость. Могли вернуться через сто лет или вовсе через тысячу…
Хрийз всё же разлепила веки. Усилие, потребовавшееся для этого, почти совсем отняло последние невеликие силы. Но посмотреть на говорящую стоило.
Она узнала женщину. В длинном светлом платье, украшенном стеклянной нитью, в плате, хитро ввязанном в белые косы концами, украшенными бусинами на длинных низках. Аура из ослепительного Света, — гостья прошла инициацию этой изначальной силой, прошла давно, у юных не пылает так, что хочется зажмуриться и спрятать голову под подушкой.
Аль-нданна Весна, вспомнилось имя.
Маг-артефактор.
Одна из Верховных Хранительниц Вершины Света, храма, стоящего далеко от Сиреневого Берега, в столице Небесного Края.