Дочь реки
Шрифт:
Он поклонился ей почтительно, будто старшей в доме. Больше, видно, и упрямства и обиды на отца.
— Поздорову вам, — не стал отмалчиваться Веглас.
Гроза, подойдя ближе и тоже поприветствовав хозяев, присмотрелась к нему внимательнее — и почудилось, что изменилось в нем что-то за то время, что не виделись. Только не могла она еще понять, что.
— Вы садитесь, — захлопотала Ярена, метнувшись и к печи сразу, на которой, еще, видно, с утренни, стоял горшок. — Как вы тут оказались?
— А мне вот больше любопытно, отчего с тобой, Измир, княжеская меньшица? — старейшина опустился напротив, отгородившись от сына столом. — Мы хоть тут и в глуши живем, а вести все равно слышим. И одно с другим сложить можем.
— Об этом я с тобой говорить после буду, — холодно ответил тот. — Ты пока другое выслушай.
Он положил на стол руку, протягивая ее к отцу, вздернул к локтю рукав, открывая знаки, которые — и впрямь ведь — изменились так, что даже Грозе было видно. Веглас опустил взгляд на его крепкое предплечье, что так и притягивало к себе. Даже сейчас — дотронуться, провести пальцами по мягкой с внутренней стороны, чуть бледной коже. Ярена остановилась за плечом сына и тоже пригляделась к темным росчеркам знаков, в которых, верно, и вполовину ничего не смыслила против мужа.
— И что же ты хочешь? — вдоволь испытав молчанием терпение Рарога, проговорил Веглас.
— Хочу со Слепым поговорить. Пусть он свои знаки посмотрит. И скажет, что дальше делать. Они изменились. Как приняли меня вода и огонь — так, как он говорил.
Веглас на мгновение встретился взглядом с женой. Но та быстро потупилась, расставляя на столе миски, выкладывая на чистую ширинку ложки.
— Слепой умер, — ответил наконец старейшина. — Через седмицу после того, как ты тут появлялся последний раз. Многие с тем его смерть и связали.
— Глупости говорили! — гневно прервала его Ярена.
Муж спорить не стал, кивнул — и от того отпустил сердце невольный страх, что вспыхнул в нем: а вдруг сейчас весечане совсем на Рарога ополчатся?
— Слепой есть всегда в Кременье, — только нахмурился на его слова сын. — Значит…
— Значит, я занял его место. Пока еще вижу глазами, — Веглас усмехнулся. — Но уже хуже.
Рарог поджал губы и во взгляде его, который он попытался от отца спрятать, как будто мелькнуло сожаление. Да разве же он сейчас признается в том, что за родителя волнуется? Нет — пока не потеплеет между ними воздух вновь, перестав льдом потрескивать.
— Так что же? — Рарог кивнул матери, когда та сжала коротко его плечо пальцами.
— Что ты мне скажешь?
— Знаки наносил не я, — развел руками старейшина. — Но и я вижу, что они и правда изменились. Но волю богов, волю Велеса — примет ли он тебя теперь — я смогу сказать только когда обращусь к нему. Но теперь завтра. Как вздойдет Око. Нынче поздно уже. Пока оставайтесь здесь. А там видно будет.
Грозу Веглас больше и взглядом не одарил, словно была она здесь вовсе чужой и ненужной. Оттого горечь тугая в горле встала. Отчего-то хотелось, чтобы отец любимого принял ее. Да как? Зная, что она беглая жена князя. Верно, не каждый родитель на то пойдет, не всякий захочет понять, особенно если отпрыск и без того многим себя ославить успел.
Веглас встал и неспешно пошел прочь, ведя кончиками пальцев вдоль стола, будто перестал вдруг чувствовать уверенность в собственных ногах, в том, что верно идет. Как только скрылся он за дверью, Ярена тут же присела рядом с сыном и за руку его схватила. Заглянула в лицо жадно и ожидающе.
— Говори, что с вами случилось? — она указала взглядом на Грозу. — Верно ведь говорят? Меньшица она княжеская? Других таких девиц по имени Гроза я не знавала.
И не оказалось в ее голосе неодобрения. Только любопытство беспокойное. Словно тревожили ее невзгоды сыновьи, а то, что увел он жену у князя — вовсе нет.
— Может, и назвал Владивой Грозу своей женой. А жена она мне по совести и праву, — серьезно ответил Рарог, задумчиво тыча ложкой куда-то в глубины каши, что мать поставила перед ним в миске.
А Гроза, с уходом Вегласа вдруг перестав смущаться, решила поесть, не дожидаясь его. Признаться, голод немалый одолевал. А сейчас, как дитя внутри росло, он накатывать стал гораздо чаще. И радоваться надо, что легкая дурнота, которая становилась, кажется, постоянной, не мешала подкреплять силы.
— Это отчего же? — плутовато прищурилась Ярена. И поняла, наверное, все, а хотела от сына услышать.
Тот замялся отчего-то, пытаясь лыбку удержать, что так и ползла по его губам. Даже Грозе стало от нее неловко и жарко вмиг. Словно только она уже могла открыть все, что связывало их. Так крепко, что теперь никак не разорвать. Даже князь не смог.
— Гроза ребенком моим тяжела, — все же поведал матери Рарог. — Нам бежать от Владивоя пришлось — верно. И в Порогах мы с ним столкнулись. Нехорошо окончилось.
Ярена, кажется, и обрадовалась на миг, а в другой — побледнела. Кого не испугает гнев князя, который обрушиться может на всю весь, как узнает он, где сбежавшая жена скрывается.
— Я не хочу, чтобы вы в опасности были, — поспешила вступить в разговор Гроза.
— Но сейчас я должна быть рядом с Измиром. Я всегда должна быть рядом с ним, потому что единственно этого хочу.
— А что с князем делать будешь, как он снова за тобой придет? Не оставит ведь так… — усомнилась Ярена.
Да и понять ее можно: кому хочется, чтобы дитя, пусть уже и выросшее уже давно едва не в сажень, горя хлебнуло сполна от княжеской немилости? Гроза и сама того не хотела бы. Да куда теперь им вдвоем деваться: сами такой путь выбрали.
— Позвольте у вас остаться, как я окрепну немного после немочи. Давит меня какую уж седмицу. А там я сама к мужу поеду. И говорить с ним буду, — Гроза протянула руку мимо Рарога и накрыла ею ладонь Ярены. Отчего-то так остро захотелось ее коснуться. Свою просьбу и искренность еще пуще передать. И ту силу, что сейчас ее наполняла вместе с мыслью о ребенке внутри.
Большуха покивала понимающе: уж какая мать не поймет.
— Я и рада бы. Но ты же сама понимаешь, Гроза, что решать будет не только Веглас. Но и другие, — проговорила она строго. — Потому как тут не от варягов укрыть надо. А от князя самого. А коли он все же решит пожаловать?