Догоняя рассвет
Шрифт:
— Надеюсь, ты будешь осторожен, — голос Оберона зазвучал неподдельной озабоченностью, — мне не хотелось бы терять тебя, особенно после нашего воссоединения. Впереди еще столько радости, которую нам предстоит пронести через годы этой удивительной дружбы.
Лирой остался впечатлен его искренностью, более того — крайне одухотворен тем, что являлся для Оберона не орудием достижения желаемого, а тем, кого ждут дома с трепетом и беспокойством.
Это чувство Лирой испытал впервые на своей памяти.
Однако нельзя больше терять крупицы драгоценного времени, когда каждая секунда приближала
Город затаился в ожидании атаки и замолк, настороженно прислушиваясь к замершей округе; казалось, что каждая хвоинка кипарисов опасливо подрагивала в напряженном воздухе.
Рэн примостился на крепостной стене у главных ворот и с тихой грустью размышлял о том, как так получилось, что он стал сам себе врагом? Рэндалл или, как уже теперь известно, Лирой другой судьбы, порождение страшного колдовства, сомневавшееся в справедливости собственного существования, впервые не принял сторону настоящего прообраза. Совершивший достаточно преступлений, причинивший боль множеству людей и подглядевший в ведьмовских зеркалах, как могло быть иначе, он не хотел больше причинять горе, сбегать из тюрем и томиться в них снова или вовсе погибнуть за идею, полностью им отрицаемую.
Рэндалл не выступил бы против семьи ради господства расы, к которой принадлежал более, чем к человеческой. Он понимал, какой ценный дар обрел, покинув зазеркалье, и планировал распорядиться вторым шансом по совести. Поэтому теперь сидел на крепостной стене, весь обратившись в слух, и предвкушал вот-вот внимать сигнальному звону колокола.
Рэн отчетливо помнил, как доверие разгорелось в его сердце, когда он наедине с Рю увидел призрак заботливого чувства, так тщательно скрываемого старшим братом за внешней отчужденностью. Ненависть Рю была направлена ни столько на самого Лироя, сколько на свою неспособностью занять место отца и добиться тех же результатов, признания, вселяющего трепет уважения. И осознав эту злобу, порожденную отчаяньем, Рэн готов был негласно простить Рю и в знак отпущения вины решил открыть брату свою тайну.
— Что бы со мной ни произошло, обещай, что не оставишь его. Не бросишь скитаться по улицам. Натолкнешь на верный путь.
— Хорошо, обещаю. — Рэндалл замолк в нерешительности сказать правду, однако все же собрался с силами, чтобы исполнить задуманное. — Рю, я должен тебе признаться. Но это останется только между нами.
Увидев в суровых голубых глазах, что Рю готов отнестись к разговору со всей ответственностью, Рэн продолжил:
— Попытайся поверить мне. Это будет непросто, но… я и есть Лирой. Сразу отвечу: всему виной колдовство ведьмы, с которой он связался, скитаясь среди скал.
Рэн пытался объяснить ситуацию Рю настолько, насколько понимал сам, и наблюдал, как с каждым новым словом лицо брата темнело в хмурой задумчивости. Рю не готов был верить в столь невероятные, — справедливее даже сказать — дикие вещи, но и отрицать не спешил, что вселяло в сердце отрадную надежду.
—
— На левой, — мигом поправил Рэн. — Ниже подколенной ямки.
Рю недоверчиво прищурился в ответ на неудачную попытку провести Рэндалла.
— И где он его получил?
Рэн принялся продираться через воспоминания, хранящиеся словно под слоем многолетней пыли.
— Мы с тобой воровали виноград во дворе мадам Сорель, когда мне было пять лет, а тебе, соответственно, десять. Возвращаясь, ты помогал перелезть через ограду, там-то я и зацепился за гвоздь, поранив ногу…
— Дьявол меня раздери, Рэн! Ты шутишь? Это невозможно! — взревел Рю в эмоциях, которых, вероятно, не ожидал от самого себя, ведь о той вылазке было известно лишь двоим. И Рэн знал почему: перепугавшись, Рю уговаривал маленького Лироя молчать о ране и всячески скрывать, иначе им обоим пришлось бы сознаться требовательному отцу в воровстве и подвергнуться беспощадной порке.
— Тише! — шикнул Рэндалл, опасаясь, что кто-нибудь может услышать их.
— Проклятье, Рэн или как там тебя? — понизив голос, прорычал Рю. — Как я могу доверять тебе? Ты даже не член семьи. Да что ты вообще такое?
— Не член семьи? А кто я по-твоему? В сущности, я даже ближе того, кем представился, но оставим для других все, как было. Ты хотел, чтобы я присмотрел за Лироем? Я сделаю это! И после всего, что тебе стало известно, Рю, ты не должен сомневаться в моем обещании.
Похоже, все сказанное Рэндаллом в совокупности заставило Рю успокоиться.
Лишь две вещи теперь терзали сердце Рэндалла в мучительном сожалении: гибель Рю и невыполненное обещание…
Из гнетущей печали его возвратил донесшийся грохот. По городу прокатился столь мощный раскат, что невольно произвел впечатление взрыва уничтожающей силы. Рэн подскочил на ноги, как ужаленный, и развернулся в сторону Иристэда. Медь колокола заговорила оглушительным звоном: один удар, второй.
Вторжение началось на юге.
Рэн немедленно бросился со стены, вскочил в седло и помчался во весь дух.
Амари взбегала на южную крепостную стену, когда землю сотряс всесокрушающий взрыв и
волна страшной силы снесла девушку с ног против ее воли. Амари отбросило в сторону от разломанных в щепки ворот, и болезненный удар о камни, простреливший все тело, погрузил ее сознание в мучительный зыбкий полусон, напоминавший приступ горячечного бреда: Амари не понимала, где находится, не могла нашарить в памяти события, которым должна принадлежать; сквозь вязкий морок до нее глухо доносились звуки яростного сражения и вопль раненых, но прийти к ясности и прорваться к ним у Амари никак не получалось.