Догоняя рассвет

Кравец Саша

Дабы не расставаться в тяжелом молчании, Лирой неловко обронил вопрос:

— Как твое обучение?

— Первые уроки скучны, но я уже чувствую связь магии со своим телом.

Лирой угрюмо кивнул, дав понимать, что услышал.

— Все еще злишься на меня?

— Помоги Амари, — Лирой порывисто сделал шаг к брату, — ты ведь можешь уничтожить ее треклятую гильдию! Избавь от преследования…

— Мы это уже обсуждали, я не могу, — сурово осадил его Клайд. — Я теперь принадлежу Академии и должен подчиняться правилам: вторжение магов в земные дела недопустимы. Если я истреблю

такой значимый орган, как гильдию ассасинов, то потеряю все, — он печально склонил голову и продолжил тоном, требовавшим проявить понимание: — у меня появился шанс узнать, кто я такой, кем были мои предшественники, и что делать с той силой, которая ввергала меня в страх на протяжении всей жизни. Не заставляй меня.

— А я на протяжении всей жизни просто пустое место, — Лирой пронзил его острым взглядом, в которым одновременно схлестнулись ненависть и печать. — Единственный человек, рядом с которым я мог не стесняться себя, находится в бегах, а может, и вовсе мертв. Мои братья отвернулись. А я какого-то дьявола прикован к Иристэду и сопротивляюсь своей темной стороне. Я совсем забыл вкус человеческой крови, Клайд, но, говорят, он прекраснее всех вин, когда-либо касавшихся губ смертных…

— Прошу тебя, прекрати, — между бровей Клайда прорезалась глубокая морщина.

— С чего бы? Я разве не вампирское отродье?

— Лирой, — с виноватым видом обратился Клайд, — я и без того делаю больше допустимого, приношу лекарство, которое еще пока не должно попасть в руки человечества. Ты не представляешь, как я рискую.

В ответ Лирой громко расхохотался, и смех его переливался искрами безумия.

— Так ты у нас занял место бога? Вы решаете, куда затянет нас течение жизни, и какое время лучше для появления лекарств?

— Люди должны искать лекарства сами, — спокойно возразил Клайд, очевидно, говоря словами какого-то мага, но не своими собственными.

Лирой бессильно взмахнул руками, поняв, что беседовать здесь больше не о чем.

— Ты предатель, Клайд.

— Мне жаль, что так вышло с Амари, — не нарушая прежнего спокойствия, ответил тот, — она призывала нас не судить, возможно, однажды ты последуешь ее совету.

Холодно распрощавшись с Клайдом, Лирой вернулся во дворец с неприятным осадком на душе. Стараясь не отягощать себя состоявшимся разговором, он сразу же отправился к Рю. Стуком уведомив о появлении, Лирой вошел в комнату.

Рю не спал. Брат лежал в кровати при куцем свете зажженной свечи и смотрел на Лироя изможденным в болезни лицом. Немощность, свалившаяся на Рю, приковала его к постели и лишила дом значимой части дохода — стоит ли говорить, что охоте пришлось положить конец.

Обремененный долгом ухаживать за старшим братом, Лирой оставался в Иристэде вопреки ярому желанию ринуться из города прочь. Бросить Рю бороться с тяготами проклятья без опоры на плечо родного человека — или пусть даже не совсем человека — виделось Лирою жестоким даже после всех пережитых разногласий.

Страдая от разлуки, Лирой осознавал, как мучительно одиночество, и не хотел бы оказаться на месте Рю.

Он поставил пузырек на прикроватный столик и без особой радости в лице помог взбить

подушку. О здравии Клайда и его жизни в Академии как обычно не обмолвился ни словом — это оставалось секретом исключительно двоих.

— Лекарство помогает?

— Как видишь, я все еще здесь, — сухо отозвался Рю.

Он глядел на Лироя с напряженным любопытством, будто собирался о чем-то расспросить его, но размышлял — стоит ли. Заметив к себе повышенный интерес, Лирой сделал первый шаг:

— В чем дело?

— Мне ненавистно твое унылое лицо. Все еще убиваешься из-за девчонки?

— Это не твое дело, — резко отчеканил Лирой, возмущенный высокомерием в тоне Рю.

— Веришь, что она сбежала из-за преследования? — хрипло рассмеялся тот, казалось, из последних сил. — Такие, как она, преследования не бояться. Девчонка сбежала, только потому что ей было противно находиться рядом с тобой — нелепой насмешкой природы.

Лирой весь задрожал от ярости и с силой сжал кулаки, чтобы подавить поднявшийся внутри жар. Нанесенное оскорбление поразило жестокой правотой, и более того — правотой, звучавшей устами Рю.

— Закрой рот, — угрожающе зарычал Лирой.

— Признай, она слишком хороша для мерзкого кровососа…

— Ублюдок! — вскричал Лирой. — Ненавижу тебя!

Он готов был всадить кулак по насмехавшейся физиономии Рю, но вовремя остановил себя силой воли и вылетел из комнаты в гневе, вызванном тем, что в словах брата определенно было сокрыто зерно истины.

Лирой — монстр, а в сказках, что так поучительны, у монстров единый конец. И вовсе не тот, что гласил о долгом и счастливом будущем.

Глава 14

Тайны являют себя наружу

Если бы обыкновенные смертные узрели Небесную академию во всем ее великолепии, то — какими бы разными они ни были в своей сущности — абсолютно все сошлись бы во мнении, что подобное можно пережить только во сне. Хотя, справедливее было бы уточнить, что каждый видевший Академию взгляд мог оценить только убранство внутренних помещений и невероятный вид на пылающие розовым бархатом облака за высокими окнами; каков был внешний фасад не ведал даже Клайд — новоиспеченный ученик, решительно посвятивший жизнь обители магов.

Под высокими стеклянными сводами коридоров, залов, спальных комнат Академии простиралось столько пространства, воздуха и света, отражавшегося от белых мраморных стен, что невольно вызывало ощущение какой-то совершенно иной, блаженной свободы. Возможно, именно такой и следовало быть свободе в небытие — во всяком случае, Клайд рассудил, что небесная обитель находилась нигде иначе, как на недоступном познанию эфирном уровне мира.

Воистину, как сон. Порождение воображения.

Клайд чувствовал, как магия расходилась по его телу теплой волной, и учился становиться с ней единым целым. Наставник — уже взрослый магистр колдовского искусства, тем не менее сохранивший свежесть и энергию молодости, представлял собой классический образ мага Академии: исполненный тайных знаний взгляд, одежда, расшитая жемчугом и золотыми нитями. Маг вписывался в класс с золоченной мебелью, словно был неотъемлемой его частью.