Долг. Мемуары министра войны
Шрифт:
Трудно себе представить более разных людей, чем Джордж Буш и Барак Обама. В Америке существует вековая традиция избирать президента, славословить его в течение нескольких дней, а затем четыре или восемь лет подряд демонизировать, оскорблять – или слепо защищать. Начиная с Джорджа Вашингтона, едва ли найдется президент (это касается и тех, кого мы считаем величайшими представителями нации), который не сталкивался бы с оскорбительными нападками на свою политику, патриотизм, моральные устои, личные качества и действия на посту главы государства. Не избежали этой участи и Буш с Обамой.
Очевидно, что с Бушем лично мне было проще. Отчасти потому, что я работал на него в последние два года его президентства, когда, за исключением «Большой волны» в Ираке, в сфере национальной безопасности почти никаких серьезных решений не принималось. Он уже, как говорится, смастерил себе кровать в истории и готовился на нее возлечь. (И совсем не переживал по поводу мнения других людей.) Он больше не собирался баллотироваться на политические должности, и точно так же намеревался поступить его вице-президент. Не помню, чтобы Буш обсуждал внутреннюю политику –
Что касается Обамы, тут я присоединился к администрации президента-новичка, которому выпало справляться сразу с несколькими кризисами и который был полон решимости изменить отношение Америки к миру – и к войнам, что мы вели, – и с первого дня в должности помышлял о переизбрании. Внутриполитические соображения, следовательно, становились принципиальным фактором (хотя и не скажу, что решающим) при рассмотрении всех серьезных вызовов национальной безопасности, с которыми мы разбирались. Сотрудники Обамы, в том числе главы администрации Белого дома Рам Эмануэль и Билл Дэйли, а также Валери Джарретт, Дэвид Аксельрод, Роберт Гиббс и прочие, активно участвовали в процессе принятия решений по национальной безопасности; для меня подобное было в новинку, однако, думаю, в истории США наверняка найдутся прецеденты. В этих условиях, пожалуй, удивляет, сколь мало разногласий возникало среди старших членов президентской команды по национальной безопасности – по крайней мере до начала 2011 года. Афганистан, конечно, стоит особняком, но в остальных вопросах, будь то Ирак, Россия, Китай, Иран, Пакистан или Ближний Восток, мы с президентом, вице-президентом, Клинтон, Джонсом и Донилоном, как правило, «играли на одной поляне». А если расхождения во взглядах и обнаруживались, как в отношении «арабской весны», между нами не проскакивали искры злобы и ожесточения (опять-таки в отличие от дебатов по Афганистану).
Да, нам с президентом Обамой доводилось, что называется, скрещивать мечи. В частности, разногласия по оборонному бюджету в 2010–2011 годах были явными, и мы часто обсуждали их лицом к лицу. Я понимал, что на Обаму давят серьезные экономические проблемы страны, однако меня злило, что наши с ним договоренности конца 2009 года о будущем финансировании Пентагона оказались в мусорной корзине всего через год, а новое соглашение та же участь постигла и вовсе через несколько месяцев. Наши «переговоры», если можно так охарактеризовать дискуссии между президентом и членом президентского кабинета, по поводу военного бюджета обозначили фундаментальное различие: я хотел реструктурировать расходы на оборону, чтобы повысить эффективность и укрепить дисциплину, сократить бюрократический аппарат и накладные расходы и ликвидировать ненужные программы ради сохранения и увеличения военного потенциала страны. Я нисколько не желал резать бюджет как таковой. Выше я неоднократно писал, что был уверен: современный мир, все более сложный, противоречивый и нестабильный, требует от американских военных высокого уровня боеготовности, – поэтому следует призадуматься, как лучше и умнее потратить деньги для достижения этой цели. Президент же считал, что бюджет Пентагона можно и нужно резать просто потому, что он имеется, а также потому, что такие действия обеспечат ему политическое преимущество и «моральное право» в глазах однопартийцев и сочувствующих сокращать внутренние и смежные расходы. (По крайней мере так он объяснял мне.) Я сомневался, что министерство обороны вносит основную лепту в формирование государственного долга или причастно к росту годового дефицита; события в мире вокруг заставляли, на мой взгляд, как минимум сохранять, а лучше развивать и далее наши военные возможности. Если уж без сокращения бюджета не обойтись, нужно делать это медленно, «кося глазом» на ситуацию в мире, учитывая требования национальной безопасности США.
Я никогда не конфликтовал с Обамой напрямую по поводу того, что мне (равно как и Клинтон, Панетте и прочим) виделось упертостью президента, исходившего из убеждения, будто Белый дом должен жестко контролировать все аспекты политики национальной безопасности и все операции. Администрация Обамы, безусловно, самая «централизованная» и самая «помешанная на контроле» в сфере национальной безопасности, какую я когда-либо видел после Ричарда Никсона и Генри Киссинджера. При этом мне вполне удавалось находить общий язык с Белым домом и с Штабом национальной безопасности. Личный опыт убеждал, что крупные бюрократии редко рождают сколько-нибудь значительные новые идеи и что практически любые значимые нарушения статус-кво должны исходить от президента и его советника по национальной безопасности – вспомним Никсона с Киссинджером и «открытие» Советского Союза и Китая, Картера и соглашения в Кэмп-Дэвиде, Рейгана и контакты с Горбачевым, Буша-41 и освобождение Восточной Европы, объединение Германии и распад СССР.
