Дочь Озара
Шрифт:
Едва дождался рассвета, пошел к ручью. Там было свежо, голова перестала болеть. Поплескал на лицо холодной водой, сел на песке, вытянув ноги. Лягушки квакают, птицы чирикают. И тут, наконец, заснул, как в глубокую яму провалился.
Очнулся от шлепка по ноге. Еще не раскрыв глаз, схватился за рукоятку ножа, который всегда торчал за поясом, но услышал знакомый ехидный смех.
— Ох, Зукун, ну и спать же ты! Мухи кровь выпьют, а ты не услышишь, — Руник кривил губы в ухмылке, два боковых нижних клыка выступали, как у белки. — Сижу, сижу, жду, когда проснешься, а ты спишь и спишь. Тут такая муха на тебя села, что я испугался. Решил убить. Извини, что разбудил.
Брат показал, зажатую в пальцах, мертвую муху — здоровенного слепня. Затем, аккуратно оторвав крылышки, ловко закинул насекомое в рот. С хрустом разжевал, почмокал губами, высасывая содержимое, выплюнул на песок остатки.
— Совсем плохо сплю, — пожаловался Зукун, протирая глаза. — Все думаю, думаю.
— О чем?
— Будто не знаешь…
Брат промолчал.
— Вот, Сиук. Такой хороший парень был. Вбил себе в голову эту любу, совсем ума лишился, — Зукун рассерженно хмыкнул. — Откуда они все это выдумывают? Я и слова-то такого не знал раньше. А?
— Это ты про любовь?
— Угу.
— Помнишь, прошлой зимой путник приходил? Жил в землянке у 'желтых', пока морозы стояли? Ну, еще сказы пел? — напомнил Руник.
— Ну, помню, — ответил Зукун. — И что?
Старика-путника он помнил плохо. Да, забредал такой на стойбище, совсем седой и дряхлый. На луке у него было натянуты вместо одной три тетивы. Зачем такой лук нужен? Из него толком и не выстрелишь.
Как-то Зукун заглянул вечером к 'желтым', поговорить со старейшинами — зимой варии селились в нескольких больших землянках, для тепла и экономии дров. Увидел путника: тот сидел у костра, бренчал на своем луке и что-то заунывно рассказывал речитативом. Слушали его в основном молодые варии, вплоть до самой мелюзги собрались. Набились в землянку, как термиты, ступить некуда. Зукун даже не обратил внимания на то, чего он там пел. Позвал старейшин 'желтых' в свою землянку и ушел.
— Так ты не слышал его?
— Нет. Что мне, делать нечего? — Зукун почему-то разозлился.
— А молодые слушали все вечера, Сиук с Вадой постоянно там сидели, — Руник как будто не заметил реакции брата. — И я немного послушал. Вот как раз про эту самую любовь и пел старик. Дурацкие сказы, конечно. Я тоже ничего не понял.
— А куда он делся потом?
— Путник-то? Кто его знает? Ушел.
Руни смачно сплюнул на песок.
— А ты чего приперся? Мух ловить? — раздражение не проходило. Судя по тому, как низко весело солнце, поспал Зукун совсем немного. Опять начинала болеть голова.
— Да нет, не мух. Этот зверь покрупней будет, — Руник сощурил глаза. — Очень серьезный разговор, брат. Ты как, проснулся?
'Поспишь тут с вами, — обреченно подумал вождь. — Сами хуже любой мухи. Липнут то один, то другой…'
— Говори, — буркнул. — Чего опять еще случилось?
— Сейчас все узнаешь, — многозначительно произнес Руник и предупредил, памятуя об импульсивности брата и его склонности к скоропалительным выводам. — Только ты не перебивай.
Версия Руника
Вирону очень хотелось заполучить Ваду в жамы. Уж чем она так ему приглянулась — никто не знает, но прямо ночей не спал, говорил: хочу Ваду и все. Когда гордый Зукун ему отказал, Вирон задумал подлую хитрость. Он сговорился с глотами, чтобы те напали на 'леопардов' и похитили Ваду.
О планах 'леопардов' Вирон знал почти все благодаря помощи предателя — следопыта Короса, бывшего 'волка'. Именно он сообщил Вирону о том, что почти все мужчины-'леопарды' уходят на охоту. А уже Вирон предупредил глотов.
Сначала все шло по плану Вирона. Глоты, регулярно получавшие сообщения от 'волков' через Дула, напали на беззащитное стойбище. Но дальше план затрещал по всем швам.
Вада убежала от нерасторопных дикарей и пропала неведомо куда. Воины 'леопардов' подчистую вырезали глотов Урика. Но в живых остался Дул, превратившийся в крайне нежелательного для Вирона свидетеля его грязных дел. Узнав, что Сиук привел дикаря на стойбище, Вирон поручил Коросу срочно убить Дула, пока тот не разболтал лишнего.
Но тут дополнительные меры по охране Дула предпринял мудрый Зукун. К несчастью, за помощью он обратился к Коросу. Тот назначил на охрану пьяного Похуна, надеясь на то, что сторож заснет, и тогда убить дикаря не составит особого труда. Сам Корос спрятался неподалеку от землянки, где лежал связанный Дул. Нужно было всего лишь дождаться, чтобы охранник уснул.
Однако в развитие ситуации некстати вмешалась любвеобильная колдунья Ора, жама Похуна. Она пришла к жамушу, чтобы потереться с ним.
Корос сидел в засаде, дело близилось к рассвету, а Ора и Похун, войдя во вкус, даже не собирались прекращать любовные игры. Внезапно Короса озарила идея о том, как можно хитроумно избавиться от Дула, свалив всю вину на Ору. Он вспомнил, как днем встретил колдунью, которая возвращалась из леса с пойманной ядовитой змеей. Корос сходил в шалаш Оры и принес оттуда мешок, где сидела змея. Похун и Ора к тому времени, наконец, вволю натерлись. Колдунья отправилась к себе в шалаш, а уставший Похун заснул без задних ног под деревом около землянки.
Дождавшись подходящего момента, Корос подкрался к землянке и запустил внутрь змею. Он рассчитывал, что она укусит Дула. Пустой мешок следопыт подкинул обратно в шалаш Оры, которая крепко спала после бурных ласк жамуша.
Но по каким-то причинам змея укусила не Дула, а Похуна. Узнав об этом в числе первых, Корос, заметая следы и отвлекая внимание, решил направить подозрение на Ору. На нее можно было многое свалить, вплоть до того, что именно она навела людоедов на племя. Кстати, Ора не попала тогда в плен, успев спрятаться в лесу. Это тоже давало повод для подозрения.