Дочь огня
Шрифт:
Встревоженный ювелир последовал за ним. Он прекрасно знал, что девонбеги нахальнее самого миршаба, и боялся, как бы он не устроил в его доме при гостях какого-нибудь скандала.
Действительно, увидев приготовления к плову, девонбеги громко воскликнул:
— Ого, да здесь, оказывается, плов готовят! Что ж ты молчал, Тахир-джан! Ай, скупец! А ну, Гафур, пойди позови сюда моих джигитов, посидим, поболтаем, пока плов сварится. Только смотри, Тахир-джан, рису засыпай больше, нас человек пять-шесть, и аппетитом нас бог не обидел.
Гости растерянно смотрели на него. Ювелир ничего не ответил, прошел в каморку и вынес завернутую в кисею и белую бумагу корону Пошшобиби.
— Вы уж меня извините, — вежливо, не повышая голоса, сказал он девонбеги, протягивая ему корону. — Сейчас вам нужно выполнить свои обязанности и отнести корону в Арк. А завтра, если, даст бог, все будет благополучно, приходите, плов за нами.
— Ах, вот как ты со мной разговариваешь! — схватил ювелира за ворот взбешенный девонбеги. — Ты меня из дома гонишь? Вместо того чтобы возблагодарить аллаха за то, что мы оказываем твоему дому такую честь, ты…
— У меня гости, — твердо сказал ювелир.
— Ах, у тебя гости! — наливаясь злостью, закричал девонбеги. Вскочив с места, он яростно бил нагайкой по голенищу.
Слуга Гафур, который уже успел привести своих товарищей, подошел к девонбеги и что-то тихо сказал своему господину. Тот кивнул и повернулся к ювелиру:
— Нет, мой милый, нас не проведешь. Это у тебя не гости, это… это собрание джадидов! А иначе зачем бы тебе держать ворота на замке? Зачем прогонять меня? А? Ишь как побледнел!
— Взгляните-ка на них! — сказал Алимходжа Вафо-джану. — Стоило только не пригласить их на плов, и они сразу вас записали в джадиды.
— Заткнись, собака! — заорал на него девонбеги. — Думаешь, если ты ученый, так тебе все дозволено! Вот прикажу сейчас моим молодцам связать вас и всех засажу в тюрьму.
— А ну, потише, господин девонбеги! — вышел из себя ювелир. — Не для того сидел я целую неделкх над короной светлейшей Пошшобиби, чтобы меня в моем собственном доме оскорбляли.
Знайте, что… Он не успел договорить, как за дверью раздался голос Фирузы:
— Дядюшка Тахир-джан, Оймулло просила узнать, не учинил ли этот грубиян девонбеги в ее доме скандал?
У девонбеги от злости чуть не вылезли глаза, и он бросился к двери, чтобы избить нахалку, но его удержал Гафур. Он часто стоял на карауле у ворот гарема и узнал Фирузу по голосу.
— Их светлость Пошшобиби велели, чтобы Оймулло сходила домой и узнала, в чем там дело, почему не несут до сих пор их корону, — снова послышался из-за двери голос Фирузы. — Они сказали: Я хорошо знаю грубость девонбеги, но если он только осмелится оскорбить чем-нибудь моего мастера или хотя бы повысить на него голос, скажите мне, я так его отделаю, что он всю жизнь будет помнить.
Девонбеги побледнел, ноги у него задрожали, он прислонился к стене и умоляюще посмотрел на Гафура.
— О, мы знаем, как великодушна и милостива их светлость Пошшобиби, — громко произнес Гафур, не растерявшись. — Никакого скандала нет, просто здесь немного пошутили.
— Да, да, конечно, это была шутка, — заикаясь, пробормотал девонбеги. — Передай, пожалуйста, Оймулло, что мы только хотели немного посмеяться… Ну а если мы в чем провинились, то просим извинения… Ну, приятно вам оставаться, дай бог вам хорошего аппетита. Мы пошли…
Гафур вышел первым, за ним побрели его растерянные и испуганные дружки, шествие замыкал девонбеги. Проходя мимо Фирузы, стоявшей у двери в парандже, он остановился и, пытаясь выдавить на своем лице улыбку, еще раз заискивающе повторил:
— Так уж ты передай, пожалуйста, Оймулло, что мы пошутили.
— Если вы еще хоть раз попробуете так пошутить, то я все расскажу их светлости Пошшобиби. Так и тетушка караулбеги приказали. Ну ладно, несите быстрее, а то как бы мне еще за вас не попало.
— Сию минуту все будет исполнено, — подобострастно ответил девонбеги и вышел на улицу.
Мужчины долго молчали, и только после того, как Фируза закрыла за девонбеги ворота, стали приходить в себя.
— Слава богу, ушли, — с облегчением сказала Фируза, входя. — Что-нибудь надо сделать, дядюшка?
— А где Оймулло, девочка? — спросил ювелир.
— Оймулло… — Фируза немного растерялась. — Оймулло в Арке… Я себя плохо почувствовала, дядюшка, жар у меня поднялся, вот Оймулло и велела мне идти домой… Подхожу к дому и слышу — девонбеги орет… Ну, я и…
— Значит, все сама сочинила? — засмеялся ювелир.
— А что же было делать? — смутилась Фируза.
Мужчины наконец поняли, что произошло, и громко расхохотались, расхваливая догадливую Фирузу.
— Молодец, доченька, — обрадовался ювелир, — отвела беду. Сто тысяч раз спасибо твоему отцу, лучше всех нас сообразила…
Ну, иди отдохни. А господин доктор даст тебе лекарство.
— Спасибо, дядюшка.
Фируза поднялась в балахану, а ювелир, взглянув на расстроенные лица гостей, сказал:
— Ну что ж, друзья, собака полаяла и, слава аллаху, сбежала. Это еще недостаточное основание, чтобы отказаться от плова…
Вечером того же дня в доме ткача Гуломали собралось человек восемь его товарищей по ремеслу.
Хайдаркул и Асо еще не пришли. Гости пили чай, курили чилим и вели неторопливую беседу.
— Верно говорят, что горшечник пьет воду из разбитого черепка, — сказал старый ткач. — Вот взять нас, ткачей, — одеваем всех в атлас и шелк, а сами ходим в ситцевых да карбасовых халатах. Взяли бы все ткачи Бухары да и договорились — давайте целую неделю только на себя работать. Сошьем себе шелковые халаты и будем в них щеголять.