Дочь мэра
Шрифт:
Мама много плакала одно время, все пыталась меня пришпорить. Но выходило только у мужика, он меня спортом задавливал, а уж если я херню творил, то прямо на месте приказывал падать на пол и отжиматься.
Если один-два раза это еще норм, то после третьего ты начинаешь думать, мол, а надо ли тебе эта поеботня? Учитывая, что с каждым косяком я отжимался в два или даже три раза больше, чем в предыдущий.
Может, не будь у меня Семена Николаевича в «батях» (Честь имею, командир!) все закончилось бы хуже. Гормоны-то все равно душили и заставляли творить и вытворять, я за это столько раз уже перед матерью извинялся, что не счесть, но как дядька говорит «ты давай покажи, что не зря мы тут все седели с тобой».
Показываю. Только она все равно не рада моей профессии, вечно держит руку на пульсе, старается меня ломать порой, не понимая, что это мой выбор. Иначе я себе представить уже не смогу, вот такой вот я.
Вот он Богдан Исаев, вот мой выбор, вот моя жизнь, и я себя тут комфортно чувствуя, лавируя среди знакомых мин.
А так даже могу собой гордиться, и с самого детства я точно знал, куда пойду и чем буду заниматься, ведь перед моими глазами был идеальный пример дядьки.
Несмотря на то, что моя мама отчаянно хотела видеть меня в моряках, что в общем-то смысла не лишено (они тоже могут гордо зваться офицерами, но получать в раз дцать больше, но это же скучно, драйва нет, а тут команда, вечный дух борьбы со злом), но в этом я ее разочаровал, в тайне поступив совсем не на морское.
Дядька меня поддержал, поспособствовал, подхватил, вот и обошлось без панибратства конкретно по карьерной лестнице.
Я просто лучший, вот почему в свои двадцать пять попал в спецподразделение такого уровня без мам, пап и связей, хоть я и допускаю вероятность, что моя фамилия могла бы сыграть какую-то роль в продвижении из-за однофамильца генерала Исаева, имеющего достаточное влияние.
Но Семен Николаевич за своих никогда не договаривается, это у него галочка, так что если где меня и подхватили, то самостоятельно вписавшись из-за знакомой фамилии.
«А я не вписываюсь, потому что ты хуйню сотворишь, а мне потом людям в глаза смотреть, так что сам пошел и начал думать, как попасть в Альфу».
Я пошел и начал соображать, благо, соображалка работает на «ура» и никогда не стоит на полшестого. Ну вы понимаете.
Меня Архангельский лично интервьюировал, а он мужик не просто жесткий, он сталь. Фамилия никак не коррелируется с особенностями характера, он ангел смерти, с ним договориться не выходит вообще ни у кого, потому что характер не сахар.
Мужик со стальными яйцами. Он не сидит среди бумажек в дорого обставленном кабинете, он со своими пацанами на земле в любых условиях, особенно в самых жестких, по уши в болоте.
Я его покорил, ну как и всех покоряю (пиздеть красиво — это не мешки таскать, но я могу и то, и другое).
Струсив своего раздутого младшенького, запаковываюсь так, чтобы не сильно уж выступал он рогом единорога между ног, и бегу на всех возможных скоростях своего организма обратно в палату, но застаю там лишь душераздирающий аромат своего Облачка.
А ее сдуло. Настроение ухает в пятки, разбивается на мелкие осколки. У меня вот столько планов было, ай, блять, надо было терпеть. Но терпеть-то нельзя, это вредно! Для младшенького, для меня и даже для Яночки, ведь нам еще детей стругать. Эх.
Опять пульсация на «детей стругать», потому что я абсолютно точно уверен: этот процесс с ней будет зашибись каким приятным.
Настроение сдувается вслед за ее уходом. Ну вот какого, малыш? Злюсь, ругаюсь мысленно, но все равно не могу долго это делать, потому что сразу начинаю скучать по ней и по ее нежным ручкам на своем теле.
Уууу, нельзя сейчас об этом думать, мне ж до завтра терпеть, а что с младшеньким делать? С горестью смотрю на выпирающий бугор и выдыхаю. Вся скорбь народов мира отражается на моем лице. Нет, нельзя вот так расставаться на словах о том, что я только писаю быстро…
У меня даже номера ее нет, не говоря уже о чем-то большем, может адреса. Я бы доставку ей заказал, ведь я, лопух такой эдакий, до сих пор и ромашки не подарил, а конфетки и подавно. За то, что она меня буквально спасла.
Эх, моя ты четвертая отрицательная…Нельзя так со мной прощаться, надо губы в губы. И чтобы я еще дал добро уйти из палаты…
С трудом натягивая спортивки, решаю наплевать на майку и идти так: толкать людей на желания со мной коммуницировать и способствовать смешению двух четвертых отрицательных…Это при условии, что Яночку я не застану.
А я все еще верю, что смогу, не могла же она за пять минут сбежать из больницы?
Перебираю клешнями вроде быстро, но в душе не ебу куда мне идти, вот почему натыкаюсь только на палаты. Одна, вторая, третья и так далее.
От своей же медлительности хочется рвать и метать, еще и бедро ноет, но перевязка прямо очень помогла. Вообще мне охереть как помогают прикосновения Яночки. Можно мне выписать их хотя бы три раза в день?
И принимать ее еще рот в рот?
Ааа, хватит об это думать, Исаев! Найди сначала свою красавицу, а потом уже слюной исходись сколько влезет.
С трудом дохожу до пункта дежурной сестры, за которым сидит совсем еще молоденькая девчушка. Господи! Тебе хоть восемнадцать есть?
??????????????????????????Она поднимает глаза и клип-клип на меня, рот приоткрывая. Я ж-то хорош, сейчас все и узнаем… Наверное, а то девица залипла на мне, не моргая и не дыша. Хорош, чертяка?
— Здрасти! Мне бы Яночку найти. Подскажете, где искать?
Девица приоткрывает рот, осматривая меня с головы до середины торса, дальше ей точно мешает стойка. Вот если бы ее глаза могли бы встать и выйти, они бы уже поскакали ниже, минуя преграду.
Подобие улыбки загорается и сразу же тухнет.
И вообще, я не для тебя старался не одеваться, крошечка. Так что сильно не любуйся. И не обижайся, ведь тут ничего личного.
Я уже занят и очень этому рад, вот почему улыбка растягивается до ушей, стоит мне только представить для кого я так старался. Ух, взял и разделся.