Дочь огня
Шрифт:
— Только что мы говорили о тебе, — подбодрил его водонос, — говорили, что жених хоть куда!..
Асо покраснел от смущения и опустил глаза. Юноша был высок, широкоплеч, с сильными руками и ногами, смуглый, круглолицый, с большими блестящими глазами, над верхней губой его едва пробивался черный пушок, но казался он старше своих лет. Асо был круглый сирота, почти не помнил свою мать. Единственное, что помнил: мать лежит в постели больная, Дилором-каниз подает ей воды, а мать протягивает к нему руки… Потом на него надевают халат, подпоясывают, дают в руки палочку и ведут перед носилками с покойницей, велят плакать и кричать: «Ой, мамочка!..» А потом знакомый садовник взял его к себе, и, когда мальчик подрос, он стал работать в саду.
С тех пор как Асо вошел в разум и начал понимать людей, он полюбил старуху Дилором и во всяком деле прежде всего советовался с ней. Ни к кому другому он не обращался, никуда больше не ходил, только и знал, что этот маленький дворик; здесь он чувствовал себя легко и спокойно. Знал, что только Дилором могла рассказать про его родителей, и всегда просил ее об этом. Но старуха — то ли ей было некогда, то ли не хотела чем-то огорчить юношу — постоянно откладывала разговор. И сейчас Дилором подумала, что он ждет от нее обещанной истории.
Но Асо вдруг поднял голову.
— У меня к вам дело есть, надо посоветоваться… — сказал он. — Но я боюсь — сказать или не сказать… не знаю, что из этого выйдет.
— Говори, не бойся! — ответила она. — Вот и Ахмед-водонос здесь, он умный человек, он тоже даст тебе хороший совет.
– Ну ладно. — И, беспокойно оглянувшись, сказал: — Я привел одного человека, ему очень нужно с вами поговорить.
Кто же это? — спросила старуха.
Нет, я сам не могу назвать его имя… не дай бог, кто услышит… Ну, если ты мне не доверяешь, я уйду, — сказал водонос. Нет, я верю вам. Раз бабушка Дилором сказала… Но ведь этот человек…
— Ладно, говори, кого ты привел? Асо кинул взгляд во двор:
— Рыбного повара Хайдаркула…
— Хайдаркула?! — в один голос переспросили старуха и водонос, с изумлением глядя на юношу.
— Да, Хайдаркула, рыбного повара… Он не умер, он жив.
— Хайдаркул жив? Да как же так? Где же он? — спросил водонос.
— Это долгая история. Если вы позволите, я приведу его к вам в дом, тогда все узнаете.
— Ладно! — сказала старуха, но, когда Асо уже побежал, она остановила его: — Постой! Ведь он беглец… конечно, он прячется от людей, ты ему сказал, что здесь никого нет, и вдруг он увидит Ахмеда, нехорошо получится. Ты, Ахмед-джан, иди пока, пусть Асо приведет его. А потом мы тебя позовем.
— Правильно, — согласился водонос. — Я пойду, мне еще надо натаскать воды кой-кому.
Водонос ушел. Вслед за ним вышел и Асо и вскоре вернулся с высоким мужчиной в сапогах, обросшим такой густой бородой, что она закрывала все лицо. Один глаз у него был завязан черной тряпкой, шапка надвинута до самых бровей. Войдя в комнату, мужчина поклонился старухе, потом подошел к ней, взял ее руку, приложил к глазам и поцеловал.
— Асо вам уже сказал, — начал он, садясь в уголок, спиной к двери. — Я Хайдаркул, повар, три месяца назад прошел слух, будто я пропал, помер. Но, слава богу, я жив и здоров, вот вернулся. Вы обо мне слышали? А я вас видел несколько раз и много слышал о вас хорошего. Когда Асо назвал ваше имя, я обрадовался и попросил его отвести меня к вам. Мне нужен ваш совет.
