Дочь огня

Икрами Джалол

— Неужто это ваша келья, кори Шариф?

— Вы что, не видите?! — расстилая дастархан, воскликнул кори Шариф. — Моей кельи не узнали?

— Я подумал, что живет здесь кто-то другой, образованный, чистоплотный человек. Книги в порядке, чайник блестит, пиалы сверкают, на имласе ни соринки. А ламповое стекло, а лампа — так и сияют! Нет, нет, но вы здесь…

— Ну и шутник вы, ака Махсум!

— Ну а теперь скажите: вы, все здесь сидящие, не замечаете перемен? Все переглянулись.

— Перемены? — переспросил Мирзо-Ибрагим. — У ака Махсума всегда интересные новости, просто удивительно…

Вот это кори Усман, Ашраф-джан, потом кори Шариф… и я.

— Все не то, вы не наблюдательны! Чуть больше внимания — и вы бы сразу заметили, что я не сел, как обычно, у порога, а занял самое почетное место.

Никто не успел и слова сказать, как открылась дверь и вошел Хайдар-кул. Увидев ака Махсума, он растерялся, хотел даже уйти, но было поздно: тот заметил его и внимательно разглядывал. Правда, при всей своей наблюдательности ака Махсум не узнал рыбного повара, так хорошо изменил Хайдаркул свою внешность. А Хайдаркул быстро пришел в себя, — ломаясь, сделал несколько нелепых жестов, потом застыл у порога, показал пальцем на ака Махсума и захохотал.

— О-го-го-го! Здесь продавец лука! Я обошел лавки всего света, нигде и луковки не нашел. Вот здорово, что вы здесь. За каждый ваш шаг — мешок лука!

Все сидели, застыв от удивления. А Хайдаркул вытащил из-за пазухи пару лепешек, несколько огурцов и положил все это на скатерть.

— Я прямо с пира, — при этом он многозначительно подмигнул кори Шарифу, — там скучно… Народу много, у двери дома уселся эшик-ака-баши, во все стороны глазами так и рыщет… Я не вошел.

Сбитый с толку поведением и речами Хайдаркула, Махсум обратился к кори Шарифу:

— Это еще что за новая песня? Ничего не понимаю! Откликнулся Хайдаркул:

— Это не песня, а пляска. А пляску заводит барабанщик. Кори Усман и кори Шариф думают, что барабанщик выстукивает: бакабум-бакабум, бакабум-бакабум, а мы им — кишталанг-кишталанг, кишталанг-кишта-ланг, кишталанг… ха-ха-ха!..

Казалось, стены кельи трясутся, так зычно хохотал Хайдаркул. Все засмеялись.

— Здорово! — воскликнул кори Усман. — Вы готовы к любому испытанию, Хайдаркул. Но сейчас это ни к чему. Ака Махсум свой человек. Не бойтесь его, он все про нас знает, и мы частенько с ним советуемся.

— А это, — обратился кори Шариф к Махсуму, — Хайдаркул, рыбный повар, каракулец… Помните, тот, что защитил нас от драчунов около Куш-медресе.

Ака Махсум протянул руку Хайдаркулу:

— Ну и удивили! Вы так изменили свою внешность, что вас действительно не узнать. И сумасшедшим здорово представляетесь!

Хайдаркул сначала разломил лепешки, потом коротко рассказал о своих злоключениях, закончив рассказ следующими словами:

— Друзья мне посоветовали притвориться безумным. Выйдя из сумасшедшего дома, я смогу работать, не прячась от людей. И вообще в наше время лучше слыть сумасшедшим. Да, я зашел в игорный дом… впрочем, просто подглядел в окно. Там сидели трое из миршабханы и люди куш беги. Ну, подумал я, это неспроста, и поскорее ушел.

— Миршаб и кушбеги что-то слишком стараться стали, — сказал Махсум. — Суетятся, рыскают, словно курица, которая хлопает крыльями, готовясь снести яйцо. Ищут всюду врагов… хотят с ними разделаться… я пришел к вам сегодня попрощаться.

Решил уехать, пока не попал к ним в лапы. Уезжаю в Казань. Город мусульманский, но принадлежит России. Когда-то, говорят, у нас на Востоке Бухара славилась наукой, образованием, а теперь все это перешло на северо-запад, в Казань. Потому я и решил туда ехать. Есть там у меня и знакомый, некто Белоусов, русский. Года два назад он работал в Кагане, в железнодорожном депо, сейчас в казанском депо работает. Он человек умный, добрый. Поеду — может, удастся перейти в русское подданство, терять нечего! Вам тоже, Хайдар-кул-ака, советую дружить с русскими. С их помощью скорее от всех бед избавитесь…

Хайдаркул во все глаза смотрел на Махсума. В жизни он не слыхал еще таких слов: русский, русское подданство… Что все это значит? Оказывается, и этот ученый человек удирает от миршабов и кушбеги! Но, видно, у него есть какие-то средства, пусть хоть немного… Есть, должно быть, и друзья, которые могут помочь, даже среди русских. Он, наверное, видел Россию и знает, как там живут.

— Я бы тоже хотел бежать отсюда, — медленно заговорил Хайдаркул. — Но как это сделать? Я ведь по-русски ни словечка не знаю, никогда с ними не говорил, как же мне держаться за них? Я темный, неграмотный человек.

— Если хотите, я вас познакомлю с русскими в Кагане. Это можно устроить.

— Хорошо бы.

— Договорились! Когда сможете посвободнее расхаживать, отправляйтесь прямиком в Каган и на вокзале спросите любого, где депо, вам покажут. Вы увидите людей в замасленной одежде, они скажут, где найти Умара. Он из Зирабада, очень хороший кузнец, понимает и по-русски и по-тюркски… Этот Умар во всем вам поможет. Я его завтра же увижу и предупрежу.

Непременно найдите его. А теперь, дорогие друзья, я должен идти.

Все хором стали его упрашивать посидеть еще немного.

— Вы уезжаете далеко, покидаете нас, так хоть сегодня побудьте нами. Бог знает когда свидимся, — сказал Ашраф-джан.

Молчавший до того Мирзо-Ибрагим поднял руку и начал читать Саади:

Ты верность обещал, — держи обет сурово. Не забывай, что мы друг другу дали слово.

Лршаф-джан подхватил с воодушевлением:

Кто слову изменил коварною душой, — Не стоит ни любви, ни верности другого.

Ака Махсум — большой любитель книг и знаток поэзии — принял выти и продолжал:

Мой тяжкий вздох — о друг! — пронзил стрелою высь. Подумав о себе, стрелы остерегись. Быть может, и с тобой — увы! — случится то же: Жить будешь в кабаке, как некогда Хафиз.

— Сдаемся! — воскликнул Ашраф-джан. — Но пожалейте наш бренный мир. Осветите его светом ваших идей.

— Хорошо, согласен, — весело сказал ака Махсум, — просим отведать плов, приготовленный кори Шарифом. Нам очень повезло, что он от страха не уронил блюдо на пол.