Дочь реки
Шрифт:
Наконец все вещи были наспех собраны — и Гроза вновь повернулась к терпеливо ожидающему ее Рарогу. Он улыбнулся едва: уставший, встревоженный. Даже дыхание его, чуть сбитое и частое не могло еще успокоиться. И пестрело его лицо пыльно-кровавыми разводами, уже схожими цветом с его глазами. Он стоял, сжимая в руке окропленный кровью меч. Не думать лучше, сколько он жизней нынче забрать успел, да все ж верилось, что все оправданные. Хотя как можно оправдать любые убийства? Особенно те, что случились по чьей-то страсти до чужого добра. И пусть Рарог не был в том виноват, а кровью той, что осталась на его одежде и коже, невольно доказывал, что всему ценой может стать человеческая жизнь. Или многие их десятки.
Гроза вложила ладонь в его руку, горячую и шершавую.
— Бывай, княжна, — напоследок бросил Рарог Беляне, прежде чем выйти из шатра.
— Береги Грозу, — ответила та едва слышно: закрылся на пути ее слов полог.
Ватажники повернулись все в их сторону: оказалось, что и впрямь пришло их достаточно. И все разгоряченные еще, словно бы после бега не отдышавшиеся. Был тут и Другош — вечно ворчливый, но, кажется, уже смирившийся с тем, что Гроза заняла место прочное в жизни Рарога. Был и Калуга, невероятно возмужавший с того дня, как довелось встретить его первый раз. И все они так и подались в сторону стены леса, стремясь скорее скрыться в ее тени. Никому сейчас, верно, не хотелось встречаться с людьми князя: уж после того, как они помогли умыкнуть его жену.
У костра лежало трое дозорных, но не мертвые, кажется, оглушенные только. Обе наставницы сидели тут же в сторонке и молча приглядывали за всем, что деялось вокруг них. Драгица отчего-то выглядела довольной, а вот Варьяна — растерянной и злой. Уж достанется и ей от князя, хоть тут уж она ничем помочь не могла. Против ватаги находничьей, перед которой приникли к земле даже кмети, она точно ничего не сумела бы сделать.
Отряд Рарога пропал в чаще почти так же бесшумно, как появился оттуда. Гроза держалась за руку любимого, все еще не веря, что это наконец с ней происходит, что она снова уходит с ним от того, что раз за разом казалось непреодолимой судьбой. С которой, как ни скрывайся, все равно выйдешь на одну дорожку.
— Подальше отойдем, и я все объясню, — на ходу шепнул Рарог, мельком глянув на Грозу.
— Не надо ничего объяснять, — она крепче сжала пальцами его ладонь. — Я пойду с тобой туда, куда скажешь.
Он поддернул на плече ее дорожный мешок, глянул серьезно и даже чуть сумрачно. Да разве можно сейчас ожидать от него радости? После всего, через что он прошел за этот день. Одна опасность миновала, оставив на теле его еще слегка кровоточащие — Гроза заметила — порезы. А теперь другая в спину гналась: не так уж много у них времени. Наверняка из стана сейчас же, как скрылись напавшие, отправится до Белого Дола нарочный. Для кметей гнев князя едва ли не страшнее будет, чем опасность нападения варягов.
Неважным казалось, что уже ночь наступает. Рарог вел вперед уверенно — за собой, окольными путями до стругов. Тут же на один погрузились все, кто вызвался скорым путем предводителя увести подальше от князя и его людей. Пока суд да дело — по реке можно много верст пройти — и в том лишняя препона в том, чтобы Владивою после Грозу догнать. А то, что он захочет это сделать, и сомневаться не нужно.
Тихая ночь стояла, как будто после боя все затихло насовсем. Словно все вокруг отдыхало, приходило в себя после всего того, что тут творилось. Гроза сидела под боком у Рарога на кормовой скамье и просто слушала, как ровно он дышит, чувствовала движение его мышц, когда он чуть шевелился. Не хотелось его ни о чем расспрашивать. Не хотелось вообще ничего говорить, потому что неважно. Сейчас, в этот миг, когда уносит их все дальше река, когда ватажники притихшие споро гребут, невзирая на большую усталость, когда плещет вода о борт и луна едва пробивается через быстро бегущие по небу облака — ничто не важно, кроме того, что она снова рядом с любимым.
