Дочь Сталина
Шрифт:
Все, что связано со Сталиным, было окружено какой-нибудь тайной или интригой. Его медленная смерть не является исключением. Что на самом деле происходило в последние дни? Ниже мы попытались восстановить события.
Вечером 27-го февраля Сталин отправился в Большой театр на балет «Лебединое озеро». На следующий день Светлане исполнялось двадцать семь лет, но отец не пригласил ее в театр. Это был последний раз, когда его видели на публике.
На следующий вечер он пригласил на обычный вечерний кинопросмотр в Кремле четверых членов Политбюро: Берию, Маленкова, Булганина и Хрущева. Про день рождения дочери он снова не вспомнил. По словам Хрущева, Сталин появился «оживленный и довольный». Потом мужчины поехали на кунцевскую дачу, где их, как обычно, ждал накрытый грузинскими
— Врачи уже признались? — спрашивал Сталин. — скажите Игнатьеву (глава МГБ), что, если он не получит от них полное признание, то не сносить ему головы.
На это Берия ответил:
— Они признаются… Мы закончим расследование и предоставим все материалы к публичному процессу.
Насколько этот разговор достоверен, точно неизвестно, поскольку каждый участник позже описывал свою версию событий, выгодную для него самого. Но то, что шел разговор о показательном публичном процессе по делу врачей-вредителей, вполне вероятно.
Хрушев так описывал конец этого вечера:
Как всегда, обед окончился в пять или шесть часов утра. Сталин был немного пьян и в очень хорошем расположении духа. Не было никаких признаков того, что у него что-то не так со здоровьем. Когда мы уезжали, он вышел проводить нас. Он грубо шутил, тыкая меня кулаком в живот и произнося мое имя с украинским акцентом, как делал всегда, когда был в приподнятом расположении духа. Итак, после этой встречи мы все разъехались по домам в хорошем настроении, потому что обед прошел хорошо. А обеды со Сталиным не всегда заканчивались так приятно.
По сообщениям охраны, проводив гостей, Сталин прилег на диван в своей «маленькой столовой» и сказал им: «Вы тоже можете вздремнуть.
Вы мне пока не нужны».
На следующее утро, первого марта, весь персонал ждал его распоряжений. Обычно Сталин просыпался около одиннадцати часов. Охранники начали тревожиться все больше и больше, поскольку из его комнаты не доносилось ни звука весь день. Но его все еще не решались побеспокоить. Наконец, в шесть часов вечера в комнате загорелся свет. Сталин явно проснулся, но так как он никого не звал к себе, никто не решился войти.
Около десяти вечера из Кремля прибыл курьер, который привез почту из Центрального комитета. Охранник Сталина Лозгачев, ответственный за получение почты, твердой поступью прошел в его комнату — к Сталину никто никогда не подкрадывался. В комнате Лозгачев увидел такую картину:
Иосиф Виссарионович лежал на полу, подняв кверху правую руку. Я остолбенел, руки и ноги просто отказывались меня держать… Он не мог говорить… Я бросился к нему и спросил: «Товарищ Сталин, что с вами?»
Тут я понял, что он обмочился, пока лежал на полу… Я сказал: «Может быть, позвать врача?» Он издал какой-то нечленораздельный звук — что-то вроде «дз-дз». Все, что он мог произнести, — это «дз». На полу рядом с ним лежали его карманные часы и «Правда»… Часы показывали 6.30…
То есть, по всей видимости, все случилось в половине седьмого… Я поднял трубку внутреннего телефона.
Когда сбежались другие охранники, Хозяин был уже без сознания. Они положили его на софу в большой столовой. Позвонили Берии, Игнатьеву, который теперь отвечал за личную безопасность Сталина, и Маленкову, который позвонил Хрущеву и Булганину. Потом стали ждать. Лозгачев утверждал, что поседел за ту ночь. Никто не вызвал врача.
