Доктора флота
Шрифт:
— Прости меня.
Но Лина сделала вид, что не замечает его и прошла мимо. Тогда он догнал ее, пошел рядом:
— Ну виноват, ну сболтнул глупость, — он вспомнил афоризм, услышанный от Мишки Зайцева, и сейчас пользовался им: — Еще Корнель писал: «Кто много говорит, тот говорит много глупостей». Да и брага была чересчур крепкая. С кем не бывает?
Она даже не отозвалась, не посмотрела в его сторону, свернула в парадное.
И все же такую девушку, такой великолепный шанс устроить свою жизнь упускать нельзя. «Ничего, успокоится, передумает, — решил он. — Не такой я парень, чтобы мной бросаться».
Вечером
— Перед практикой получите новые ботинки.
— Урра! — закричали курсанты, давно мечтавшие понюхать пороху. Ведь, за исключением двух взводов сталинградцев, никто из них не был на фронте. Значит, усиленно бродившие два месяца слухи оказались не досужим вымыслом, а имели под собой почву. Предполагалось, что большую половину практики курсанты проведут дублерами фельдшеров на кораблях и в частях боевых флотов, а затем две недели будут работать в госпиталях.
Новость о ботинках была тоже приятной. На год полагалось по паре хромовых и рабочих ботинок. Но давно прошли все сроки, ботинки износились, из них едва не торчали пальцы, а новых не выдавали. Дежурный по курсу докладывал майору Анохину: «По списку сто восемьдесят, в строю сто шестьдесят четыре, без ботинок шестнадцать».
У оставшихся без обуви курсантов преподаватели принимали зачеты и экзамены прямо в кубриках.
Для Васятки выбор флота не представлял проблемы. Ему было все равно куда ехать. Хоть к черту на кулички. Лишь бы там было кого оперировать. Уже несколько месяцев им владела одна мысль, одно желание — оперировать, набираться опыта. Преподавателям все время приходилось удерживать его от чрезмерной прыти. Он готов был резать всех подряд. Привозили больного с подозрением на аппендицит, показаний к срочной операции не было, следовало выждать, понаблюдать, но у Васятки чесались руки. Пока на третьем курсе к самостоятельным полостным операциям его не допускали, но ассистировал он чаще всех. На практических занятиях и дежурствах он колол, пунктировал, вырезал, вскрывал все, что было можно. В отличие от большинства своих товарищей, он не испытывал при этом ни робости, ни страха и отчаянно брался за все, за что никто другой браться не решался.
Косой доцент Малышев, которого Мызников ласково называл «петушок», говорил о Васятке:
— За время работы в клинике видел много увлеченных хирургией студентов, но такого, простите… — он делал паузу, подыскивая нужное слово, — такого негодяя вижу впервые. Позволь ему и он без колебаний будет резать даже здоровых.
— Факт, — смеялся Васятка. — Я и не скрываю. Как я в части буду оперировать, если в Академии не научился?
— Вы, товарищ Петров, не на необитаемый остров поедете и не на Северный полюс, — наставлял его Малышев. — На флоте много хороших хирургов. Будет у кого поучиться.
Паша Щекин твердо решил ехать на Балтику. Алексей Сикорский на Северный флот, только Миша Зайцев и его новый приятель Алик Грачев не говорили о практике, а были увлечены другими заботами. Их интересовали вопросы более масштабные. Возможно, они стояли на пороге великого открытия в философии, которое должно было перевернуть многие представления о развитии мира.
Началось все с того, что на лекции по диалектическому и историческому материализму, которую читал Мишин однофамилец подполковник Зайцев, Мишу внезапно осенила фантастическая по своей простоте идея: «А что если развитие общества подчиняется тем же законам, что неживой и живой мир?»
Тут же на лекции Миша поделился идеей со своим соседом Аликом, за что получил замечание от лектора.
— Если у вас, товарищ курсант, есть важное сообщение, то милости просим на кафедру, — предложил подполковник, прервав лекцию.
Возможно, будь на Мишином месте Васятка, он бы воспользовался предложением и сообщил о своей идее публично, но Миша на такой подвиг был не способен. Он лишь выждал несколько минут и, осторожно оглядываясь, снова зашептал в ухо Алика:
— Гегель считал, что развитие идет от простых форм к сложным. Помнишь его тезис, антитезис и синтез? Но ведь и в обществе есть аналогичные понятия. Первобытный коммунизм — тезис, феодальный строй — антитезис, коммунизм — синтез.
Алик сразу стал искать аналогии в живом мире.
— Простые доклеточные формы — тезис, — шептал он, как человек увлекающийся, сразу заразившийся идеей Миши. — Многоклеточный организм — антитезис, мозг — синтез.
— Конечно, — обрадовался Миша.
После лекции они побежали в библиотеку, чтобы проверить свои умозаключения. Оказывается, все не так просто. Подобные идеи уже приходили в головы многим философам и были отвергнуты самим развитием науки. И все же вечером Миша и Алик не могли успокоиться и продолжали возбужденно, перебивая друг друга, шептаться.
— Мы с тобой, Грач, чистые диалектики и понимаем, что так или иначе общество должно двигаться вперед по законам развития мира в целом.
— Жаль только, что мы плохо знаем физику, — с досадой говорил Алик.
Послышались шаркающие шаги командира роты и его хриплый прокуренный голос:
— Прекратить разговорчики!
Пять минут спустя все уже спали.
Младший лейтенант Сикорский лежал на койке в офицерском кубрике и думал о Лине. Он встречался с нею почти ежедневно. Единственная маленькая звездочка на погонах давала ему по сравнению с курсантами массу преимуществ. В том числе и право каждый день бывать в городе.
Их отношения складывались непросто. Внешне все обстояло вполне благополучно. Паша не мешал им. За все время он больше не сделал ни одной попытки помириться с Линой. Вел себя так, словно между ним и Линой давно и бесповоротно все кончено. И Лина никогда не вспоминала о нем. Но Алексей чувствовал, что Пашка часто незримо присутствует между ними. На недавнем концерте художественной самодеятельности Академии Щекин пел романс Глинки «Сомнение», пел здорово, с чувством:
Минует печальное время, Мы снова обнимем друг друга…