Долгая зима
Шрифт:
— Ну раз так, сыграем что-нибудь другое, — отозвался папа. — Что бы вы хотели?
— Что-нибудь такое, чтоб согреться, — попросила Лора, и скрипка вместе с папой весело запела: "Малютка Анни Руни — вот кто моя любовь", а потом "Старая серая кобыла давно уже не та, что прежде".
Все развеселились, и даже мама принялась в такт песне притоптывать носками башмаков. А когда папа заиграл шотландский танец и ирландскую джигу, Лора с Кэрри дружно пустились в пляс и кружились до тех пор, пока совсем не обессилели.
Наконец папа убрал скрипку в футляр и велел девочкам ложиться
Лоре ужасно не хотелось выходить из теплой комнаты и лезть наверх, где от стужи шляпки гвоздей покрыты мохнатой изморозью. Внизу все окна тоже замерзли, но при виде заиндевелых гвоздей Лоре почему-то всегда становилось еще холоднее.
Завернув в толстую фланель раскаленные утюги, она полезла по лестнице на чердак. Мэри и Кэрри следовали за ней. Воздух наверху был такой холодный, что пока они, дрожа, расстегивали и снимали башмаки и платья, у них даже носы замерзли.
— Господь услышит наши молитвы, даже если мы прочтем их под одеялом, — стуча зубами, пролепетала Мэри, залезая в холодную постель, которую горячие утюги еще не успели согреть.
В холодной тишине под прибитой замороженными гвоздями крышей Лора чувствовала, как от дрожи Мэри и Кэрри подрагивают кровати. Крошечный островок тишины со всех сторон окружал пронзительно ревущий ветер.
— Что ты там возишься, Лора? — окликнула ее Мэри. — Поскорее помоги нам согреть постель!
Лора плотно сжимала зубы, стараясь, чтобы они не стучали, и поэтому не могла ничего ответить. Стоя у окна в чулках и в ночной рубашке, она протерла во льду дырочку и попыталась выглянуть наружу. Потом прикрыла руками глаза от света лампы, мерцавшей внизу у лестницы, но все равно ничего не увидела. В ревущей ночи не теплилось ни единой искорки света.
Наконец Лора забралась в постель, крепко прижалась к Мэри, а ногами уперлась в горячий утюг.
— Я хотела увидеть свет, — пояснила она. — Должен же хоть в одном доме гореть свет.
— Ну и что ты увидела?
— Ничего, — ответила Лора. — даже света лампы из окна на первом этаже и то не было видно.
Кэрри тихо лежала в своей кровати возле трубы, которая поднималась снизу от печки и немножко ее согревала. У нее в постели тоже был утюг. Когда мама пришла, чтобы уложить с ней рядом Грейс, Кэрри уже уснула.
— Вы не замерзли, девочки? — шепотом спросила мама, наклоняясь над кроватью Мэри и Лоры и плотнее укутывая их одеялами.
— Мы постепенно согреваемся, — отвечала Лора.
— Тогда спокойной ночи и приятных снов.
Но даже согревшись, Лора не сразу уснула. Прислушиваясь к диким руладам ветра, она думала о том, что каждый домик в городе одинок посреди бушующих снежных вихрей, сквозь которые не видно даже света из окон ближайших соседей, и весь их городок тоже стоит один посреди бесконечной прерии. А город и прерия затерялись в дикой метели, в которой не различить ни земли, ни неба — ничего, кроме свирепого ветра и бесконечной белой пустыни.
Потому что буран был белым. Среди ночи, когда давно уже зашло солнце и погас последний луч света, вокруг беспрестанно кружились белые вихри.
Луч лампы может пробиться сквозь самую черную ночь, крик человека можно услышать
Одеяла уже согрелись, Лоре стало тепло, но ее все равно била дрожь.
Никакая буря нам не страшна
К диким завываниям ветра примешался стук печной дверцы и пение папы: "Как счастливый подсолнух, я к солнцу тянусь, поворачиваясь на ветру!"
— Каролина! — крикнул он снизу, подойдя к лестнице. — Когда ты спустишься вниз, печка разгорится. Я пошел в хлев.
Лора услышала, что мама встает.
— Лежите спокойно, девочки, — сказала мама. — Встанете, когда согреется дом.
В комнате была лютая стужа, к тому же рев и вой бури мешали Лоре уснуть. Заиндевелые гвозди торчали из крыши слов белые зубы. Полежав еще несколько минут, она вслед за мамой спустилась вниз.
Огонь весело горел в печке, и хотя ее стенка, выходившая в переднюю комнату, раскалилась докрасна, в комнатах по-прежнему было холодно и так темно, что утро, казалось, еще не наступило.
Вода в ведре покрылась слоем льда. Лора разбила лед, налила воды в таз и поставила его на печку. Потом они с мамой, дрожа, стали ждать, пока вода согреется настолько, чтобы можно было умыться. Лоре уже начинало нравиться жить в городе, но зима и здесь зима.
Когда папа вернулся, усы у него заиндевели, а нос и уши покраснели как вишни.
— Ну и буран! — воскликнул он. — Хорошо, что у нас такой прочный хлев. Мне пришлось раскапывать снег, чтобы туда войти. Снегу намело чуть ли не до самой крыши. Я ходил в чулан за лопатой, и если б не твоя бельевая веревка, Каролина, я бы заблудился. Горячие оладьи и жареная свинина — вот, что мне надо. Я голоден как волк!
Пока папа умывался теплой водой из таза и причесывался, Лора расставила вокруг стола стулья, а мама разлила по чашкам душистый чай.
На столе папу ждали горячие оладьи и хрустящие ломтики свинины, политые янтарным жиром со сковородки и соусом из сушеных яблок и сахарного сиропа. Масла не было, потому что Эллен почти не доилась, а остатки вчерашнего молока мама поделила между Грейс и Кэрри.
— Спасибо, что есть хоть немножко молока. Дальше будет еще меньше, — вздохнула она.
За столом тоже было холодно. После завтрака все собрались вокруг печки и молча слушали, как воет ветер и бьются о стены и окна снежные вихри.
— Пойдем, Лора, надо закончить все дела. И тогда можно будет с чистой совестью сидеть возле печки, — сказала мама, вставая со стула.
Казалось странным, что в этом добротном крепком доме огонь не согревает кухню. Пока мама ставила на печку бобы, а Лора мыла посуду, обе думали о том, как теперь должно быть холодно в хижине на участке. Мама подбросила в печку угля и взялась за метлу, а Лора, дрожа, остановилась под лестницей. Надо подняться и постелить постели, но сверху несло таким холодом, что, несмотря на шерстяное платье, нижние юбки и красное фланелевое белье, Лоре казалось, будто она стоит совсем голая.