Существуют разные версии того, что произошло дальше. Скорее всего, пять членов Политбюро приезжали в разное время, увидели, что Сталин мирно спит и уезжали, раздраженные на охранников за то, что они позвонили. «Не разводите панику», — так сказал охране Берия. Хрущев сказал, что им не нужно быть здесь, когда Сталин проснется утром и обнаружит себя в таком неловком
Врачей вызвали только в семь часов утра (по другим источникам — в девять) второго марта, то есть, только спустя двенадцать с половиной часов после удара и через девять часов после того, как он потерял сознание. Существует мнение, что эта задержка была преднамеренной попыткой лишить Сталина медицинской помощи.
Создается ощущение, что все, в том числе приближенные Сталина, были слишком испуганы, чтобы принимать какие-то решения. Если бы Сталин пришел в себя, он мог бы воспринять вызванных к нему врачей как действия заговорщиков с целью лишить его власти. К тому же это было не самое лучшее время для Сталина, чтобы обращаться к услугам докторов.
Когда личный врач Сталина доктор Виноградов осматривал его в последний раз, он диагностировал атеросклероз сосудов и рекомендовал курс медикаментозной терапии. Он также предложил Сталину уйти на отдых. Виноградов был принципиальным врачом, но неосмотрительным человеком. Разъяренный Сталин приказал уничтожить все его медицинские предписания. Виноградова арестовали четвертого ноября в связи с делом «врачей-вредителей». Далее лечение Сталина было весьма затруднено тем, что ведущие специалисты страны сидели на тюремных нарах на Лубянке или в Лефортово.
Когда приехала команда докторов под руководством профессора Лукомского, «они дрожали от страха не меньше, чем мы», как заметил охранник Лозгачев. Руки стоматолога, который вынимал у Сталина изо рта вставную челюсть, тряслись так, что он уронил зубы на пол. Было организовано постоянное дежурство невропатолога, терапевта и медсестры. Привезли кислородные баллоны.
Когда приехала Светлана, ее встретили Хрущев и Булганин, оба в слезах. Она подумала, что отец умер. Но они сказали, чтобы она прошла в комнаты, Берия и Маленков расскажут ей о ситуации.
Привычная тишина кунцевской дачи сменилась хаосом. Вокруг ее отца толпились врачи, они «ставили пиявки на затылок и шею, снимали кардиограммы, делали рентген легких, медсестра беспрестанно делала какие-то уколы, один из врачей беспрерывно записывал в журнал ход болезни». На первый взгляд, Светлане показалось, что «все делалось, как надо». За исключением одной странной подробности: ей сказали, что отца нашли лежащим на полу в три часа ночи. На самом деле его обнаружили как минимум на пять часов раньше. Зная о состоянии Сталина, не пытались ли его заместители скрыть, что задержали начало лечения?
Светлана знала, что в Академии медицинских наук собрана специальная сессия, где обсуждают, как спасти ее отца. Ей казалось, что это смешно: «Все суетились, спасая жизнь, которую нельзя было уже спасти». По комнате разлился страх, начали искать специалистов, которые могли бы спасти Сталина.
Вечером второго марта доктор Рапопорт находился в своей камере, в Лефортовской тюрьме, ожидая очередного ночного допроса. Его допрашивали часами, чтобы добиться «добровольного признания» вины. Сталин сам следил за ходом расследования по делу Рапопорта и был «разочарован». Когда следователь вошел в его камеру, Рапопорт был ошеломлен. Он решил, что это конец, но его мучитель сказал, что требуется его мнение как специалиста. Не мог бы доктор объяснить, что означает «дыхание Чейн-Стокса»? Вероятно, врачи Сталина рискнули объявить это своим диагнозом.
Рапопорт ответил, что это «судорожное, нерегулярное дыхание», которое бывает у детей и взрослых, «страдающих поражением дыхательных центров в головном мозге, что может быть вызвано опухолями, кровоизлиянием в мозг, уремией или тяжелым атеросклерозом». «Может человек в таком состоянии выжить?» — спросил следователь. Рапопорт ответил, что в большинстве случаев смерть, увы, неизбежна. Тогда следователь спросил, не может ли он рекомендовать специалистов по таким случаям. Рапопорт назвал восемь фамилий, но добавил, что, к сожалению, все эти врачи в данный момент находятся в тюрьме. Он решил, что МГБ готовит дело против очередного врача. До своего освобождения он и понятия не имел, что пациент, о состоянии которого с ним консультировался следователь, был самим Сталиным.