Дочь огня
Шрифт:
«А что же Тулабай говорит?» Она шепчет: «Тулабай просил хозяина поженить нас, но бай обещания не дал, и теперь я не знаю, что будет». Я, как могла, утешила ее. А через несколько дней случилась беда.
Оказывается, когда Тулабай просил хозяина разрешить ему жениться на Шарофат, бай спросил, почему он так спешит. Тут Тулабай рассказал всю правду, сказал, что любит Шарофат, что они уже давно муж и жена и она ждет ребенка. Услышав это, бай рассердился, стал кричать, что его дом не притон какой-нибудь, и так вопил, так рассвирепел, что забыл про любовь к Тулабаю, размахнулся и обрушился на него с кулаками. Тулабай тоже вспылил, схватил бая за ворот и закричал:
«Задушу, если не дашь согласия!» Бай крикнул слуг. Тулабая связали по рукам, по ногам, посадили на арбу и увезли неведомо куда. Больше мы ничего не слыхали о Тулабае. Шарофат бродила как тень, плакала, пожелтела, как солома, живот ее рос, а она сама стала худой, как палка. Через девять месяцев, бог дал, родился чудесный мальчик, и мы назвали его Асо, чтобы он стал опорой своей матери. Но Шарофат не вынесла горя и отдала богу душу, когда мальчику исполнилось два года. Его взяла к себе Дилором-каниз… Вот так-то. В этом доме нам с тобой счастья не видать. И напрасно ты привязываешься к Асо, ты ему как колючка ненужная, хоть и сердце свое отдашь!
Латофабану замолкла. Никто не отозвался. Только в темноте слышались всхлипывания бедной Хайри…
День клонился к вечеру, темно. В переулках у крепостной стены почти не было прохожих. На площади перед мечетью, громко крича, играли дети. Муэдзин после вечерней молитвы разогнал их и пошел по улице, беседуя с аксакалом.
Разговор шел о Дилором-каниз.
— Говорят, старуха совсем поправилась, опять ходит, — сказал муэдзин, шагая рядом с аксакалом. — Служитель из квартала Чакар Султан сказал, что старуху пригласили на той. Завтра она туда пойдет.
— Да, какая-то бессмертная старуха, — промолвил аксакал задумчиво. — Вчера водонос Ахмед приходил, говорил, что ей плохо, я думал уже, как ее хоронить, поминки устраивать, а она — глядите вот — опять ожила по милости божьей, выздоровела и ходит.
— Действительно, она каменная какая-то, — ответил муэдзин. — Не будь ее, я бы взял внучку за своего племянника.
— Да что вы говорите? — насмешливо отозвался аксакал. — Нет уж, эта внучка вам не по зубам, у нее и без вас есть хозяин.
— Помимо старухи?
— Да, помимо старухи!
Муэдзин ничего не сказал, только подергал себя за воротник. Аксакал засмеялся:
— А для чего же я в этом квартале? Если каждый будет протягивать руки к вдовам и бедным сиротам… И по шариату я обязан…
В эту минуту они как раз подходили к домику Дилором-каниз и увидали, как в низенькие ворота кто-то вошел. Аксакал, оборвав речь, посмотрел на спутника.
— Кто это?
— Как кто? — удивился тот.
— Да вот человек, что вошел во двор старухи?
— Я не заметил.
— Вы никогда ничего не замечаете! — махнул на него рукой аксакал, подошел к воротам и постучал колотушкой.
Ворота долго не открывали. Уже после того, как и муэдзин подошел и крикнул, со двора откликнулась Фируза и открыла ворота.
— Салом! — проговорила она, прикрывая лицо рукавом и прячась в темноту.
— Как бабушка? — спросил аксакал. — Мы пришли узнать, как ее здоровье. У вас в доме никого нет, кто бы нас не хотел видеть?
— Нет, заходите! — ответила Фируза из темноты.
Аксакал поднял полы халата, нагнулся и вошел в низкую дверь, муэдзин, хромая, шел за ним.
В комнате, слабо освещенной маленькой лампочкой, старуха лежала на постели, у ее ног сидел бородатый мужчина в шапке, надвинутой до бровей. Аксакал и муэдзин поздоровались со старухой, осведомились о здоровье, прочитали молитву, сказали «аминь». Старуха, опершись рукой о подушку, внимательно смотрела на пришедших.
— С чего это вдруг вы пожаловали ко мне? — сказала она. — Не сглазить бы!
— Ты все отлично понимаешь, нечего меня упрекать! Моя служба людям конца-краю не имеет, одно дело сделаешь — другое начинается, с этим покончишь, третье подвернется, а там еще и еще! Я слышал, что ты заболела, велел Ахмеду заходить, узнавать, сказал — если понадоблюсь, все дела брошу, пойду послужить старой Дилором. Вы ведь дорогой наш человек!
— Нет, пока еще ты мне не понадобился! — усмехнулась старуха. Аксакал понял намек, хотел что-то сказать, но бросил взгляд на незнакомца, сидевшего около старухи, и прикусил язык.
— У тебя гость, мы помешали! — сказал он с ударением. — Твой гость, наверно, нездешний, издалека?
— Да, он родня отцу Фирузы, — отвечала старуха. — Жил тут рядом, в доме у одного человека, а мы и не знали. Но тот человек продал дом и уехал, и вот тогда-то он, разузнав про нас, пришел сюда. Хочет немного подработать, скопить на дорогу и вернуться к себе.
— Очень хорошо, завтра приходите к мечети, — сказал аксакал, — мы найдем вам работу.
— Спасибо, — ответил гость — это был Хайдаркул. — Я уже нашел работу, два-три дня буду помогать поварам на свадьбе.
— Очень хорошо, — сказал опять аксакал и взглянул на муэдзина. — Ну что ж, господин суфи, видно, вам теперь уж не нужно искать лекаря. Дилором, слава богу, поправилась. Пойдемте!
— Да, слава богу, пока не понадобился ни лекарь, ни могильщик! Но жить мне осталось недолго, аксакал, ты своего дождешься. Когда я умру, никто уже не скажет тебе резкого слова правды — вот что жаль!
— Ну зачем же так говорить, старая? — с досадой сказал аксакал. — Я на тебя не жалуюсь. Живи, каждому свой кусок хлеба…