Дочь мэра
Шрифт:
Облачко закатывает глаза, краснея так, что я начинаю беспокоиться о ее давлении, прямо приливает к голове же! А моя кровь приливает вниз. Так и живем, господа хорошие.
— Богдан, ты будь серьезным в такой момент, я прошу тебя.
— Ооо, я очень серьезен, Облачко. Давай.
Толкаюсь ближе к Яночке, представляя совсем другую картинку под словом «толкаюсь», и в целом-то я готов к труду и обороне.
А также к боли и вероятной потери сознания, только для того, чтобы еще раз зацемкать Кудряшку. Меня распирает по швам от странной радости, воспламеняющей кожу в каждом сантиметре, пока я с одержимостью психа слежу за каждым движением аккуратных пальчиков, скользящих по моей коже и рождающих табун мурашек в ответной реакции.
Аж руки сводит, стоит представить эти пальцы совсем в другом месте, например, сжимающими Младшенького. Последний радостно подпрыгивает от предвкушения. Рано, пацан, рано, мы идем тернистым путем, преодолевая максимальные трудности, но мы своего добьемся.
Исаевы не сдаются! Только вперед и с песней.
Яночка резко сдирает пластырь, на что я практически не корчусь и не стону, только шире улыбаюсь несмотря на боль. Она у меня на грани наслаждения или по ощущениям равняется с ней. Пофиг, если моя девочка меня вот так трогать будет.
Если эти пальцы слегка сдвинутся левее и заденут серединку Младшенького. Ух меня подкинет до небес и будет Ор выше Гор.
Замираю от скользящей ударами тока нежности, втягивая аромат Облачко поглубже в легкие. Мог бы еще глубже — забетонировал бы нахер в себе, но глубоко дышать для меня пока что та еще каторга. Каторга, на которой я от радости скачу, и где логика в моем поведении? Ее нет, если напротив стоит такая красота.
Я не замечаю, что там на бедре она делает, вижу только руки и пальцы, а еще слышу рваное дыхание. Плохо, да? Губы прикусывает, веки дрожат, мне вот по факту важно, чтобы она сейчас справилась, словно сам экзамен сдаю.
— Дыши, Облачко, дыши! Как я тебя учил?
Губы кусать я сам буду, а ты дыши полной грудью, моя радость, чтобы показать всем, где же раки зимуют. Кудряшка дышит, грудь высоко поднимается, и я теперь вижу проступающие соски сквозь белую блузку, от этого простого на первый взгляд вида во рту скапливается слюна.
Взгляд поднял! Сам себе приказываю, и очень вовремя это делаю, потому что Облачко начинает дышать поверхностно, теряясь. Мне стоит опустить взгляд, чтобы понять: кровь на месте, и реакция на нее есть, пусть и слабее. Нифига, не сегодня, малыш.
И вообще если падать в обморок, то только от орзазмов.
Резко перехватываю малышку за подбородок и тяну на себя, выдыхая огненный воздух ей в губки, перепуганный намертво взгляд впивается в меня.
Пока она не поняла, что происходит, я продолжаю наглеть и мягко касаюсь губ, почти невесомо, провожу языком по верхней, смещаюсь на нижнюю, сгорая от удовольствия и острого желания перекинуть ее сейчас на себя и провести руками по бедрам, стягивая с нее брюки. Ах.
Вау. Спелые ягодки такие сладкие! Хочу еще.
Перехватив голову своей малышки, углубляю поцелуй, притягивая Яночку ближе, настолько, что младшенький не на шутку бунтует. Языком ныряю в сладкий рот, и приборы отключаются. Руки перехватывают изящную фигуру Кудряшки, пальцы же впиваются мертвой хваткой — меня теперь не оторвать.
Облачко обнимает меня за шею, плавно скользит ручками по коже, одаривая меня очередной нежностью прикосновений. Мурчать от восторга готов, но вместе этого вожу по аппетитным булочкам с надеждой, что мне по пиздюлятору не прилетит потом. Хотя ладно, пусть прилетит, лишь она сейчас не оттолкнула.
В конце концов, мы же все оговорили, так? Я официально заявил о своих желаниях, планах и вообще растекся к ее ногам повидлом.
Спускаюсь поцелуями по скуле, шее, останавливаюсь на пульсирующей жилке, впитывая в себя бешеный стук перегоняемой крови. Затем наглею окончательно, слизывая сладость кожи своей девочки, да так дорожки с коксом не занюхивают, как я сейчас слизываю и втягиваю аромат Облачка.
Начинает казаться, что я на ней свихнулся окончательно, и чем больше трогаю ее, тем больше с катушек слетаю с довольной улыбкой на лице.
Аааа. Словно обезумевший иду дальше, наплевав на все морально-этические, потому что я давно уже забыл значения этих слов, а может и не знал вовсе. Ныряю с головой в пухлые груди, чуть ли не чавкая от удовольствия, ну или хрюкая как мини-пиг при виде еды.
Жадно я обвожу языком родинку у ореолы, оттягиваю маечку и, О ЧУДО, добираюсь до выступающих от возбуждения сосков. Это прекрасно. Это так прекрасно, что сейчас захлебнусь слюной.
Красивые и нежные прямо перед моим лицом, зарываюсь в них с головой, будто бы с разбегу в море ныряю и тону в ощущениях.
Облачко прикрывает глаза, тяжело дыша при этом, а я отправляюсь во все тяжкие: прикусываю выпирающий бугорок, схватывая на лету реакцию Кудряшки. Мне видно гуляющие по телу мурашки, я ощущаю дрожание, выхватываю полустон, срывающийся с пухлых губ.
Чувствительная вкусная девочка. И вся моя. Как пальцы в процессе не сожрать?
Все великолепие момента нарушают звуки шагов, отчего Облачко моментально напрягается в моих руках и резко спрыгивает с ног, являя стоящий колом член неприкрытым одиноким дубом. Вот же ж.
Для полной картины маслом кто-то самым наглым образом врывается в палату, пока я обтекаю от всего происходящего. Злой и неудовлетворённый слежу за тем, как Облачко тушуется и резко пытается застегнуть халатик. Моя самая красивая картина на сегодня захлопнута тканью медицинской формы.
Порно-фильмы нервно курят в сторонке, у меня сейчас одно желание — задушить незваного гостя.
— Белова, к тебе пришли, заканчивай тут, — та самая медсестра, что нагло мне соврала, сейчас стоит в проходе и негодующе осматривает то меня, то напряженную спинку Яночки. Изыди, ведьма!