Мужи меняли друг друга на веслах и то и дело заваливались спать. Гроза тоже засыпала порой, но вздрагивала, боясь выпустить Рарога из объятий, очнуться — и вновь не найти его рядом. К утру добрались до Любшины — там и распрощались с ватагой. О чем-то говорили они с Рарогом в стороне — Гроза не вмешивалась. И Другош как будто наставлял его, а то, может, и уговаривал ватагу не оставлять — в ней надежнее. Но все ж мужи вновь погрузились на струг и отбыли обратно. И оставалось только искать лошадей, чтобы до Кременья добираться. Не хотелось в веси многие заходить на пути, потому и решили сушей ехать. Верно, такого от них меньше всего ожидать будут: на реке отыскать попытаются.
К счастью, нашлись на гостином дворе и лошади: один каурый мерин, больше похожий на крепкую кобылу, и другой — пегий — гораздо крупнее и злее. Да выбирать не приходится. Какие вещи были — на седла закрепили. Отдохнуть хотелось тоже после неверного и обрывистого ночного сна, да лучше бы из Любшины скорее убраться. А там уж, как за околицу выехали да еще вглубь леса несколько верст, тогда и спешились, развернули стан и оба уснули едва не на полдня.
День за днем они ехали, торопясь, стараясь не останавливаться надолго. И чем дальше, тем сильнее Гроза жалела о том, что ватажники Рарога проводили их только до Любшины. Но, как он разъяснил, не винясь, но желая, чтобы она поняла, что ради своей женщины можно из ватаги уйти и попытаться вновь вернуться в свой род. Поговорить со Слепым, показать ему знаки на руке, которые так заметно изменились. Под защитой сильного рода лучше, чем под защитой ватаги без племени, где, как ни крути, каждый сам за себя. И соратники его не могли не понимать, что, помогая Рарогу, они невольно навлекают на себя гнев князя. А сейчас у них еще была возможность под предводительством Волоха сохранить с ним хоть что-то вроде дружбы.
Гроза понимала его. И терпела непростой путь, стараясь пока не выдать того, что с ней творится и что чувствует она себя не так уж хорошо. Да боги дадут — скоро случится настоящий отдых. Но нынче, когда до Порогов оставалось всего ничего — к вечеру, еще стемнеть не успеет, доберутся — Грозе вдруг стало совсем худо. Она и без того опасалась, что езда верхом может навредить ребенку, но не хотела задерживать их с Рарогом. Сейчас важно как можно скорее подальше убраться от Владивоя и от возможной погони, которая не сразу найдет их следы после водного пути. Но ее качало из стороны в сторону, а под ребрами закручивался дурнотный комок. Кажется, отпустила хворь после того приступа в шатре, а вот теперь снова накатывало — да все сильнее с каждым мгновением.
Она держалась, как могла, но немного времени прошло, как Рарог начал с подозрением коситься на нее. Уж бледность, что наверняка расползлась по лицу, никак не скроешь.
— Ты зеленая вся, — проворчал он наконец встревоженно. — Болит что? Что с тобой, Лиса?
Он перехватил повод ее мерина и приостановил его, уперев взгляд в подрагивающие руки Грозы. Отвел чуть в гущину леса, где еще можно было мимо тропы проехать. А там и вовсе с лошади ссадил — а она уже и не могла сопротивляться — просто в руки его упала. Да тут же и вырвалась: закрутило все в нутре тошнотой — едва успела в сторону броситься, как тут же согнулась над землей, цепляясь за ствол попавшей под руку березы, обдирая пальцы и ногти.
— Лиса! — кажется, Рарог не на шутку перепугался. — Скажи, что? Захворала? Скажи!
Она замотала головой, еще не в силах хоть слово сказать, но пытаясь хоть немного его успокоить. Трясущимися руками достала из заплечного мешка мех с водой и напилась вдоволь, промывая горло от кисловатой горечи. Лада всемудрая, как же плохо-то!
Рарог присел рядом с ней, тревожно заглядывая в лицо и убирая от глаз ее растрепанные прядки. Гроза не носила теперь убруса: она рядом с мужем своим, которому можно косы ее видеть. Мужем по сердцу, а не по чужой прихоти. А путники им попадались навстречу не так и часто — да и от тех они норовили укрыться в стороне, чтобы толков было меньше.