Дочь Озара
Шрифт:
Симон раздумывал. На виске пульсировала жилка.
— Вирон не терпит, когда ему отказывают.
Корос снова посмотрел в лицо собеседнику и на этот раз задержал взгляд.
— Я не женщина, чтобы повторять дважды.
Симон медленно поднял согнутую в локте руку, то ли о чем-то предупреждая Короса, то ли подавая какой-то знак. Ладонь следопыта нырнула за пазуху. Симон попытался подняться, но не успел. Следопыт уже вынул руку — в пальцах зажата костяная игла, длиной в ладонь. Короткое, почти не заметное движение рукой, и игла вонзается в основание шеи Симона, чуть выше ключицы. 'Волк', вскрикнув, откинулся
Корос, внимательно наблюдая за поверженным противником, поднялся с корточек, повернулся к дубу, где лежало оружие.
Может быть, он и поторопился, но кто ж его знает, что на уме у Симона? Жаль, что сразу в горло не попал, как метил. Дернулся Симон не вовремя. Но сейчас все будет кончено. Один из основных законов первобытного мира гласил: выживает тот, кто всегда добивает врага. Корос прикинул — чем удобнее? Наверное, лучше копьем — вдруг Симон попробует бежать. И замер.
Из кустов, росших в шагах двадцати от дерева, неслышно возник, словно призрак, воин-'волк'. В одной руке лук, другая натягивает тетиву. Следопыт машинально попятился назад, забыв, что за спиной обрыв. Отведенная нога попала в пустоту, и Корос потерял равновесие. Заваливаясь навзничь, он успел заметить, как 'волк' спустил тетиву. Стрела настигла тело следопыта в тот момент, когда он уже падал в воду с высоты полутора десятка метров.
…После разговора с братом Зукун отправился к Уне. Голова разболелась так, что он решил взять у сестры допы. Колдунья сидела у шалаша, растирала при помощи двух плоских камушек какие-то зернышки. Получались желтоватые крупинки, похожие на крупный песок.
— Что это? — поинтересовался Зукун.
Уна пожала плечами. Она постоянно экспериментировала: что-то сушила, крошила, растирала, смешивала. Протянула брату щепотку 'песка': на, мол, попробуй.
Зукун слизнул с ладони, подержал во рту:
— Есть можно. А зачем растираешь?
— Вот выпадут зубы, как у старого Ерана, буду тебя кормить, — усмехнулась Уна.
Вождь провел пальцем по зубам. Нет, у него зубы крепкие, как камни.
— Зачем тебе допа, — спросила сестра. — У тебя же была?
— Кончилась, — вздохнул Зукун.
— Много жуешь, — неодобрительно заметила колдунья. — Так можно и ум потерять.
Залезла в шалаш, долго копалась, перебирая многочисленные мешочки с всякими снадобьями. Наконец нашла то, что нужно. Вылезла с небольшой горстью:
— На. Ты бы меньше думал.
— Не получается.
Уна снова взялась за терки. Зукун жевал смесь, смотрел, как споро двигаются руки сестры. В голове как будто посветлело, и прошелестел свежий ветерок. Но разговор с Руником не шел из памяти.
— Уна, а что у тебя с Коросом?
— Чего? — не поняла сестра. Руки замерли.
— С Коросом что, говорю? 'Толстуха' жаловалась, что ты с ним вроде того…
— Чего того? — руки снова задвигались. — Болтают, что ни попадя. С мужчиной уже поговорить нельзя.
— А о чем говорили-то?
— Да так, ни о чем, — уклончиво ответила сестра. — О погоде. А ты зачем спросил?
Вождь в задумчивости засопел. Рассказать, что ли? Все равно узнает. Он почувствовал себя бодрее — допа начала действовать. Неприятности стали казаться малозначительными. Ну, их всех к Черуху! И Короса этого.
Зукун заметил, что необходимость все объяснять сородичам, спрашивать у них разрешение на любое серьезное действие, начала его в последнее время раздражать. Он вспомнил свои разговоры на эту тему с Вироном. Зукун с ним спорил, а ведь в чем-то вождь 'волков' прав. Впрочем, Вирон теперь враг. Если дикарь не наврал Рунику. Но если и наврал, то очень складно получилось.
— Так чего, на счет Короса-то? — прервала размышления сестра.
Зукун собрался ответить, но услышал шум. К нему приближалась целая делегация. Несколько мужчин из рода 'желтых', во главе со старейшиной Муритом.
— Солама калама, Зукун!
— Калама солама, уважаемые! — чего это им надо?
Воса Мурит (Высокая Скала) выступил вперед:
— Зукун, мы тебя уважаем, но пора поговорить. В племени происходят непонятные дела.
— Сам знаю, — буркнул вождь.
— Ты, может, и знаешь, но люди в неведенье. Почему умер Похун, кто убил несчастную Ору? Мы собирались принести в жертву дикаря, но он сбежал. А ведь этой жертвы хотел Оман Озара. Что будет, если он разгневается? По стойбищу ходят слухи, что дикарю помог сбежать Сиук? Это так?
— Чего вы хотите?
— Мы просим, чтобы ты собрал сход и все объяснил.
'Опять сход? Да Черух с вами, будет вам сход! Сейчас разберемся', - Зукун готов был хоть со львом сразиться. Лицо покраснело от прилива крови. Он ощутил, как наполняются силой руки и ноги. Будто в молодости. Хорошая все-таки вещь — допа.
— Я и сам хотел. Думал, лучше вечером собрать. Сейчас народу мало.
— Народ почти весь здесь. Никто даже в лес не пошел. С утра ждем, когда с вождем поговорить будет можно.
'Ух, ты! — подумал Зукун. — С утра они ждут. Видать, 'желтые' воду мутят'. Вождь почувствовал легкое волнение, как перед охотой. Но не страх. К разборкам с темпераментными и импульсивными сородичами он привык. Без бытовых скандалов, редко какой день обходился. Правда, сейчас дело куда серьезней. Но боятся нечего. Да и допа бодрила.
Зукун показал рукой в направлении центра стойбища:
— Ну, раз ждете, пошли.
Обитатели стойбища и, правда, собрались быстро, словно по свистку. Когда Зукун вышел из шалаша вождя в леопардовой шкуре, накинутой на плечи, и в ожерелье из клыков леопарда, небольшая площадка в центре стойбища уже была заполнена возбужденными сородичами. Но когда Зукун окинул толпу взглядом, то невольно отметил, как она поредела. Нет Оры, Похуна, Сиука, Короса… Да и Руника чего-то не видать. А ведь как без него объясняться?
Вождь забрался на валун с плоской вершиной. Немного выждав, стукнул, как полагалось по обычаю, три раза древком копья по камню. И поднял вверх левую руку, требуя тишины:
— Я, Бехи Зукун, вождь племени Леопарда, буду говорить. А вы слушайте. Тут, значит, мне говорят, что, мол, в племени, непорядок. Люди мрут, и все прочее. Вчера только Похуна похоронили. И Ору тоже. Хорошие люди были.
Вождь замолчал. Где Руник-то, куда его Черух унес?
— Мы это знаем, Зукун, — громко сказал из первого ряда Мурит.