— И хорошо сделал, сынок, что пришел, — ответила старуха, разглядывая его. — Борода у тебя и раньше была или теперь отрастил?
— Раньше была маленькая, а потом я нарочно отпустил такую. — Хайдаркул снял тряпку с глаза. — Глаз у меня здоровый, завязываю его, чтобы меня не узнали. До сегодняшнего дня я всего два раза был в городе. С тех пор как я выздоровел, я жил за городом, все ждал подходящего момента.
Тут Асо кашлянул и посмотрел на старуху и Хайдаркула.
— Я теперь пойду, а то как бы хозяин не хватился меня… Потом, когда можно будет, опять прибегу.
— Ладно, иди, — сказала старуха, — займись спокойно своим делом, Хайдаркул — мой гость.
Асо встал, опять кашлянул и сказал:
— Хайдаркул теперь стал Алиджаном. Так лучше. Алиджана никто не знает.
Старуха улыбнулась, кивнула, пошла за Асо и заперла за ним ворота. Потом подошла к калитке, которая вела к соседям, и тоже заперла ее.
Солнце стояло высоко в тот час и заливало светом весь двор, поэтому старуха, вернувшись в комнату, прикрыла за собой дверь. Села на постель, налила из чайника, покрытого платком, чтобы не остыл, чаю в пиалу, выпила сама, а вторую протянула Хайдаркулу.
— Значит, тебя теперь зовут Алиджаном! — сказала ему старуха. — Ты беглец и скрываешься? А что сталось с твоей женой и дочкой — ты знаешь?
Хайдаркул печально наклонил голову:
— Знаю все, мне Асо сказал. Потому я и в Каракуль не поехал, остался здесь.
— Расскажи мне, почему ты бежал и куда исчез потом?
— Да, — сказал Хайдаркул. — Я и сам собирался сначала вам рассказать свои злоключения, а потом уж совета спрашивать.
Он залпом выпил чай и взглянул на старуху Дилором.
— …В детстве я некоторое время ходил в школу, но учился без особенного успеха. Потом поступил учеником к кузнецу, научился ковать подковы, кетмени и топорики. Но и этим ремеслом я не стал заниматься. У нас в Каракуле и без меня было четверо кузнецов, они работали день и ночь и все-таки жили впроголодь. Если бы и я еще сделался кузнецом, одним голодным стало бы больше в Каракуле. Я взялся обрабатывать каракулевые шкурки и скоро стал хорошим скорняком. Но не поладил с хозяином, оставил и это дело. Тогда я стал ловить рыбу и сделался поваром. У меня был приятель, он умел сочинять стихи, ходил со мной на рыбную ловлю и сочинил песенку о людях, которые за многое берутся и ни в чем не достигают успеха. Вот и я был таким человеком и пострадал от этого. Когда я сделался поваром, на моей дороге встал Каракулибай, он хвалил мое уменье и ел рыбу без костей. Я никак не думал, что это мое новое ремесло погубит меня. Мне казалось, что ловить рыбу, жарить ее и продавать на базаре — самое хорошее занятие: никто тобой не распоряжается, нет над тобой хозяина, потому я и выбрал это. Но я сам попал на крючок Каракулибая.
Когда мой хозяин умер, я стал просить Гани-джан-байбачу отпустить меня к моей семье. Ведь я не был купленным, рабом, я был свободным ремесленником и мог уйти от бая. Но Гани-джан не захотел отпустить меня, а узнав, что у меня есть жена и дочь, потребовал, чтобы я перевез их в Бухару.
Я отказался. Тогда он, как и старый бай, заявил, что я его должник и должен работать на него. У меня в Бухаре не было никого, кто мог бы мне посочувствовать и дать добрый совет. Мое сердце рвалось на волю, тянуло меня к родным местам — на берега широкой Амударьи, в родной дом, к семье — к моим милым жене и дочери. Я помучился ночь-другую, на третью не выдержал, убежал из байского дома.