Дочки-мачехи
Шрифт:
– Ну... потише, ты, козел! Не сундук передвигаешь!
В прихожую на шум вышел Павел и, окинув женщину недоуменным взглядом, произнес:
– Это к тебе, Слава?
– Сам ты мудак! – неожиданно бухнула та: по всей видимости, она была туговата на ухо, и ей почудилось не «это к тебе, Слава?», а что-то из серии «это к тебе шалава?»... дескать, приперлась на ночь глядя.
Мосек рассмеялся и, глядя на неприятно удивленного брата, проговорил:
– Не ко мне, а к тебе, Паша.
– Ко мне?
– А ты адвокат будешь? – подозрительно поинтересовалась женщина.
–
– А по самому что ни на есть важному, – ответила та и ввалилась в комнату, не дожидаясь приглашения и даже не снимая обуви.
Впрочем, уже непосредственно в гостиной она свою ошибку исправила и скинула натянутые на ноги опорки, которые, по всей видимости, помнили комсомольскую юность своей почтенной владелицы.
Из опорок повалили ароматы скотного двора и несколько камешков, а баба, рухнув в кресло так, что оно судорожно метнулось на колесиках по полу, норовя выскочить из-под толстого зада визитерши, сказала:
– В общем, так. Алиску ведь мы все не любим, так? Вот я и думаю, что пора этой котовской подстилке указать на ее место.
– Что вы имеете в виду? – сухо спросил Евстафьев.
– А то, что я в два счета могу доказать, что Алиска брехливая тварь и что она нарочно наговаривает на своего мужика, чтобы, значит, его побыстрее упечь. Небось дал ей Кашалот денег, вот она теперь и поет под его дудку. Я-то побывала сегодня в суде, посмотрела на своих соседушек... по разные стороны скамьи подсудимых!
– Каких соседей вы имеете в виду?
– А вы не понимаете? А еще адвокат! Конечно, тех, которые на даче ворковали, а потом эта стерва Алиска... Какая тварь, правда?
– Ваша дача находится по соседству с той, в которой некоторое время отдыхали Владимир Свиридов и Алиса Смоленцева? – не повышая голоса и не меняя выражения лица, спокойно спросил Евстафьев.
Женщина замялась и, несколько поколебавшись, проговорила:
– Ну не то чтобы рядом... но в общем, видала я их там пару раз. Слышала, как они друг друга называли. На пляже и вообще...
– На пляже? А вы не видели, как... – начал было Мосек, но тут его обычно невозмутимый брат вскинулся и буквально рявкнул на него:
– Спокойна-а! Не перебивай, Слава, – добавил он уже своим обычным голосом, – продолжайте, – повернулся он к женщине.
– А что тут продолжать? Была я сегодня в суде... посмотрела на эту... шалаву. Злая, как... мой сосед Михалыч, когда напьется и идет по округе с веслом. Хотя нет... в Михалыче хоть что-то человеческое остается. Ну, значится, – она посмотрела на адвоката и снова заговорщицки подмигнула, – есть у меня кое-что для вас... Ну, да я женщина небогатая, двое детей... подкиньте тысчонку-другую. А вы не пожалеете... Что вам тысяча? Вон пинжак-то какой висит... небось, импорт заграничный? Тыщу долларов небось стоит, не меньше, да?
Павел даже не посмотрел на свой в самом деле очень дорогой пиджак, а его брат хитро наморщил лоб и пробормотал:
– А две с половиной – не хочешь?
Женщина не расслышав, продолжала:
– Нашел там Михалыч... по пьянке. Говорит, в сетях запутался этот... который... в общем, даже не намок толком... У Михалыча
– Что вы нашли-то?
– А он его рукавицей хвать, и в лодку! – продолжала трещать баба, на обращая внимания на вопрос Евстафьева. – За рыбу принял. А я-то как увидела его улов, аж ахнула! Я же прослышала, что у нас в пляжном домике-то случилось! Ментов понаехало полсотни! Все рыскали по поселку, выспрашивали! Я сделала вид, что меня нет... Что с ними разговаривать! А уж как нашел Михалыч эту штуку, так я и припрятала ее, думаю, на меня еще подумают. А потом прослышала, что творится-то на этом судилище... прямо заедает мужика, стерва! Ну, думаю, помогу и себя не забуду! Я-то все-о-о видела!
– Что видела? – наконец удалось вклиниться Евстафьеву. – Что видела-то?
– Как она в море что-то швыряла... Алиска-то... а потом вот что оказалось.
И она с видом фокусника извлекла из сумки что-то завернутое в непрозрачный продолговатый пакет, а потом вынула из него второй целлофановый пакет. Прозрачный... В нем лежал серебристый и изящный пистолет марки «Смит и Вессон».
На что уж был сдержан Евстафьев, но и он рванулся вперед и буквально впился глазами в «ствол». А Маркин так и вообще подпрыгнул на месте и изумленно пробормотал что-то нечленораздельное.
– Вот так, – удовлетворенно проговорила женщина, увидев, какое впечатление произвела ее улика на адвоката и его брата. – Стоит это того, чтобы две тысячи рубликов?..
– Вы видели собственными глазами, как Смоленцева кинула это в море?
– Нет... это я кинула в море! – с претензией на иронию отозвалась баба и начала скрести свою варикозную ногу. – Приезжайте ко мне на дачу, у меня там полный сарай таких пулеметов... пистолетов. Шучу... шучу.
– Вы не могли бы оставить мне свои данные?
Баба всполошилась:
– Какие данные? Фамилию мою, что ли? Это чтобы меня потом кашалотовские бандиты угрохали вместе с моими детями? Нет, спасибо... я потому и не пошла с этим пистолетом в милицию, что не хотела, чтобы меня там всякие эти старшины выспрашивали фамилие мое да адреса. А потом позвонит им ихний бандит и спросит: а где живет такая-то? И все – капут. Так и бывает... Я в «Бандитском Петербурге» видела, – неожиданно присовокупила она.
– Хорошо, – с выражением ангельского терпения на лице выговорил Евстафьев. – Значит, вы не можете дать показания в суде?
– Нет, нет, нет! Только не говорите мне, что я вот таким образом покрываю преступников. Я грамотная и пуганая. Недавно вот прочитала книгу, – с той же значительной миной, что и во время произнесения фразы про «Бандитский Петербург», сказала она. – Марина Серова написала. Про какого-то Хамелеона.
И она пустилась в описание сюжета, в котором некий губернатор Толстиков приставил к своему брату, алкоголику и клептоману, личную няньку-телохранителя – и что из этого вышло.
Евстафьев не слушал ее – он рассматривал пистолет, который таким чудесным образом попал к нему накануне, быть может, решающего дня заседания. Потом он перевел подозрительный взгляд на продолжающую вещать бабу и произнес: