Дочь мэра
Шрифт:
Тушите свет, я остаюсь тут. Скольжу языком по губам, сталкиваясь с ее маленьким язычком. Есть контакт. Ликую внутри, растягивая лыбу на половину лица. Да какой на половину? На все рыло тяну, не прекращая ее целовать.
Стреляйте в меня еще много раз, если это будет продолжаться вечно!
Глава 12
Мне кажется, я в шаге от того, чтобы потерять сознание и это совсем не от вида крови, а от того, как он меня целует, обнимает и просто влияет на меня.
Исаев жадно сминает губы, грубо давит на бедра, сильнее прижимая к себе, и между нами нет и сантиметра — словно примагничены намертво друг к другу.
По телу проносится ток, зажигая меня изнутри.
Я не понимаю, в какой момент сама обнимаю его и вожу пальцами по короткостриженому ежику. Не понимаю, как полностью теряюсь в прикосновениях ласках, доводящих меня до невидимой грани, за которой — хоть потоп, на все плевать. Воздуха катастрофически не хватает.
Где-то на затворках сознания у меня кричит совесть, что я не могу вот так просто падать к нему в руки, так быстро и без всякого сопротивления или подобия ему. Но вслед за совестью приходит какое-то упоительное наслаждение, отрезающее пути к сопротивлению. Ни взбрыкнуть, ни оттолкнуть.
Когда Исаев обхватывает мое лицо, и первый отрывается от губ, мне кажется, что только что меня отсоединили от прибора жизнеобеспечения.
Я вперяюсь взглядом в его глазищи, распахнутые так широко, что в отражении невозможно красивых глаз, обрамленных длиннющими темными ресницами, я вижу саму себя, ошарашенную с приоткрытым ртом.
По спине водопадом льется стыд, приправленный жаром и непонятно откуда взявшимся сожалением о том, что я все-таки нарушила этику.
Но я не жалею, что мы поцеловались, и может прямо сейчас хочу провести пальцами по губам, но не смею оторвать их от плеч. Все же опускаю неловкий взгляд, напарываясь на нашу совсем нескромную позу, и начинаю понимать, что я сижу верхом на нем, прямо упираясь всем сокровенным в бугрящийся подо мной член.
Сижу не полностью, потому что Исав все это время удерживает меня, чтобы я не ерзала на раненом бедре.
Господи…Какой стыд.
— Как вкусно, — довольно заявляет, улыбаясь, как Чеширский кот.
От затапливаемого меня стыда я не знаю, куда деться. Боже.
— Боже, тебе нельзя напрягаться, а я… — Слегка поерзав, я еще сильнее прижимаюсь грудью к его стальной груди, ладонью упираясь прямо в выпирающие ключицы.
— А ты очень легкая, — он скашивает мою натянутую фигуру чуть ниже, насильно впиваясь в меня мужским достоинством, и на мгновение я почти теряю связь с реальностью.
Дыхание сбивается сильнее. Закрываю глаза и так сильно жмурюсь, что перед глазами появляются разноцветные точки. Кошмар. Кошмар! Резко открываю глаза.
— Ну ты чего? Яночка, ты же такая молодец. Перевязала меня, а если и могла бы в обморок упасть, то только от того, какой я неотразимый, — улыбается теплее, прижимаясь лбом к моему, и так смотрит, что я забываю, что он бабник, который меня только за сегодня зажал и поцеловал дважды.
Так вообще бывает? Чтобы так смотрели?
Не моргая. Не дыша. В глаза и в душу, а потом на губы и так поджимает свои, будто бы сожалеет о чем-то или очень хочет повторить. Боже. Я тоже хочу не то забыть, не то повторить или повторять все время, но вместо этого слегка упираюсь ладошками в плечи, отталкиваясь назад.
— Нельзя так, там же открытая рана, а я сверху…
— Я могу быть сверху, — шепчет в ухо, цепляя мочку. Господи. Ну откуда ты такой танк прешь?
— Богдан… — обрубаю его, включая наконец-то мозг.
Он опять клонит туда, куда очень хочет, а ты тут таешь в его руках. Зарубкой захотела стать?
— Извини, ну пошутить немного можно? Улыбнись, Облачко, у нас все получилось, — самодовольство распластывается по лицу Исаева бесконечным полотном.
И я вспоминаю, что да, то ли в коматозном, то ли в шоковом состоянии, но я сделала то, зачем сюда вообще-то и пришла. Поверить не могу. В какой-то момент меня так плющит, что я ощущаю, как по щекам начинают литься слезы.
— Эййй, а ну отставить потоп. Не понял, я тут ее вылечил за один разок, а за три-четыре побежишь по крови как Моисей. Изи ваще, так что быстро мне улыбку нарисуй на своем прекрасном личике, — Богдан пытается шутить, сажая меня окончательно на свои бедра и захватывая лицо руками. Морщится, потому что ЕМУ БОЛЬНО, а ты села сверху своими шестьюдесятью килограммами, Белова!
— Спасибо, да дай я встану, тебе нельзя…
— Малыш, все мне можно. Дай я только схожу попысаю своим красивым писюном. А если не попысаю, то хоть полюбуюсь, лады? А ты успокойся пока что. Я быстро. И ты это…я быстро только писаю если что.
Я прыскаю от смеха, хоть эта шутка на грани фола и ниже пояса, но ничего не могу поделать, ведь он так смешно ее произносит. Кошмар!
— А вот и улыбка, ура. Ну я пошел…
Ссадив меня с рук, Богдан медленно встает и так же медленно идет в сторону уборной, пока я смотрю на перекатывающиеся мышцы, на тот самый стоящий колом член, и вообще на всю эту махину, вышагивающую хоть и не быстро, но достаточно грациозно.
А еще ноги у него кривоватые, и даже это не может его испортить.
Они очень милые, эти кривые ноги…
Ох.
Когда Богдан скрывается в уборной, я начинаю бить себя по щекам, сгребаю все грязные бинты, лекарства, и очень быстро ретируюсь с места преступления. Щеки горят, губы полыхают, но с какой-то абсолютно идиотской улыбкой я наглым образом бегу прочь, чтобы у нас все не зашло слишком далеко…
Надо сделать перерыв, иначе мой мозг взорвется.
Сердце выпрыгнет из груди.
Глава 13
Ощущения, что мои мозги стекают в трусы, поджигая реальность новыми красками: всеми оттенками красного, очевидно, если принимать во внимание пылающее ощущение на коже. Под кожей. Везде.
Писаю так быстро, будто бы еще в школе участвую в конкурсе среди пацанвы, кто дальше письнет в вазоны с цветами, что расставлены возле окна.
Да, каюсь, я не был послушным мальчиком. Более того, я бы оторвой, и если бы не мой дядька, не ясно еще, что выросло бы. Ну так-то и выросло тоже не прямо золото, сойдет в общем-то под пивасик.