Дочь огня
Шрифт:
А Дилором все думала, что ей сказать этим людям, у которых не было ни стыда, ни совести. Они ведь считали, что если человек прожил почти всю жизнь свою — семьдесят два года из девяноста — среди рабов и бедняков, то он не разбирается в людях, поверит всему, что скажут, польстится на богатство и отдаст им свою единственную радость. Но они забыли, что Дилором-каниз сама устраивала той по случаю рождения Бако-джана, что она знает его с детских лет — что это за человек и что проделывал он в своей жизни. Старуха Дилором хорошо знает, почему так тиха и бессловесна его бедная жена: не один раз прикладывала она ей тряпки с целебной мазью на раны, нанесенные кулаками и нагайкой Бако-джана. А сколько пришлось старухе Дилором слышать жалоб на жестокость и жадность Бако-джана от его работников! Ведь люди привыкли делиться с ней своим горем…
— Ну вот, мы вам высказали нашу просьбу, а теперь дело за вами! Ждем вашей милости! — кончила наконец свои восхваления сестра Бако-джана. — Не огорчайте же нас, пошлите нас к брату с хорошей вестью.
Старухе хотелось сразу ответить резко свернуть принесенный ими дастархан со сластями и лепешками, отрез шелка и швырнуть в них, выгнать их из своего дома. Но она сдержалась, чувство собственного достоинства взяло верх над возмущением. Дилором ответила:
— Будь у меня не одна внучка, а сто, я бы всех отдала… Но моей Фирузе пошел только двенадцатый год, она еле отличает правую руку от левой.
Где ей знать, что такое замужество, большое хозяйство. И потому возьмите ваши подарки обратно, не обижайтесь на меня.
— Не говорите так, моя дорогая! — возразила сваха. — Это несерьезный предлог для отказа. Фируза не маленькая, она справится с хозяйством. Я сама вышла замуж в одиннадцать лет. А вы уже стары, моя дорогая, дай вам бог, конечно, до ста лет дожить, но кто знает свою судьбу? Пока вы живы, надо вам пристроить вашу внучку, полюбоваться.
Старуха все повторяла, что рано Фирузе замуж выходить, но все было напрасно: сваха и сестра Бако-джана твердили свое.
Дилором встала, заварила чай, развернула дастархан. Угостила женщин сластями, которые они принесли, и попыталась перевести разговор на другое. Она спросила, когда будет свадьба Гани-джан-байбачи, заговорила о его женах-соперницах, о новой невесте. Сваха, знавшая все на свете, рассказала, что дочь Оллоёр-би Магфират, которую прозвали госпожа Гафабанд — Ожерелье, очень чванливая девушка, что она курит чилим, играет на дутаре, одну невольницу почти задушила, другой откусила ухо — такая свирепая, просто людоедка… обещала родить баю сына-богатыря и все забрать в свои руки в доме. Вот после свадьбы Гани-джана и надо бы устроить помолвку Фирузы, хорошее дело не стоит откладывать, пусть праздник за праздником следует…
Вдруг старуха Дилором, которой надоело слушать болтовню свахи, быстро заговорила:
— Лучше я своими руками брошу Фирузу в хауз Лесак, чем отдам ее Бако-джану! Моя Фируза не подкидыш, слава богу, у нее бабка есть, родной человек. Я не отдам ее замуж второй женой, не отдам в дом вашего Бако-джана. Пока еще живу, слава богу, я, Дилором-каниз!
Гости, не ожидавшие такой отповеди, сразу замолчали и удивленно глядели на старуху. А она собрала все принесенное ими, свернула дастархан, кинула его свахе и встала:
— Идите скажите своему Бако-джану, чтобы он не пялил глаза на чужих дочерей и жен! Пусть бога побоится, людей постыдится! Ведь у него самого дочери взрослые, пусть о них подумает!
— Пойдемте, тетушка! — проговорила, вставая, сестра Бако-джана, наконец опомнившись. — Пусть ее внучка остается при ней! А брат поищет себе невесту получше!
— Ну ладно, моя дорогая, — сказала сваха. — Один раз не послушались меня, другого случая не будет, уж извините, пеняйте на себя. Останется ваша внучка старой девой, нога сватов больше не ступит к вам на порог.
Так вы и знайте!
Дилором больше ничего им не сказала, молча достала из ниши паранджи, подала им и, когда гостьи ушли, тихонько побрела к воротам, чтобы запереть за ними. Тут она увидела Ахмеда-водоноса. Он шел с пустым бурдюком к хаузу за водой. Заметив Дилором, он остановился, спросил о здоровье и хотел пойти дальше, но старуха задержала его.
— Зайди на минутку, Ахмед-джан, — сказала она. — Знаешь, к нашей Фирузе сваты приходили.
Услышав это, Ахмед быстро вошел во двор и присел у порога — послушать старуху.
— Ну и хорошо, правильно вы поступили, — сказал он, выслушав ее рассказ о сватовстве. — Так им и надо, бессовестным! Но теперь не велите Фирузе ходить в школу через квартал Бобониез, пусть ходит другой дорогой.
— И то верно, пусть другой дорогой ходит, — согласилась старуха. — Но я вот о чем хотела с тобой посоветоваться. Пока я жива, я бы хотела сама пристроить ее, вручить хозяину… Как ты думаешь?
— Фируза еще юна для замужества, — сказал водонос, — но, пожалуй, вы правы… лучше бы пристроить ее, пока вы живы. Но за кого?
— Зятя я уже давно себе нашла, — сказала, улыбаясь, Дилором. — Такого зятя, что любо-дорого!
— Ну, ну! — засмеялся водонос. — Кто же он?
— Зовут его Асо, он, как и мы, служит в доме Гани-джан-байбачи. Удивленный водонос не успел еще рта раскрыть, как в ворота постучали. Он пошел открыть.
Передним стоял Асо, тот самый Асо, чье имя сейчас было произнесено. Стоял и улыбался. Такое совпадение еще больше изумило водоноса.
— Асо? — проговорил он, не веря глазам своим. — Это ты? Милости просим!
Асо вошел во двор и сказал, что пришел узнать, как здоровье Дилором, но водоносу показалось, что он чем-то расстроен. Они вошли в комнату. Асо поздоровался со старухой, спросил о здоровье и сел у порога.
— Что это ты в такое время дня бросил работу и пришел меня проведать? Смотри, бай узнает, достанется тебе.
Асо не ответил, только взглянул на старуху, на водоноса и потупился. Водонос не выдержал:
— Ты что-то скрываешь, видно. Ну, говори, меня, что ли, опасаешься?
— Говори, говори все, сынок, — сказала старуха, — не бойся Ахмед-джана. Ахмед-джан мне брат, как ты — мой сынок.