Буш-43 подгонял свою администрацию поскорее принять решение о «Большой волне» в Ираке в конце 2006 года, а Белый дом Обамы и ШНБ настаивали на проведении всесторонней оценки ситуации в Афганистане в начале 2009 года. Это было вполне ожидаемо, однако, как мне представляется, основной причиной последующих затяжных дискуссий, разочарования и озлобления внутри администрации явилось то обстоятельство, что Белый дом, стремившийся все контролировать, застала врасплох просьба командующего нашими войсками в Афганистане значительно увеличить американское военное присутствие в стране. Именно эта просьба, которая удивила Белый дом (и меня тоже), спровоцировала дискуссию, каковой администрация не желала, особенно когда о ней узнали СМИ. Думаю, Обама и его советники пришли
Я занимался вопросами национальной безопасности при четырех президентах, и с годами у меня сложилось четкое представление о надлежащих усилиях в этой сфере. Я хорошо усвоил, что пристальное внимание Белого дома и СНБ к военным операциям и тактическим деталям, как правило, контрпродуктивно (вспомним Джонсона, выбирающего цели для бомбежек во Вьетнаме), а иногда и опасно (скандал «Иран – контрас»). И в администрации Обамы больше всего неприятностей мне доставляли не политические инициативы ШНБ, а склонность к микроменеджированию, будь то спасательная операция на Гаити, бесполетная зона над Ливией или, разумеется, Афганистан. Я регулярно сопротивлялся. Когда я сам работал в Белом доме, невозможно было даже вообразить, что сотрудник СНБ может позвонить четырехзвездному боевому командиру: такой звонок, скорее всего, стал бы причиной для увольнения этого сотрудника, – однако при Обаме это сделалось обыденным явлением. Я распорядился, чтобы командующие перенаправляли все подобные звонки в мою канцелярию. «Контролирующая мания» Белого дома при Обаме, его стремление «примазываться» к любому успеху и нежелание воздавать должное людям, которые фактически выполняли ту или иную работу, сильно задевали нас с Хиллари Клинтон.
Следует признать, что началось все до Обамы. Устойчивая тенденция к ужесточению контроля за аппаратом национальной безопасности стала очевидной с тех самых пор, как Гарри Трумэн объявил своими главными советниками по национальной безопасности государственного секретаря и министра обороны. (Я понимаю Трумэна – ведь эти посты при нем занимали Дин Ачесон [146] и Джордж Маршалл!) Но даже Трумэн изначально возражал против закона о создании Совета национальной безопасности, уверяя, что конгресс пытается навязать ему «кабинетное правительство». После Трумэна штат администрации, причастный к решению вопросов национальной безопасности, увеличился многократно. Сравнительно недавно, при Скоукрофте в начале 1990-х годов, профессиональный штат СНБ насчитывал около пятидесяти человек. Сегодня в ШНБ таких сотрудников насчитывается свыше 350.
146
Д. Ачесон при президенте Ф. Рузвельте курировал «экономический» блок Госдепартамента – в частности, был делегатом от США на Бреттон-Вудской конференции. Позднее, уже как заместитель государственного секретаря при президенте Трумэне, участвовал в составлении плана помощи послевоенной Европе («план Маршалла»). Как госсекретарь (с 1949 г.) принимал активное участие в создании НАТО, позднее являлся неофициальным советником президентов Д. Кеннеди и Л. Джонсона.
«Одержимость» контролем в Белом доме и ШНБ при Обаме вывела микроменеджмент и оперативное вмешательство на новый уровень. Отчасти, думаю, это связано с биографиями и профессиональным опытом президентских назначенцев. На протяжении большей части моей карьеры в правительстве на руководящие должности в СНБ назначались люди, которые, возможно, имели определенные партийные симпатии, но обладали при этом крепкой внешнеполитической репутацией и имели отношение к сфере национальной безопасности до попадания в администрацию – они приходили из академических кругов (например, Генри Киссинджер, Збигнев Бжезинский, Конди Райс) или после службы в армии, в разведке, либо с опытом работы в области международной политики (например, Фрэнк Карлуччи, Джим Джонс, Колин Пауэлл, Стив Хэдли, Брент Скоукрофт и я сам). Конечно, не обходилось без назначений, основанных на политических соображениях или на «личных обязательствах», но то были редкие исключения. Зато при Обаме руководство ШНБ составили люди – несомненно, умные, политически подкованные и чрезвычайно трудолюбивые, этакие «суперсотрудники», преимущественно выходцы с Капитолийского холма, – которые занимались вопросами национальной безопасности только по карьерной необходимости. Эти перемены, по моему мнению, объясняют очевидное непонимание важности соблюдения традиционных институциональных разграничений между Белым домом, Пентагоном и военным командованием.
«Стилистически» два президента имели больше общего, чем я ожидал. Оба чувствовали себя наиболее комфортно в окружении ближайших помощников и друзей (что логично) и в значительной степени избегали «социальных обязанностей», которые предполагает жизнь в Вашингтоне. Оба, как мне кажется, терпеть не могли конгресс и необходимость договариваться с конгрессменами, в том числе с представителями собственной партии. К сожалению, ни один из президентов не задался целью найти среди конгрессменов сторонников, союзников или друзей. Оба в итоге заслужили наихудшее из возможных отношение к себе в конгрессе, их не особенно ценили и нисколько не боялись. Соответственно ни один из президентов не мог рассчитывать на твердую поддержку в конгрессе, выходящую за рамки партийной лояльности, лоббистской корысти или политических договоренностей. Здесь они схожи с Джимми Картером и Ричардом Никсоном и сильно уступают Линдону Джонсону, Форду, Рейгану и Бушу-41. Также оба они не слишком стремились налаживать тесные личные отношения с лидерами других стран. Буш, пожалуй, преуспел чуть больше Обамы, но и ему далеко до разнообразия контактов Форда, Рейгана и Буша-41 (про Клинтона не скажу, я с ним не работал). Оба президента, короче говоря, казались мне намеренно избегающими обязательств, принципиально важных для успехов на международной арене.